Шрифт:
Рон Палин
Карлица
В переводе с арабского Абдулла означает «раб Бога» и ничего больше. Трёхстопный анапест этого имени возносится на звонком прыжке первых двух букв алфавита, заканчивается двойным твёрдым «л» и всё ещё высоким «а», но строгая звуковая гармония не выдерживает взятой высоты и разрушается неблагозвучным средним слогом.
Абдулла — это имя тёмно-русого приземистого чеченца, родившегося в городе Грозный, в одной стране, в одночасье переставшей существовать, успевшего пожить на пространстве, не принадлежащем ни одной стране, пережившего две войны (активно не воюя) и уехавшего жить в маленькую страну в центре Западной Европы.
Отец Абдуллы был профессором грозненского института нефти и газа. Он относился со скрытым здоровым скептицизмом к исчезнувшему на его глазах в 1990 году развитому социализму и умер от обширного инфаркта, внезапно настигшего его в феврале 1998 года, где-то посередине временного промежутка между двумя чеченскими войнами. Кроме Абдуллы, у него было ещё одиннадцать дочерей от трёх быстро состарившихся жён. Из трёх его заветов, часто повторяемых единственному сыну: выучиться на горного инженера, жениться на здоровой чеченке и продолжить свой
Абдулла, его жена и маленькая дочка приехали в столицу Бельгии, город Брюссель, на польском туристическом автобусе. Ранним утром они стали в конец длинной очереди, протянувшейся вдоль стены здания с красивым названием «Маленький замок». «Замок» представлял собой кое-как подлатанную королевскую казарму-конюшню, где ютилась служба министерства по делам беженцев. Вдоль крепостной стены кривой тонкой линией выстроились чернокожие мужчины и, более скученно, семьи афганцев, курдов и албанцев. Как только Абдулла с женой и маленькой дочкой стал в эту по-змеиному гибкую очередь, ему нестерпимо захотелось из неё выйти. Он не мог избавиться от ощущения, что стоял не в той очереди. Но нерешительность и какое-то отвратительное бессилие парализовали его волю. Вокруг толкались, спорили, махали руками чужие разномастные люди с беспокойными и непроницаемыми лицами. Мужчины и дети мочились прямо на красно-бурую кирпичную стену, отойдя метров на двадцать от конца очереди. Женщины и девочки ходили в туалет, наспех сколоченный из досок прямо на улице, — там тоже выстроилась очередь. Лет тридцать тому назад Абдулла стоял в коротких штанишках поверх застиранных колготок в очереди в детский туалет и стеснительно улыбался воспитательнице, отсчитывающей ему три мягких бумажных листочка. Образ строгой воспитательницы старшей группы детского сада постепенно испарился в утреннем брюссельском тумане. Абдулла упирался напряжённым взглядом в грязную, закрытую для движения брюссельскую улицу. На проезжей части мостовой распластался мёртвый высыхающий голубь. В смиренных, отрешённых позах и подозрительных взглядах взрослых беженцев скрывалось что-то гибельно-торжествующее. Может быть, они смутно догадывались, что пункт назначения достигнут, что в ближайшем будущем они станут тихо озлобленными получателями щедрых пособий для неимущих? Что же не позволило Абдулле покинуть эту очередь? Упорство стояния в различных безликих очередях? Привычка быть обманутым в странном сочетании с недоверием к обманчивым впечатлениям?
В полдевятого, со скрежетом металла по асфальту, открылась дверь, проделанная в огромных воротах замка. Толпа всколыхнулась разноречивым шумом. Полицейский с покрытым седым ёжиком затылком и восковым двойным подбородком встал в проходе и объявил в рупор по-французски, что сначала проходят те, кто имеет вызов на интервью. Абдулла заметил, что входящие показывают полицейскому какие-то листки. Стоящий рядом с ним маленький вертлявый африканец держал в руке такой же листок. Абдулла постучал ему по плечу и показал пальцем на листок — тот с готовностью протянул ему свой истрёпанный «документ». Вверху стояли выделенные жирным шрифтом слова на трёх европейских языках: «Королевство Бельгия». Далее шли ссылки на цифры статей законов, декретов и королевских указов. В нижней половине листа возле неразборчивого тёмного пятна фото можно было прочитать фамилию, имя и дату рождения. Многочисленные даты вызова на интервью были перечёркнуты и приписаны от руки. В самом низу утверждалось, используя метод от противного, что данный «документ» не является ни удостоверением личности, ни доказательством гражданства.
