Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Как и почти все международные конфликты, Крымская война корнями уходила в войны прошлого. За столетие до этого Оттоманские правители отблагодарили Францию за помощь в войнах против России и Австрии, передав ей контроль над христианскими территориями Святой земли, где большинство населения принадлежало не к католической церкви, как во Франции, а к православной — как в России и Греции. Это событие десятилетиями служило причиной напряженности в регионе, так как «подарок» ущемлял интересы православных народов. В 1852 году, чтобы заручиться поддержкой французских католиков, Наполеон III при поддержке армии просил ослабленную Оттоманскую империю раз и навсегда передать христианские святыни под контроль католиков. Турецкий султан согласился, но Россия была
Турция застряла в этом споре между двумя могущественными соперниками, которые все еще враждовали после Наполеоновских войн, и вражда эта усиливалась страхом Западной Европы перед экспансией русских. Турция оценила ситуацию и встала на сторону Франции. Серия военных конфликтов между огромной Российской империей и сравнительно слабой Турцией обратила на себя внимание Англии и Франции, которые отправили свои корабли в Черное море, чтобы попытаться предотвратить еще более масштабный конфликт, но вместо этого увязли в нем сами, а в марте 1854 года объявили России войну. В течение недели британские войска высадились в Галлиполи, в Турции {20}.
Энгельс позднее напишет, что они с Марксом готовы были приветствовать любой результат любой войны, потому что война ускорила бы начало мировой революции {21}. В случае с Крымом они надеялись на поражение России. Маркс и Энгельс давно рассматривали царскую Россию как самую большую опасность для реформ в Европе, поскольку это было самое мощное реакционное государство европейского континента. Из Наполеоновских войн Россия вышла в ореоле военной непобедимости и создала мощный заслон на краю Западной Европы. В 1848 году она помогла Австрии уничтожить независимость Венгрии, полученную в результате восстания, а когда в ее услугах перестали нуждаться вне ее границ, обратила всю мощь реакции против собственных граждан, превратившись в «жандарма Европы» {22}. Многие русские интеллектуалы, в число которых ранее входили только представители знати, а теперь еще и дети купцов и ремесленников, исповедовали идеи, которые царь Николай I считал опасными и потому преследовал этих людей {23}. (Он даже настаивал, чтобы слово «прогресс» было исключено из официальной русской лексики.) {24}
В ходе Крымской войны, весной 1855 года, Николай внезапно умер, и ему наследовал его сын Александр. Вскоре после этого в Вене начались мирные переговоры, и Наполеон III с триумфом посетил Англию (Маркс был свидетелем того, как Наполеон, которого он называл «обезьяной в униформе», проезжал через Вестминстерский мост) {25}. Однако переговоры сорвались, и люди продолжали гибнуть со всех сторон. Репортажи, приходившие в Лондон, описывали вопиющую некомпетентность армии. Британской армией командовали либо очень старые, либо совсем неопытные аристократы, а сама армия состояла в основном из молодых шотландцев или ирландцев, которых только крайняя нужда заставила завербоваться {26}. Новаторские репортажи лондонской «Таймс» описывали недопоставки продовольствия и амуниции (в том числе случай, когда зимой в войска было поставлено летнее обмундирование), гибель тысяч людей от холеры, бессмысленную бойню — и все это описывалось так ярко и живо, что читатель буквально чувствовал тошнотворный запах смерти, встающий с полей сражений, скользких от крови павших воинов.
К тому времени, когда в феврале 1856 года был заключен мир, погибло 600 тысяч человек, причем подавляющее большинство — от инфекций {27}. Трудно было представит, что при таком количестве погибших можно говорить о победе, и все же Франция и Англия были объявлены победителями. Поражение России значительно минимизировало угрозу, которую она представляла, и открыло дорогу либерализации при Александре II. Война также популяризировала концепцию «реальной политики», придуманную в 1853 году {28}.
