Карнавал Хилл

Мое горе снова нахлынуло на меня, и я вошел в ванную, положил руки на раковину и посмотрел себе в глаза, сталкиваясь с последствиями всех решений, которые я принял по отношению к нему. Я должен был принять все это, каждую унцию сожаления, каждый фунт боли. Выбор, который я сделал, был правильным, я должен был в это верить. Это было единственное, что позволяло мне быть лидером в Команде, потому что если бы я когда-нибудь стал сомневаться в своих действиях, то потерял бы всякий контроль.

Ты поступил правильно.

Это не твоя вина, что он мертв.

Мои глаза казались еще темнее, чем в детстве, зеленый цвет в них, казалось, становился все глубже с каждым годом, в течение которых я осквернял свою душу новыми плохими поступками. Это было мое бремя, которое я должен был нести за свое положение, и я смирился с тем, что другой жизни для меня больше нет. Но единственное, что всегда помогало мне выстоять, — это моя семья. Знание того, что Джей-Джей и Чейз рядом со мной, постоянно убеждало меня в том, что я делаю правильный выбор. Потому что с тех пор, как я потерял Роуг, а затем и Маверика, я поставил целью своей жизни сберечь последних членов моей семьи и удостовериться, что им никогда не причинят вреда. Но я потерпел неудачу. Я не выслушал Чейза, когда он нуждался во мне. Его внутренняя борьба происходила прямо у меня на глазах с тех пор, как Роуг вернулась домой, но я не слушал, слишком ослепленный любовью к моей девочке, чтобы даже услышать хоть слово, сказанное против нее. Он был не прав в том, что сделал, но если бы я просто попытался поступить по-другому…

Я опустил голову, затем ополоснул лицо холодной водой, зная, что меня снова ожидает беспокойная ночь в моей постели. Всякий раз, когда я закрывал глаза, все, что я видел, это Чейза на коленях с моим пистолетом, направленным ему в лоб, то, как мой палец сжимал спусковой крючок, как близко я был к тому, чтобы действительно сделать это. Меня от этого чертовски тошнило.

— Фокс? — Мягкий голос Роуг донесся из моей спальни.

Я повернулся и вышел за дверь, нахмурившись, когда обнаружил ее там с Дворнягой, прижатым к груди.

— Ты в порядке? — Спросил я.

— Да, но, эм, могу я остаться здесь на ночь? — с надеждой спросила она. — Мне до сих пор снятся кошмары о Чейзе, когда я сплю одна.

Я нахмурился, переживая за свою девочку и зная эту боль так же хорошо, как и она. — Конечно, детка.

Она повернулась, перекидывая волосы через плечо. — Не мог бы ты расстегнуть мне молнию? Я не могу дотянуться.

Она положила Дворнягу на кровать, и я придвинулся к ней, взялся за молнию и потянул ее вниз по всей длине ее позвоночника, от моего прикосновения по ее телу пробежала дрожь.

Мой взгляд метнулся к зеркалу на стене перед нами, и она поймала мой взгляд там, прежде чем снять платье и позволить ему упасть до лодыжек, оставшись в бледно-голубых трусиках и кружевном лифчике в тон. Ее соски упирались в материал, и мой член затвердел при виде ее совершенства, а дыхание перехватило в горле. Это был вызов, гребаный вызов, который еще сильнее убедил меня в том, что она хотела, чтобы я заявил на нее права.

Ее взгляд переместился на собственное отражение, и она нахмурилась, отбрасывая платье ногой.

— О чем ты думаешь, детка? — Спросил я, наклоняясь, чтобы прошептать ей на ухо. Мы не касались друг друга, но были так близко, что я чувствовал ее притяжение, подобное самому мощному магниту в мире.

— Я думаю о том, как я использовала это тело, все эти годы, чтобы просто выжить, — сказала она, затем прижала руку к груди. — Но что я вообще защищала, Фокс? Это просто плоть и кости никчемной девчонки, которой нигде нет места.