Пройдя через ворота и получив два номера, Абдулла и Мадина оказались в тесном зловонном зале. Взрослые и дети сидели в проходах между стульями, прислонившись к стенам. Выкрашенные в ярко-зелёный цвет стены по своей структуре и цвету были похожи на стены захолустного медпункта на Кавказе.
К удушливому запаху пота и немытой одежды они как-то притерпелись. Но духота в помещении с закрытыми наглухо окнами становилась с каждым часом всё более гнетущей. Унылые мысли путались в голове Абдуллы, потная рубашка прилипла к телу. Мадина молчала и только время от времени брала его руку, чтобы ненадолго подержать её в своих ладонях. Дочка поплакала и уснула на коленях у Мадины.
Ещё вчера, касаясь локтем прохладного оконного стекла автобуса, он с приятным напряжением в плотно сжатых губах наблюдал равнинную местность Бельгии. По зелёным лугам, прилежно расчёсываемым вольным ветерком, плыли тени дымчатых облаков. Стройные ряды разноцветных домов и цепочки подстриженных деревьев сопровождали на почтенном расстоянии дорожную полосу. Абдулла удовлетворённо кивал головой с размеренностью маятника каждый раз, когда Мадина восторженно показывала рукой то на гранёные шпили и ребристые своды средневековых костёлов, то на выглянувшие из-за крон деревьев фасады древних замков и современных вилл. С робким благоговением Абдулла взирал на ухоженные фермы и беспечно пасущиеся за низким ограждением стада совершенно белых коров. Коровы томно возлежали, пригревшись на солнышке, или паслись, выставляя напоказ огромное вымя. Горный инженер Абдулла прокручивал в мыслях живые картинки, похожие на рисунки красочного букваря первоклассника. Вот на этой странице счастливый новосёл Бельгийского королевства Абдулла работает помощником фермера, на следующей странице он перевоплощается в сгорбившегося на велосипеде почтальона в фуражке, а
ещё через несколько быстро промелькнувших страниц — он становится механиком с чёрными руками и чёрной полосой на лбу, ремонтирующим велосипед кудрявого светловолосого школьника. Всё это было вчера, сегодня же отголоски этих приятных успокаивающих мыслей стали едва слышными за монотонным шумом убогой действительности.Сутулый молодой человек в очках, с волосами хвостиком и острыми локтями, торчащими из вылинявшей тенниски, появлялся время от времени в зале ожидания. Спотыкаясь на каждом втором слоге, он выкрикивал в зал неудобоваримые фамилии. Вялые просители убежища выходили и снова возвращались в зал. Абдулла посмотрел на спящую дочку, почувствовал напряжение в висках, проглотил поднимающий к горлу комок, встал и направился в туалет, расположенный в другом конце зала. Мадина положила свой плащ на освободившийся стул Абдуллы. Абдулла перешагивал через тела спящих, жующих и смотрящих в пространство детей и взрослых, стараясь не задерживаться взглядом на лицах.
На выходе из туалета Абдулла услышал свою фамилию. Их провели в кабинет и показали на полдюжины стоящих перед столом стульев. Они заняли два стула, стоявшие ближе других к столу. Мадина вновь посадила дочку, немного повеселевшую от смены обстановки, к себе на колени.
По другую сторону широкого стола они увидели в профиль круглую краснощёкую чернобровую голову, посаженную на толстую шею и узкие плечи. Голова женщины-следователя слегка повернулась по направлению к ним, большие выпуклые глаза отстранённо отсняли и загрузили в краткосрочную память очередных просителей убежища. Пухлые ручки начали быстро, не останавливаясь, печатать, маленькое туловище со складками на животике заёрзало на стуле. Женщина-карлица задавала односложные вопросы, не дослушав ответа на предыдущие, не поднимая головы от экрана компьютера и обращаясь исключительно к переводчику — грузину с седыми усами. Через полчаса они вышли из бюро, а в четыре часа дня их вместе с одной из многочисленных групп из десяти человек провели в длинный коридор, взяли отпечатки пальцев, поставили вдоль стены и вручили под роспись каждому из взрослых листок с тусклым фото. В данном документе отрицалась обоснованность их просьбы о предоставлении политического убежища.
