Карибский кризис

— Это письмо, причем с живой печатью, — пояснил Вебер, — я видел у госпожи Литвиненко, председателя правления Волгопромбанка. Меня к ней водил директор компании Юнитекс, чтобы показать свою состоятельность.

И он победно посмотрел на нас. Я сделал знак своим друзьям, означавший: «совсем забрехался». Они понимающе кивнули в ответ. И я сказал:

— Алексей, я проживаю в Петербурге. Моими делами в Волгограде какое-то время занимался Давиденко вместе со своими шестёрками. Так получилось, что кредит в Волгопромбанке оформляли они. Коль скоро эту справку тебе показали…

На последней фразе я акцентировал внимание, так как был уверен, что этот документ Вебер получил из рук Расторгуева.

— …в банке, вероятно, она была сделана Давиденко, или кем-то из его шайки именно для кредита. Теперь ты понимаешь, с кем связался? Они же махровые жулики. Надо же! Показали себя во всей своей красе!

Вебера не так-то просто было переубедить. Он выложил очередной козырь:

— Но твои долги, Андрей! Пятьдесят миллионов — откуда такая задолженность? Может ли Сименс заключать договор с компанией-без-пяти-минут-банкротом?

В свете этого убийственного довода я оказался на редкость невосприимчивым к эмоциям. Я ответил:

— Знаешь, Алексей… утверждение, что Совинком близок к банкротству, превышает всё, что может вообразить дурной человек с богатой фантазией.

Вебер, доставая из рыжего кожаного портфеля какие-то бумаги:

— Хорошо, Андрей, ты хочешь сказать, что все документы, предъявленные Давиденко…

Я напрягся в ожидании новой порции компромата, которым, очевидно, Расторгуев и Паперно снабдили Вебера под завязку. Но тут Маланюк бросил несколько веских фраз, под давлением которых спор прекратился. Он сказал, что крепко держит в руках «дружественные Сименсу фирмы», что сумеет внушить господину Давиденко правильный взгляд на вещи и что…

— …Незачем принимать строгие меры против старательных ребят, пользующихся любовью областных чиновников у себя в регионе и незаменимых с точки зрения продвижения Сименса.

Шумно выдохнув, он добавил:

— Алексей, давай с тобой сейчас определимся, как мы можем помочь ребятам выиграть тендер! Дать им эксклюзивную авторизацию и отозвать все остальные, или дать нормальные цены. Давай решать, чего, как… потому что нам нужен результат.

С удрученным видом укладывая бумаги в портфель, Вебер ответил:

— По ультразвуку для областной больницы не могу дать цену ниже, чем дана Юнитексу. Уже как бы всё. Но есть один вариант: в качестве бонуса отдать восстановленный ультразвуковой аппарат — бывший в употреблении. Заплатив вам за один аппарат, заказчик получит целых два. Такая возможность у нас имеется. Другим компаниям мы не дадим таких условий. Это раз. По онкологии я подготовлю соответствующее предложение, тут ещё есть куда двигаться. Кроме этого, помимо вас, я могу уделить внимание господину Патрушеву, главному врачу онкодиспансера, в размере… скажем… 50 тысяч долларов. Я поставлю в прямую зависимость этот знак уважения от того, какая компания победит в конкурсе. Вот…

Он развел руками:

— …Чем могу… Что еще… Поработайте хорошенько с облздравотделом. Когда я буду на приёме у Анищенко, я обязательно задам вопрос, какую компанию он рекомендует для этого конкурса. Это мне самому необходимо для подстраховки. Я не буду говорить «читай по губам». Как он скажет, так и будет. Строго, по гамбургскому счету.

— Строго говоря, — вставил щепетильный Ренат, до этого молчавший, — гамбургский счёт — это выяснение истины после того, как всё произошло. Разговор среди своих, чтобы каждый знал, кто чего стоит. На события он не влияет.

Печально улыбнувшись, Вебер поднял руки:

— Всё, сдаюсь. Вас трое, и все вы в чёрном. Men in black.

Он вдруг спохватился:

— Кстати, Андрей, ты ведь едешь в Вену! Марина передала твой загранпаспорт, он в работе. На конференции будут все, кто нам нужен. Насчет Анищенко, правда, ничего не известно, зато остальные ответили: «Да». Никто из твоих конкурентов не едет, у тебя огромное преимущество. Так что мы с тобой — производитель и дистрибьютор — сможем спокойно поработать с людьми.

— Ты поедешь на конференцию, док? — спросил меня Маланюк с неподдельным уважением в голосе.

