Карибский кризис
Шрифт:
Глава представительства вызвал к себе менеджера по регионам, переговорил с ним, после чего тот вылетел в Ростов, выдернул сутягу со стройки, и объявил об увольнении – из Джонсона, естественно. Но Штейн заявление по собственному желанию писать не стал – не доставит он такого удовольствия – а намерен судиться. Пусть доказывают в суде его неправоту, а он посмотрит, как это будет выглядеть, и как они будут изворачиваться, ведь правда на его стороне.
Когда он рассказывал мне обо всём этом во время очередного приезда в Волгоград, вид у него был почти что блаженный. Встретившись, мы поехали в узбекскую едальню, находящуюся в поселке Ангарском, где он поведал, что увольнение нисколько не расстроило его. Скорее наоборот – это шанс доказать свою правоту. И ещё. Теперь он может полностью отдаться любимому делу – построению собственной компании. Будет так, как запланировано: работа – напряженное развлечение, компания-племя, общество мечты. Не надо наносить
– …наконец, я смогу стать учредителем Совинкома – официальным учредителем, – мечтательно говорил он. – Раньше я не мог себе позволить, так как являлся сотрудником иностранной компании.
Некоторое время он распространялся на тему глобального бизнеса и создания семейной команды. Потом сказал, что фирму необходимо зарегистрировать в Ростове, и там же будет расчётный счёт, так как,
– …счёт дружбы не портит, всё должно быть прозрачным – просто, чтоб у нас не было вопросов друг к другу. Когда всё видно, всё задокументировано, можно отследить все шаги, если вдруг возникнет путаница. Банковский счёт должен быть открыт в том же городе, где находится фирма. Понимаешь, по гороскопу я Телец, земной знак, я ДОЛЖЕН видеть свои деньги: вот они, в банке, на расчетном счете. Думал о программе банк-клиент – расчетный счёт в Волгограде, а программа у моего… пардон… нашего… ростовского бухгалтера, но… Эту программу я не понимаю: как это так – ты здесь, а деньги где-то в другом городе.
– …понимаешь, это в наших общих интересах, – продолжал тянуть Штейн. – Ты ведь проанализируй своё поведение: ты вечно куда-то торопишься, опаздываешь, тебя никогда не застать, чтобы спокойно обсудить дела. Тебе нужен адреналин, чтобы спокойно себя чувствовать. Ты не работаешь, а решаешь проблемы, затыкаешь дыры. Только в условиях цейтнота ты себя комфортно чувствуешь, начинаешь трезво мыслить. Разве не так? 14-го июля, в пятницу, я попросил тебя выслать движение по расчетному счёту за неделю, и ты мне сказал, что срочно уезжаешь в Ставрополь, так как там авральная ситуация с подготовкой тендера, ты уже в пути, а в офисе никто не даст такую информацию. 18-го июля, во вторник…
У него была отличная память на даты, и он принялся перечислять все случаи, когда я, мотивируя форс-мажором, не выполнял его поручения:
– …сейчас ты полон сил, и успешно справляешься с управлением. Но ты ведь человек, а не машина. Начнёшь ошибаться, и пострадает дело. Кроме того, это просто неправильно – так вести дела. Должна быть отлаженная система – когда всё заранее распланировано, и рабочий процесс происходит в спокойном режиме, а не в пожарном. Сколько раз я тебя просил: брось все дела, давай закроемся в кабинете на сутки, двое, настроим систему, разработаем правила, и будем их придерживаться. Не выйдем из кабинета, пока не выполним эту важную работу. Дела подождут, пусть мы потеряем пару сделок, зато потом с лихвой наверстаем упущенное. Что ты мне на это отвечал?! Стена! Я пытался наладить работу, и неизменно упирался в стену непонимания.
Штейн, казалось, сам себя пытается убедить, а не собеседника. К этому моменту я практически в одного допил бутылку вина, и, посмотрев на пустую тару, задушевно подытожил разговор:
– Да, ты прав, теперь хоть ясность какая-то. Просто я очень ответственный, я… как это по-русски сказать… Перфекционист! И я не доверяю случайным людям, стремлюсь всё сделать сам. Поэтому очень загружен. И попросить тебя помочь не могу лишний раз – стесняюсь. Вспомни: когда мы познакомились, ты в основном занимался клиентами, я – организационными вопросами. Со временем, когда на меня навалилось столько вопросов, связанных с продажами, и я заработал, как ты говоришь, в пожарном режиме, то мне просто неловко было отвлекать тебя, так как это нарушило бы нашу первоначальную договорённость. А я ведь какой: если договорились, прописали правила, надо их придерживаться. Это уже устоявшиеся обычаи, корпоративная этика, а этику надо соблюдать.
– Да? Ты, правда, меня понял? – обрадовано воскликнул Штейн. – Теперь мы можем создать эффективную структуру?!
– Да, пора, давно хотел…
Когда всё было досказано, я отвёз компаньона, прибывшего, казалось, откуда-то из далёкого прошлого, к его родителям, у которых он всегда останавливался, когда приезжал в Волгоград. Договорились встретиться в Ростове, чтобы подписать необходимые бумаги – учредительные документы, а также, чтобы «обсудить эффективную систему».
