Карибский брак

Когда мама послала за мной, я пошла к ней, надев свое подвенечное платье, которое мы с Жестиной перекрасили в синий цвет. Согласно традиции, близкие должны были провести целую ночь с умершим, вымыть его в последний раз и накрыть простыней. В прошлом было также принято защищать его от злых духов, но в наши дни никто уже не признавал эти суеверия. Думали больше о том, чтобы дать покой семье. Мама настояла на том, чтобы отца перенесли в библиотеку – комнату, которую он так любил. Ее нервы никуда не годились, и пришлось дать ей нюхательную соль. Я никогда не видела мать в таком беспомощном состоянии. Она была не причесана, платье ее было смято, на лице застыла печаль. Я пошла в библиотеку, чтобы посидеть с отцом. Казалось, он стал меньше, чем был в жизни. В помещении было тише и спокойнее, чем обычно, воздух застыл, как перед штормом. На отце была надета ночная рубашка, и уже это вызвало у меня слезы. Глава семьи, пользующийся всеобщим уважением, при жизни никогда не предстал бы перед людьми в таком виде. Глаза его были закрыты, но у меня было такое чувство, что они вот-вот откроются и прикажут мне уйти. Однако они не открылись, отца с нами больше не было. Под простыней угадывались его худые ноги с синими венами, выпирающие суставы. Раздался стук в дверь. Это была моя мать. Она взяла себя в руки и пришла, чтобы вымыть отца водой с мылом. Я никогда не видела ее в таком смятении. Она хотела, чтобы он ее любил, но не смогла добиться этого.

– Ты уверена, что можешь сделать это? – спросила я.

– Я теперь ни в чем не уверена. Вымой его ноги, а я займусь остальным.

Я протерла влажной тряпкой ноги отца. Вода была холодной. Мама во время обмывания заплакала. Мы покрыли отца тонкой белой простыней и сели рядом, не зажигая свечей.

– Никак не могу поверить, что его больше нет, – сказала мама. Она смотрела в пространство перед собой, положив руки на колени. – Теперь все изменится.

Это была правда. Некоторые семьи держатся на одном человеке. Наша держалась на Мозесе Помье.

Тени в комнате удлинялись. Воздух стал влажным и тяжелым. Я заметила капли на штукатурке, словно сам дом оплакивал потерю. Я протянула вперед руки, как делала в детстве, чтобы на них появилось мерцание духа отца, но ничего не произошло. Дух может явиться тебе только по собственному желанию. Отца не было, а мы с мамой сидели в темноте, и нам нечего было сказать друг другу.

Традиция требует, чтобы покойник был похоронен в течение двух дней после смерти. Из Франции вызвали Аарона – не на похороны, разумеется, поскольку он мог прибыть только через несколько месяцев, а чтобы почтить память умершего и уладить необходимые дела. До кладбища гроб несли старейшие сотрудники отца и их сыновья. Мой муж, конечно, тоже – теперь он был главой семейного предприятия. Лучший друг отца месье Де Леон помогал идти моей матери. Она плакала и причитала холодным безжизненным голосом на всем пути до кладбища. Этот резкий мучительный стон исходил прямо из ее сердца. А я думала, что его у матери нет. Она бросилась на могилу, и ее пришлось поднимать, чтобы прочесть заупокойную молитву. На деревьях мелькали красные и зеленые перья попугаев. Мистер Энрике стоял сзади всех в черном костюме и черной шляпе. Отец доверял ему больше, чем кому бы то ни было, потому что он давно распрощался бы с жизнью, если бы Энрике не вынес его на берег в плетеной корзине.

Мужчины опустили гроб в могилу и стали по очереди кидать на него землю лопатой. Я подождала, пока они не засыпали могилу и не удалились за ворота кладбища, и, позвав Энрике, дала лопату ему, чтобы он тоже принял участие в погребении. Поработав немного лопатой, он вспотел и вернул ее мне. Женщинам не полагается участвовать в этом ритуале, но я нарушила запрет. Я во многих отношениях была сыном отца, а не дочерью, и решила действовать как сын и после его смерти.

Я думала, что с трудом узнаю Аарона Родригеса, когда он приедет. Он больше не участвовал в семейном бизнесе, и мы редко получали сведения о нем. Правда, мама ежемесячно посылала ему письма – я думаю, с чеками. Но я сразу увидела его в толпе пассажиров, сошедших на пристань, – он был такой же красивый и беззаботный, как всегда. Разница была в том, что он приехал с женой, молодой француженкой по имени Элиза, хорошенькой и застенчивой – такой симпатичной маленькой мышкой. Она в растерянности стояла на пристани, пока Аарон не подвел ее к моей матери. Он и не подумал известить нас о своей женитьбе и явно порвал все связи с родиной, если он все еще считал таковой наш остров. Я с ужасом думала о том, как я сообщу эту новость Жестине, которая была вне себя от радости, что Аарон возвращается.

– Дорогая тетушка! – сердечно приветствовал Аарон мою мать, знакомя с ней Элизу. – Просто представить нельзя, чтобы какая-нибудь другая женщина так любила меня и заботилась обо мне, как мадам Помье, – сказал он жене. – Я всегда относился к ней как к матери.

