Карл Маркс: Мировой дух
Шрифт:
На следующий день Маркс отправил Кугельману еще одно восторженное послание: он думает, что, каков бы ни был исход, эти события сыграют на руку рабочему классу. Он поэтически приветствует революционную инициативу масс, «пошедших на штурм небес», и отмечает, что было бы очень удобно вершить историю, вступая в борьбу лишь при благоприятном раскладе. «Деморализация рабочего класса <…> была бы гораздо большим несчастьем, чем гибель какого угодно числа вожаков». Благодаря сражению, данному Парижем, борьба рабочего класса с классом капиталистов и капиталистическим государством вступила в новую фазу. Каков бы ни был ее исход, мы получили новую точку отсчета всемирного исторического значения.
Марксы все больше тревожатся за Лауру и ее семью, о которой у них по-прежнему нет никаких известий. Женнихен волнуется за Лонге и Флуранса, еще не зная, что он погиб. Карл, наконец, узнал, что Лафарги с детьми приехали
Десятого мая во Франкфурте был подписан мирный договор, по которому Эльзас и Лотарингия отходили к Пруссии. 13-го Маркс ответил на письмо Лео Франкеля и Эжена Варлена. Он был в бешенстве от того, что они не предприняли мер, которые позволили бы сохранить власть: не завладели золотым запасом и не напали на Версаль. Коммуна, растолковывал он, не должна терять время на личные свары, а быть настороже: в Лондоне ходят слухи о том, что тайный договор, заключенный с пруссаками, предоставит версальцам все возможности, чтобы занять Париж. Маркс настроен пессимистично; он начинает думать, что союз парижан с провинциалами уже невозможен. Коммуна обречена; компрометирующие бумаги лучше спрятать в надежном месте… Его письмо дойдет слишком поздно.
Как и предвидел Карл, Тьер приказал усилить блокаду и отказывался от посредничества. Батареи версальцев вели все более плотный огонь по столице. Генеральный совет Интернационала поручил Марксу написать третье «Воззвание», чтобы определить позицию Интернационала в данной ситуации. Он колебался. Будучи болен, он не мог решиться на то, чтобы писать на столь трагическую тему, которой плохо владел, тем более что ситуация менялась очень быстро, а он не был в курсе этих перемен за неимением в Париже свободных журналистов, располагающих средствами быстрой связи с Лондоном.
Двадцать первого мая около ста тысяч версальских солдат ворвались в город со стороны Сен-Клу; коммунары отступали, поджигая административные здания, в том числе Тюильри и Ратушу. Шли жестокие бои. 27-го завоевание Парижа завершилось. Потери версальцев составили 877 человек убитыми и 6500 ранеными; коммунары потеряли более четырех тысяч убитыми, к которым следует добавить 17 тысяч человек, расстрелянных без суда [47] , в том числе Эжена Варлена, арестованного на площади Каде. 43 522 человека были арестованы, 13 450 из них осудили, в том числе 270 приговорили к смерти, 410 — к каторге, 7496 — к депортации.
47
По другим данным, количество казненных участников Коммуны достигло сорока тысяч человек.
В то же время в пригороде Парижа, предаваемого огню и мечу, бельгийский электротехник Зеноб Теофиль Грамм невозмутимо продолжал работать. Изготовив первую динамо-машину постоянного тока (отправную точку современной электрической промышленности), он запатентовал свою теорию «магнитоэлектрической машины, вырабатывающей постоянный ток», основал компанию магнитоэлектрических машин, носящую свое имя, и представил первую ее модель, изготовленную в мастерских дома Бреге, в Академии наук. Электричество, долгожданное и возвещенное Марксом, стало реальным источником энергии.