Однако, мы встретились раньше, чем я собрался приехать к нему в Ростов. Совершенно неожиданно Штейн приехал сам, и не один, а в компании Алёны – интересной шатенки в стильных очках, белой рубашке с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами, серых брюках, лакированных туфлях на шпильках, в руках – модная сумочка. Я с ходу поставил точный диагноз: «интеллектуалка»
и диагноз под вопросом: «дура-феминистка». В обоих случаях таких девиц водят в кофейни, чтобы поговорить о высоколобом авангарде. Больше ничего от них не добьёшься – такая, видимо, программа заложена. Штейн сказал, что эта симпатичная ростовчанка – бухгалтер-делопроизводитель, бизнес-секретарь, менеджер, заместитель, и бог весть кто ещё. Я кивнул – понятно, боевая подруга с широкими полномочиями. Работа – это напряженное развлечение.Он принял Алёну на работу без согласования со мной, приволок её в Волгоград, чтобы провести ревизию, и перенести товарно-материальные ценности с Совинкома на новое ООО, зарегистрированное в Ростове (которое тоже назвали Совинкомом). Стремительно, от эпизода к эпизоду, нарастала осмысленность Штейна – от подспудных подозрений и слухов до конкретных свидетельских показаний о том, что я веду двойную игру. Скрывать которую я уже и не пытался, да и невозможно было это сделать на хорошо просматриваемой территории, которую представлял собой рынок медицинского оборудования Южного региона – как нельзя скрыть степной ветер от идущего степью человека. Силовые линии вокруг этого вопроса сгустились до предела. Запахло грозой.
На тот момент офис Совинкома находился уже в кардиоцентре – мне удалось договориться насчет аренды большого офисного помещения (70 кв метров) и склада (150 кв метров). Склад находился в цокольном этаже (я прозвал его бункером), там был достаточно приличный ремонт, я установил там офисную мебель и компьютеры – на будущее, предполагая, что штат будет расширяться и понадобятся дополнительные рабочие места. Туда-то и были отправлены сотрудники вместе с документами на время пребывания Штейна в Волгограде (я не сказал ему о существовании бункера). В офисе осталась только 55-летняя Надежда – символический бухгалтер, специально нанятая для того, чтобы с умным видом перелистывать перед Штейном только те документы, которые ему полагалось видеть. Я взял её в соответствии с её способностями – она была непроходимой тупицей и только и была способна, что, надев очки, перебирать бумаги.
До этого, когда наш офис был в другом месте, и у меня не было возможности удалить штат в отдельное помещение, как в кардиоцентре, Штейн в порыве ярости уволил нескольких сотрудников из-за различных недоразумений; в том числе одну девушку фактически по моей вине: ей было сказано, чтобы она говорила ему только то, что нужно, и ничего лишнего, но она во время пристрастного допроса стала путаться и в итоге встала в ступор и замолчала. Штейн вышел из себя, наорал на неё, довёл до слёз и уволил. Потом я извинился перед ней и выплатил ей щедрое выходное пособие, и, слава богу, она недопоняла всю ситуацию, не была в претензии по отношению ко мне и злилась только на Штейна. (хотя, положа руку на сердце, её заранее предупредили насчёт правил игры и если она согласилась с ними, то должна была их соблюдать, а в случае неприятностей пенять только на себя).
В этот раз мне было уже неудобно уговаривать сотрудников, чтобы они вместо работы бездействовали и разыгрывали дурачков перед взбалмошным и подозрительным Штейном, показывали бы липовые отчеты и ныли, будто у них не идут продажи, хватит, наигрались, поэтому я и отправил их в бункер, где они могли нормально работать и наши пути никоим образом не пересекались. А Штейну я сказал, будто уволил персонал, так как «никто не работает, а только тянет карман», чем несказанно его обрадовал.
Итак, мы были вчетвером в офисе – Алёна и Надежда, два символических бухгалтера, и два компаньона, один из которых постепенно становился символическим. (настоящая главбух находилась со всеми остальными сотрудниками в бункере). Штейн поставил перед Алёной задачу: провести полный аудит фирмы, перенести складские остатки и прочие активы на новую структуру, зарегистрированную в Ростове, и перезаключить на неё же все договора с клиентами. По идее, этот день должен был стать последним днём моего единоличного владычества в нашем бизнесе, то есть по окончанию инвентаризации мы должны были пойти к главврачу и объявить, что новые сделки пойдут через ростовскую фирму и договор аренды также на неё перезаключается. Что было совершенно невозможно: у меня уже существовали определённые договорённости с ведущим хирургом, заведующим кардиохирургического отделения Игорем Быстровым, и с другими заведующими кардиоцентра, всё замыкалось на заместителе главврача, была запущена такая схема, разрушить которую означало навсегда испортить отношения с кардиоцентром (подробности этой схемы немного позже). Штейн изначально не вписывался в эту схему – и не только потому, что руководство кардиоцентра сделало ставку на меня, а не на него, и не потому, что «Боливар двоих не увезёт». Когда я пытался издалека пробивать его, зондировал почву, будет ли он работать таким образом (как мне было предложено руководством кардиоцентра), с ним случился припадок, он стал строить из себя чистоплюя и святошу, и мне стало ясно, что с ним каши не сваришь. Быстров это понял сразу и даже разговаривать на эту тему с Штейном не стал, и принялся окучивать меня.