У Элизы были золотисто-рыжие волосы, ее бледная кожа порозовела от солнца. Чувствовалось, что морское путешествие далось ей с трудом, она нетвердо держалась на ногах. На ней было шелковое платье такого типа, какие висели у нас дома в шкафу и были привезены из Франции первой мадам Пети, – слишком теплые для нашего климата, но красивые. Оно было розового оттенка с серебряными нитями на поясе. На шее у нее висела камея на плетеной золотой цепочке. Элиза поздоровалась с мамой, затем ей представили нас. Она производила странное впечатление. Вместо того чтобы просто сказать «Привет!», она наклонилась ко мне и спросила шепотом, нельзя ли ей немедленно принять ванну. Она явно не привыкла к таким неудобствам, с какими столкнулась на корабле, и всю дорогу мечтала о ванне. По-видимому, она приняла меня за служанку.

– Я вся грязная! – жалобно воскликнула Элиза. Голос у нее был приятный и неожиданно хрипловатый. От нее исходил запах одеколона.

– Выглядишь ты прекрасно, – возразил Аарон.

– Выглядеть – это еще не все, – сказала она, состроив гримасу, – на самом деле ничего прекрасного нет. – Она повернулась ко мне. Мы были примерно одного возраста, и она, очевидно, видела во мне кого-то вроде сестры. – Очень прошу вас. Душу готова продать за мыло и воду.

Мы пошли к родительскому дому – мы с Элизой впереди, Аарон и мама сзади. Мама обращалась к нему с такой нежностью, что слушать было невозможно. Она спросила, почему он так редко писал, и рассмеялась, когда он ответил, что у него ужасный почерк. Кроме того, добавил Аарон, понизив голос, он был занят поиском жены, которая понравилась бы ей, матери. Семья Элизы была богата, и он участвовал теперь в их семейном бизнесе. В этот момент дорогу нам перебежала ящерица. Это была всего лишь маленькая зеленая игуана, но Элиза страшно перепугалась и, споткнувшись, схватилась за мою руку.

– Это только детеныш, – сказала я. – Он не причинит тебе вреда. Наоборот, это ты можешь наступить на него.

Я подумала, что через день-другой Элизе наверняка захочется домой, в Париж. Мне приходилось видеть подобных дамочек из Европы – с утонченными манерами, в элегантных платьях, с шелковыми лентами в волосах. Очень скоро они с удовольствием надевали что-нибудь легкое вместо своих пышных одежд, их высокие прически становились далеко не такими безукоризненными, как вначале. Они стояли на набережной, глядя на свирепый океан, забросивший их сюда, и мечтали вернуться домой.

– Все равно он противный, – сказала Элиза. Ее жизненный опыт ограничивался тем, с чем она сталкивалась во Франции. Она выросла в богатой семье и привыкла ни в чем не получать отказа. Она и сама признавала, что избалованна. Может быть, именно это привлекло Аарона в ней? Наш остров явно произвел на нее неблагоприятное впечатление. Она спросила, не водятся ли в наших лесах львы.

– Это же не Африка, – рассмеялась я. – Вот собаки водятся, а также ослы. И еще мангусты.

– А это кто такие?

– Зверьки, которые охотятся на попугаев и летучих мышей. Людей они не трогают.

Элиза с подозрением вглядывалась в переплетение вьющихся растений на холмах, в пурпурные цветы и гроздья индийских фиников в стручках, которые свисали с ветвей наподобие летучих мышей, завернувшихся в свои крылья.

– Там наверняка есть змеи, – заявила она, указав на леса и поля за пределами города. – Я ужасно боюсь их.

Змеи там действительно водились, а также крысы и летучие мыши, но я постаралась приуменьшить угрозу и уж точно не собиралась пересказывать Элизе местные страшилки об оборотнях.

– У нас тут нет ничего опасного.

Жара была изнуряющей, и Элиза очень быстро устала. Она щурилась от слишком яркого света и стала жаловаться на головную боль. Только я хотела предложить ей какую-то помощь, как она упала без сил на дорогу.

Тут же подскочил Аарон.

– Ты что, не могла ей помочь? – прикрикнул он на меня, словно это была моя вина.

– Помочь в чем? Шагать? Я думала, она сама умеет.

Бросив на меня еще более сердитый взгляд, Аарон помог жене подняться и обнял ее. Остальную часть пути ему пришлось нести ее. Я слышала, как она прошептала:

– Прости меня, дорогой.

Она спрятала лицо у него на груди, а он старался приободрить ее, называя своей любимой, своей радостью и говоря, что она легкая, как перышко. Но лицо его выражало досаду. Я не могла поверить, что он действительно полюбил эту женщину, полную противоположность Жестине.

Теперь я шла рядом с матерью, приноравливая шаги к ее походке. Было видно, что, радуясь приезду Аарона, она в то же время отнюдь не в восхищении от его жены.

– Он привез какое-то перышко, а не женщину, – презрительно обронила она. – Уж мог бы выбрать кого-нибудь получше.