Карибское танго (Баллады о Боре-Робингуде - 1)

– Слушаюсь, сэр. У нас для вас новость... боюсь, скверная.

– Что там еще?..

– Некоторое время назад была потеряна радиосвязь с яхтой "Птицелов". Поначалу мы не придали этому особого значения, однако когда контрольные сроки прошли, отправили туда вертолет. Яхта оказалась покинутой: ни экипажа, ни нашего спецназа. Просто мистика - "Мария Селеста", да и только!

– ...Твою мать! Простите, адмирал, это не вам... Ведите судно в Майями, там им займутся криминалисты. Какие-то соображения - помимо "Марии Селесты" и прочих "Бермудских треугольников" - у вас есть?

– Никак нет.

107

Команда Робингуда расположилась в капитанском отсеке легшей на грунт субмарины; разговоры и хождения запрещены - на борту соблюдается режим полной звуковой маскировки. Обстановка неясная: с Кусто они успели перекинуться лишь парой фраз, тому надо было со всех ног поспешать на центральный пост - "Встреча с американскими эсминцами в наши планы не входит; в ваши, надо полагать, тоже?"; понятно лишь, что последний звонок Подполковника с борта падающего вертолета - просьба о помощи и точные координаты - возымел-таки действие, но вот как именно?.. Нет, Чип конечно много слыхал о безграничных возможностях РУССКОЙ МАФИИ, но чтоб вот так, за считанные часы, пригнать в Карибское море подлодку...

Наконец в помещение, привычно переступив через комингс, входит хозяин:

– Всё, отбой! Американы отошли с позиции, можем продолжать движение.

Робингуд и Кусто уважительно пожимают руки:

– Рад видеть тебя в добром здравии, Сережа - а то всякие слухи ходили...

– Затем и ходили, - ухмыляется подводник.
– Очень удобно некоторое время не числиться по здешним ведомостям на получение довольствия.

Лезет в стенной шкафчик за коньяком, и тут ему на глаза попадаются тихонько сидящие в уголке, прижавшись друг к другу, Чип и девушка. Тогда моряк запускает руку поглубже и извлекает шампанское:

– А это, как я понимаю, и есть та самая Принцесса, похищенная Драконом, и ее верный Рыцарь?
– точными, выверенными движениями расставляет на столике стаканы, артистически выстреливает пробкой (между прочим, не пластмассовой, а настоящей корковой) и делает широкий приглашающий жест: К столу, господа! Я полагаю, самое время выпить за воссоединение семьи!

Господа офицеры чинно чокаются и с энтузиазмом переходят ко второму тосту: "За здоровье прекрасных дам, господа, и за самый яркий бриллиант в этой диадеме..." - с локтя; тематика застольной беседы плавно выруливает на похищение Елены Прекрасной ("Эх, господа, мне б сейчас Парисовы годы...") со всяческими иными античными параллелями и иллюзиями, по большей части фривольного, но вполне пристойного характера. Девушка - о чудо! наконец-то начинает улыбаться по-настоящему, а Чип, напротив того, мрачнеть - явно прикидывая, сколь далеко его Ёлка склонна зайти в утверждении собственного тезиса о ревности как лучшем цементе для семейного дома. Ванюша пьет коллекционное шампанское как микстуру средней противности надо так надо, и дисциплинировано избегает пялиться на шкафчик с капитанским коньяком. Подполковник, приподняв бровь, изучает этикетку:

– "Дом Периньон" - в этой глуши? Однако... Часом, не в Майями брали?

– Точно так. А где тут еще найдешь приличную выпивку?

– Само собой...

Тут Кусто бросает взгляд на часы, галантно извиняется перед обществом и отбывает, прихватив с собой Робингуда - потолковать о делах. Девушка с интересом глядит на Подполковника:

– А почему вы спросили его про шампанское, Александр Васильевич?

– Просто я знаю ребят, что гонят в Майями этот самый "Дом Периньон", рассеяно отвечает тот, явно думая о чем-то своем.
– Да вы пейте спокойно, Елена: людей, что отличат его от настоящего, найдется не так уж много...