Трагедия Парижской коммуны нашла свое отражение в четырех литературных произведениях. Виктор Гюго написал «Ужасный год». Артюр Рембо бушевал в «Парижской военной песне»:
Весна настала без сомненья, Поскольку, как весенний дар, Из зеленеющих имений Тьер вылетает и Пи кар. О май над голыми задами! Смотрите, Севр, Аньер, Медон: Вот дорогие гости сами Дары несут со всех сторон… Украсив крылышками спины, — Куда там Эросу: старо! — Тьер и Пикар из керосина Творят картины под Коро. Под вашим ливнем керосина Великий город не остыл, Не покорился и не сгинул… Пора нам ваш умерить пыл! И те, кто радуется, сидя В деревне, на земле своей, Еще свет пламени увидят, Еще услышат треск ветвей!«Пора
цветения вишен» Жана Батиста Клемана, удерживавшего последнюю баррикаду на углу улицы Фоли-Мери-кур, стала гимном Коммуне. Наконец, четвертым произведением стало третье воззвание, написанное Марксом и озаглавленное «Гражданская война во Франции», в котором Парижская коммуна, «прямая противоположность Второй империи», была представлена как первая попытка построить «новое государство». Маркс написал эту работу, не зная подробностей о том, при каких обстоятельствах восстанию пришел конец, поскольку тогда его занимало только отсутствие новостей от дочери.Тридцатого мая он прочел это воззвание Генеральному совету. В его представлении только изоляция Парижа и слишком недолгое существование Коммуны помешали крестьянам примкнуть к «пролетарской революции», согласно главной его рекомендации с 1848 года. Он вернулся к своим предсказаниям двадцатилетней давности:
«Крестьянин был бонапартистом, потому что он отождествлял великую революцию и принесенные ему ею выгоды с именем Наполеона. Этот самообман при Второй империи быстро рассеивался. Этот предрассудок прошлого (по существу своему он был враждебен стремлениям „помещичьей палаты“) — как мог бы он устоять против обращения Коммуны к жизненным интересам и насущным потребностям крестьян?
„Помещичья палата“ отлично понимала — и этого-то она больше всего боялась, — что если Париж коммунаров будет свободно сообщаться с провинцией, то через какие-нибудь три месяца вспыхнет всеобщее крестьянское восстание…Если Коммуна была, таким образом, истинной представительницей всех здоровых элементов французского общества, а значит, и подлинно национальным правительством, то, будучи в то же время правительством рабочих, смелой поборницей освобождения труда, она являлась интернациональной в полном смысле этого слова. Перед лицом прусской армии, присоединившей к Германии две французские провинции, Коммуна присоединила к Франции рабочих всего мира <…>. И все же это была первая революция, в которой рабочий класс был открыто признан единственным классом, способным к общественной инициативе; это признали даже широкие слои парижского среднего класса — мелкие торговцы, ремесленники, купцы, все, за исключением богачей-капиталистов. Коммуна спасла их, мудро разрешая вопрос, бывший всегда причиной раздора в самом среднем классе, — вопрос о расчетах между должниками и кредиторами. Эта часть среднего класса участвовала в 1848 г. в подавлении июньского восстания рабочих, и сейчас же затем Учредительное собрание бесцеремонно отдало ее в жертву ее кредиторам. Но она примкнула теперь к рабочим не только поэтому. Она чувствовала, что ей приходится выбирать между Коммуной и империей, под какой бы вывеской та вновь ни появилась <…>. И действительно, после бегства из Парижа высших бонапартовских сановников и капиталистов истинная партия порядка среднего класса, выступившая под именем Республиканского союза, стала под знамя Коммуны и защищала ее от клеветы Тьера».
По Марксу, правительство Коммуны было действительно демократически избранным, а потому законным: «Коммуна образовалась из выбранных всеобщим избирательным правом по различным округам Парижа городских гласных… Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, ее же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества… Всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю».
В целом Коммуна являет собой наилучшую иллюстрацию того, что Маркс называл «диктатурой пролетариата», использующей полномочия, предоставленные ею волеизъявлением народа. Не говоря уже о том, что она не переняла государственную машину как таковую, чтобы заставить ее работать на себя, а взялась ее преобразовать. Маркс перечисляет характеристики этих государственных реформ, необходимых для перехода к социализму: избавление от армии и замена ее национальной гвардией, уничтожение чиновничьего корпуса и парламентских институтов, замененных «рабочими или признанными представителями рабочего класса», которые «были ответственны и в любое время сменяемы», исполняли свою службу «за заработную плату рабочего» и были «не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей, и исполняющей законы». Коммуна сорвала с системы правосудия покров «притворной независимости» и взялась «сломать орудие духовного угнетения» путем отделения Церкви от государства. Но этому правительству не удалось перейти к следующему этапу — социализму, потому что оно не смогло правильно распорядиться диктатурой пролетариата.