Режин Лёбек — так звали служащую министерства, ведущую допрос Абдуллы и Мадины, — была единственной дочерью в семье разорившихся фермеров. Её родители ежегодно в течение пятнадцати лет приписывали пару нолей к цифре поголовья коров на бланке запроса европейских субсидий. Мошенничество было раскрыто налоговой инспекцией, и ферму пришлось продать с молотка. Тем не менее, им удалось скрыть от фиска кругленькую сумму на заграничных банковских счетах и дожить безбедно до глубокой старости. Мать Режин решила родить первого и единственного ребёнка, когда ей исполнилось тридцать пять лет. (В большинстве семей зажиточных фермеров Бельгии рождается один ребёнок, что обеспечивает неделимый на части капитал при переходе по наследству.) У Режин вскоре после рождения врачи обнаружили аллергию на все без исключения молочные продукты, включая материнское молоко. Этим, наверное, объяснялось её отставание в росте, абсолютно круглая форма головы и некоторые другие отклонения в развитии.
Своё детство, отмеченное оспинами обидных прозвищ и жестоких оскорблений сверстников, она старалась не вспоминать. Одноклассники замечали её только для того, чтобы выразить ей своё презрение или выместить на ней накопившуюся злость. У неё не было друзей, домашние животные в доме были запрещены. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, в классе появились два чёрных брата-африканца. Они плохо учились, занимались боксом, держались обособленно, их боялись и обходили стороной. Как-то, по совету родителей, Режин принесла в школу на свой день рождения шоколадные конфеты в блестящей обёрточной бумаге. После занятий двое чернокожих братьев увидели, как хорошо воспитанные, холёные подростки топчут ногами конфеты Режин на баскетбольной площадке перед школой. Братья-африканцы посчитали это подходящим поводом, чтобы проверить на деле свои боксёрские навыки. Честь Режин была защищена ценой нескольких кровавых носов, травля одноклассников в школе прекратилась. Учителя с кривой ухмылкой обсуждали вероятность возникновения отношений между спасателями и спасённой ими жертвой, впоследствии, увы, ни в коей мере не подтвердившуюся.
Ко времени описываемых событий Режин Лёбек уже перевели на низшую образовательную ступень, в класс профессионального обучения. Родители не придали особого значения этому факту, так как считали, что для успешного предпринимательства не нужен диплом университета. Любое дело хорошо, лишь бы приносило хорошие деньги, — пусть это даже будет салон для стрижки собак. Их волновало что-то совсем другое. У Режин отсутствовали упорство, мёртвая хватка, игривая хитрость и уверенность в своей правоте — качества, отличающие настоящих фламандских крестьян или выходцев из крестьян, которыми её родители обладали в полной мере. Режин сидела часами у телевизора, вместо того чтобы подстричь траву или помыть машину и получить за это двадцать евро. В возрасте тринадцати-четырнадцати лет Режин из всеядной потребительницы детского телевизионного канала превратилась в разборчивую зрительницу, особенное внимание уделяющую предвыборным баталиям дебатирующих политиков и комментариям всеведущих журналистов, подаваемым в качестве приправы к злободневным новостям. Примерно в это же время её родители заметили, что в развитии их дочки наметились позитивные сдвиги: по гуманитарным предметам в школе она стала получать невиданные ранее высокие оценки. Характер Режин также стал меняться, её самоуверенность и боевитость росли. Она научилась завоёвывать внимание и уважение учителей, язвительно отвечать на словесные нападки одноклассников. Однажды её даже показали по региональному телевидению. Режин продемонстрировала восхищённым телезрителям утреннего шоу оригинальный способ поедания йогуртов из пластиковых стаканчиков. Вместо срывания и облизывания фольги с последующим тщательным выскребанием йогурта ложечкой она прокалывала пластиковое донышко острым наконечником ножа, срывала фольгу с перевёрнутого верх дном стаканчика — и ровный аппетитный цилиндрик йогурта (вызывающий у Режин аллергию) соскальзывал на тарелку. В самом конце двухминутного прямого эфира самонадеянная уродливая девушка-подросток советовала производителям йогуртов выпускать стаканчики с двумя отверстиями на донышке, заклеенными отрываемой полоской.