Потом оборачивается к Ванюше и как бы между делом интересуется:

– Кстати, после всех этих перекладных - как у нас насчет оружия?

– Никак, товарищ подполковник. Вообще-то - я сам по себе оружие...

– Это правильно, - всё так же рассеяно кивает Подполковник.

– О чем это вы, товарищ подполковник?

– Так... Мысли вслух.

108

Робингуд и Кусто шагают по коридорам субмарины, направляясь к центральному посту (центральный пост на подлодках, если кто не в курсе это по типу как капитанский мостик на надводных кораблях).

– Круто ты, как я погляжу, развернулся, - вертит головой спецназовец.

– Это ты про посудину?
– так она не моя, - хмыкает подводник.
– Я - не ты, из меня хозяина заводов, газет, пароходов не вышло. Как был командиром корабля на твердом жаловании, так и остался, только что жалованье повыше... не буду говорить, во сколько раз.

– Так хозяин всей этой лавочки - не ты?

– Нет, конечно. Я контрактник - такой же, как твои парни, что летают в Анголе и Конго. А с хозяином сейчас познакомишься... ну, не с самим, конечно, а так, с приказчиком.

Растворяет дверь; в помещении центрального поста их ожидает крутой парень латиноамериканской наружности, вполне себе мачо; широкоскулое лицо его выдает заметную примесь индейской крови. Он учтиво приветствует Робингуда - на хорошем русском, только согласные произносит с неистребимой испанской жесткостью:

– Приветствую вас и ваших товарищей на борту нашей субмарины, майор Радкевич. Считайте себя гостями Медельинского картеля и лично председателя его правления сеньора Эскобедо.

109

– Между прочим, мы с вами могли встречаться в России. Нет-нет, не сейчас, а в те, героические, времена, - слово "героические" мачо произносит со странной интонацией, в которой причудливо смешаны ирония, ностальгия и еще что-то еще, трудно определимое словами.
– Я ведь с 13 лет сражался в отрядах М-19. Говорят, мы были "марксистами"... не знаю. Индейцы - люди темные, в моей деревушке было принято так. Потом я учился в Москве, в Лумумбарии - вы будете смеяться, но на врача... не доучился - надо было возвращаться партизанить. Потом опять оказался в России - теперь уже меня учили воевать не абы как, а всерьез, инструктора из спецназа ГРУ... Так что вы вполне могли бы оказаться одним из моих учителей - по стрельбе, я не путаю?

– Весьма возможно, - вежливо кивает Робингуд.
– А что было потом?

– Потом - как обычно. Ваша страна продала нас оптом - вместе со всеми прочими союзниками и попутчиками... Впрочем, что я говорю - продала! Сдавать союзников - дело обычное: "бизнес есть бизнес", "ничего личного" и всё такое, - но у России во всём свой, особый путь, верно? Вы ведь не скаредные гринго, чтоб продавать друзей - вы их сдали за так, а иных еще и с приплатой; я так понимаю, в этом и состоит широта русской души ?

– Да, это было ошибочное решение, - вновь кивает Робингуд.
– "Это хуже, чем преступление, это - ошибка". Я - увы!
– вопреки обыкновению, не участвовал в том заседании Политбюро; не помню точно - то ли катался на виндсерфинге в Гонолулу, то ли лежал под капельницей в клинике Института тропической медицины с висцеральным лешманиозом, он же - "лихорадка дум-дум"... Может быть, мы закончим с лирическими воспоминаниями и перейдем к делу?

– Никаких дел, собственно, нет, сеньор Радкевич: поверьте, ни у кого и в мыслях нет склонять вас к сотрудничеству или требовать ответных услуг, уперев наган в поясницу - ваше отношение к нашему бизнесу ни для кого не секрет... Однако ликвидировав этого упыря-беспредельщика, мистера Бишопа, вы оказали Картелю неоценимую услугу - а мы не привыкли оставаться в долгу, это вопрос принципа; будем считать, что мы с вами в расчете, о'кей? Ваш сеньор Викентио связался через посредников с сеньором Эскобедо, и наша субмарина, возвращаясь с задания в американских территориальных водах, эвакуировала вас - вот и всё.