— Твое место здесь, — яростно сказал я, а затем взял ее за подбородок, чтобы заставить посмотреть себе в глаза в зеркале. — Твоя ценность не имеет ничего общего с той оболочкой, в которой ты находишься, ты родилась достойной и достойно умрешь, Роуг Истон. Ты могла бы править всем миром, если бы только увидела, насколько ты сильна. — Она попыталась отвести взгляд, но я не позволил ей.

— Чушь собачья. Я одноразовая, я никогда не знала никого, кто бы меня не выбросил. Может, ты и хочешь это тело, Фокс, но на самом деле ты не хочешь меня.

Она снова попыталась вырваться из моей хватки, но я обхватил ее рукой и крепко прижал к себе.

— Я хочу тебя не потому, что ты прекрасна, детка, я хочу тебя потому, что наши души созданы из одного и того же материала, и они боролись за то, чтобы вернуться друг к другу в течение десяти лет. Ты не можешь сказать мне, что не чувствуешь этого. — Я провел пальцами по ее плоти, вдоль живота, а затем вверх, между грудей, прежде чем провести большим пальцем еще выше по всей длине ее шеи. Мурашки побежали по всему ее телу, и она прижалась ко мне, а ее тело покинул прерывистый вздох.

— Вот откуда я знаю, что ты моя, колибри. — Я прикусил раковину ее уха, и ее попка прижалась к моему твердому члену, заставляя нас обоих застонать. Я скользнул рукой по ее правой груди, сжимая и обводя большим пальцем ее твердый сосок сквозь кружево лифчика. — Я чувствую тебя, даже когда тебя нет рядом. Но когда ты здесь, это чувство не покидаем меня ни на одну гребаную секунду. — Я провел свободной рукой по ее животу, заставляя ее глубоко вдохнуть, когда провел пальцами по внешней стороне ее трусиков, и ее бедра слегка дернулись от желания.

— Я — преступление, которое ты хочешь совершить, — прорычал я, пока она тихо всхлипывала, жаждая большего. — И ты знаешь, что, поддавшись ему, ты будешь совершать его снова и снова, потому что тебе будет так чертовски приятно грешить со мной.

— Фокс, — наполовину простонала, наполовину взмолилась она, и у меня встал для нее так сильно, когда она произнесла мое имя таким тоном, что это практически причинило боль.

Я скользнул пальцами вниз по ее клитору через трусики, и у нее вырвался пьянящий стон, когда я обвел его один раз, давая ей понять, насколько это может быть приятно.

— Фокс, подожди, — выдохнула она, протягивая руку назад, чтобы обнять меня за шею, а ее бедра раскачивались, пытаясь заставить меня опровергнуть ее жалобы. — Мы не можем. Я не могу быть полностью твоей.

Я потянул ее за сосок, и она издала горлом отчаянный звук, впившись ногтями в мою шею.

— Перестань, — выдохнула она.

— Перестань наслаждаться этим, — возразил я.

— Я не твоя, — сказала она с придыханием. — Это не делает меня твоей.

— Я касаюсь только твоего лифчика и трусиков, детка, так что, по моему, это не считается, — сказал я, наклоняясь, чтобы укусить ее за шею достаточно сильно, чтобы оставить на ней отметину.

— Ты серьезно? — требовательно спросила она, выгибая спину, и все ее тело ожило для меня. Это было так чертовски приятно, и моя голова была так далеко. Я так сильно нуждался в ней. И мне нужно было, чтобы она знала, на что похож этот огонь между нами, когда мы подливаем в него бензин.

— Я серьезно, — твердо сказал я, убирая руку с ее груди и дергая ее за волосы, чтобы заставить ее посмотреть на меня через зеркало и увидеть правду в моих глазах. Она закусила нижнюю губу, а я провел средним пальцем вверх-вниз по ее клитору, ее бедра подхватили это движение, и она попыталась украсть поцелуй с моих губ. Я не позволил ей этого сделать, крепче сжав ее волосы. Это было для нее. И она должна была наблюдать за каждой секундой.