В новом мире взаимосвязанных рынков, которые подпитывались дипломатическими связями и охранялись военной мощью, любые идеалы были препятствием
для достижения материальной выгоды, и потому их легко игнорировали и легко от них отказывались. Для Маркса и Энгельса Крымская война ясно продемонстрировала то, что они называли корыстным союзом лидеров Лондона и Парижа, которые в результате войны на коммерческом фронте получили новые благоприятные условия для создания торгового рынка в Турции, а на дипломатическом — перекроили баланс сил в Европе в пользу Франции {29}.Маркс и Женни провели осень 1855 года в Камбервелле в ожидании наследства Женни. Впрочем, Марксу не терпелось вернуться в Лондон и приступить к работе — отчасти его подстегивали военные действия, отчасти же гнев по поводу смерти одного из кельнских осужденных, 34-летнего Рональда Дэниелса. Он был оправдан по всем пунктам обвинения, но суровые условия заключения, в которых он провел 17 месяцев, оказались эффективнее любого смертного приговора. Маркс писал вдове Дэниелса, Амалии, что он безутешен по поводу потери такого друга и обязательно напишет некролог о нем в «Трибьюн».
«Следует надеяться, что когда-нибудь обстоятельства позволят нам обличить виновных в его столь раннем уходе и отомстить чем-то более суровым и весомым, чем некролог» {30}.
Однако прежде всего Марксу нужно было на время уйти в подполье — не по политическим, а по финансовым причинам: врач, который лечил Муша и преследовал Маркса, требуя оплаты счетов, выследил его в Камбервелле. Маркс написал Энгельсу письмо в нехарактерном для него стиле «плаща и кинжала», разъяснив, что семья останется у Имандта, а сам он инкогнито уедет в Манчестер {31}.
Маркс оставался у Энгельса до декабря, а потом тайком вернулся на Дин-стрит, где заперся в квартире, опасаясь наткнуться на доктора или коллекторов {32}. Это добровольное заключение закончилось, когда Женни получила 150 фунтов, свою часть дядиного наследства. Маркс не успел найти другую квартиру, поэтому, когда Имандт вернулся в Камбервелл, Женни и дети крайне неохотно вернулись туда же, на Дин-стрит {33}, и Маркс расплатился со всеми «враждебными силами», которые буквально взяли дом в осаду, как только заметили прибытие семьи {34}.
Кроме того, их ждал Пипер. Пока они были в отъезде, несчастный влюбленный открыл для себя музыку Вагнера, который приезжал в Лондон чуть раньше в этом же году {35}, и Пипер решил, что сможет поднять упавший дух семьи, исполнив несколько вещиц композитора. Маркс рассказывал Энгельсу, что был в ужасе от этой «музыки будущего» {36}. Но если попытка Пипера взбодрить семью с помощью музыки не удалась, то сам он был отличным тонизирующим средством. Эти первые недели в Лондоне и первое Рождество без Полковника Муша были бы гораздо тоскливее, если бы не эскапады Пипера.
Однажды, когда он давал урок девочкам, ему пришла записка. Незнакомая рука, написавшая приглашение на рандеву, явно была женской, и это обстоятельство буквально довело Пипера до исступления. Он показал записку Женни, и она сразу узнала почерк Элеонориной няньки-ирландки. Ее вряд ли можно было назвать женщиной мечты Пипера, и вся семья дружно веселилась на этот счет. Однако, джентльмен до мозга костей, Пипер на свидание пошел, видимо, не желая разочаровывать леди {37}.
На самом деле за прошедший печальный год Пипер стал более практичным и разумным человеком. Человек, которого Женни называла «Байрон из Сохо» {38}, пришел к заключению, что по-настоящему счастлив он может быть, только если найдет жену с достаточным количеством денег, чтобы преодолеть трудные времена. Держа в голове эту мысль, он отправился соблазнять дочь зеленщика, которую Маркс называл «сальная свеча в зеленых очках… без грамма мяса на костях». Она уже давно была влюблена в Пипера, поэтому он без обиняков отправился к зеленщику, объявил, что любит его дочь, и потребовал кредит для обеспечения своих насущных потребностей и того славного будущего, которое он, без сомнения, ей обеспечит. Он попросил у будущего тестя для начала 20–40 фунтов и заверил, что женится на его дочери в благоприятный момент {39}.