Поднявшись, Вебер сказал жалобным голосом:

— Теперь, господа, вы меня отпустите…

Стороны пожали друг другу руки. После этого все покинули кабинет. Кофе и десерт остались на столе нетронутыми.

Маланюк подбросил нас с Ренатом до метро, по дороге пожелал мне удачи в предстоящей поездке в Вену, и попросил позвонить ему после поездки. К этому времени Вебер подготовит коммерческое предложение, и надо будет всем вместе встретиться и обсудить, что там получается по деньгам. Ренат напомнил про Коршунова, и Маланюк сказал, что эту очередную встречу надо провести у Хозяина.

Глава 87, О превратностях человеческих отношений вообще, и в частности о том, что многие люди в трудную для меня ситуацию повели себя совершенно не так, как я хотел и рассчитывал

Итак, Вебер наглядно продемонстрировал, что мои противники не сидят сложа руки. Все их происки не особенно волновали меня, а на регионала из Сименса всё это произвело глубокое впечатление. Очевидно, святой Иосиф не слишком утруждал себя задачей уничтожить меня, наверное, полностью посвятил себя заботам о потомстве — а он-то как раз и представлял главную угрозу, сами по себе его шестёрки ничего не значили.

Как это ни парадоксально, моим главным противником был я сам, а точнее мои внутренние демоны, подсказывавшие мне одно неправильное решение за другим, а также те люди, от которых никаких подвохов как бы не ожидалось. Они-то и предприняли самые ощутимые действия, чтобы столкнуть меня в пропасть.

Год назад мы с Таней гостили у Василия Кохраидзе в Абхазии, и как-то он, разоткровенничавшись, сказал:

— …Никому нельзя верить — вообще никому. Человек — самое гнусное животное. Больше того — человек хуже животного. Ни одно животное не станет вредить другому ради удовольствия. Только в силу необходимости, в целях выживания. Гадить ближнему и таким образом возбуждать центры удовольствия головного мозга свойственно лишь человеку с его высшей нервной деятельностью, которую следует назвать низшей нервной деятельностью. Не то, чтобы я не любил людей — просто немного их знаю. Успех никому не прощают. В трудный момент от тебя все отвернутся — даже самые близкие, включая жену и ближайших родственников. Останутся родители. Те, кто явно не отвернётся, помогут тебе свалиться в пропасть — так, чтобы ты никогда не смог оттуда выбраться. Когда ты окажешься на самом дне, тебя начнут жалеть. Только от этой ядовитой жалости тебе захочется полезть в петлю. Если найдёшь в себе силы подняться, начнёшь выкарабкиваться — тебя перестанут жалеть, набросятся всей кодлой и приложат все усилия, чтобы столкнуть обратно в дерьмо. Для некоторых ты станешь смертельным врагом — окажется, что они всю жизнь тебя ненавидели, и это будут такие враги, которые будут вредить тебе даже в ущерб себе. А когда ты, стряхнув с себя всех, наконец поднимешься, все, включая смертельных врагов, примутся лизать твою задницу и будут терпеть любые унижения, чтобы ты обратил на них свой благосклонный взор и стал решать их вопросы. При этом будут плести за твоей спиной интриги и распространять грязные сплетни.

— …Я никогда не был с людьми особенно ласков. С подчиненными жестоко обращался. Но оказалось — мало свирепствовал, ибо… ты помнишь мою историю. Надо было гнуть и давить всех — так, чтобы трещали хребты. Только тогда начнут уважать, по-хорошему никто не понимает, сразу начинают думать что ты лох.

— …Вот когда со мной случилась беда — помнишь ведь, как было дело, а? И кто мне помог, а? Помогли те, от кого я меньше всего ожидал увидеть помощь — бывшая моя жена, которая столько натерпелась от меня, врагу не пожелаешь. И ты — совершенно посторонний человек, с которым меня связывала одна поездка на юг да плюс кое-какие деловые отношения. А ты ведь мог запросто швырнуть меня, и я бы ничего не смог тебе сделать. Или мог заплатить дебиторку на Медкомплекс, а меня послать куда подальше и был бы прав, потому что ты торчал фирме, а не мне, бывшему исполнительному директору. Но ты меня выручил — отдал мне деньги и взял на себя неприятности — получил геморрой с учредителями Медкомплекса. Да ещё ссудил меня пятью тысячами долларов — ну это ты вообще не обязан был делать. На такие поступки способны немногие — далеко не многие люди. Я считаю, только таких и можно называть людьми — кто молча делает добро и не просит ничего взамен.