Карта и территория (La carte et le territoire)
Шрифт:
Сразу за «Люси» Жаслен свернул на улицу Мартина Хайдеггера, ведущую в еще не исследованную им часть деревни. Он шел, размышляя о произволе мэров, которые так обращаются с названиями улиц вверенного им населенного пункта. На углу тупика Лейбница он остановился перед уродской картиной, намалеванной яркими акриловыми красками на белом жестяном щите, – на ней был изображен человек с утиной головой и несоразмерным детородным членом; его грудь и ноги покрывала густая бурая шерсть. Информационный стенд сообщил ему, что он стоит перед «Музеретиком» – собранием произведений спонтанного искусства и живописных работ душевнобольных из психиатрической клиники Монтаржи. Его восхищение местной мэрией только возросло, когда, выйдя на площадь Парменида, он увидел новехонькую автостоянку – парковочная разметка была явно начерчена на земле не больше недели назад – с электронной системой оплаты, принимающей европейские и японские кредитные карты. Пока что там стояла всего одна машина, «мазерати-гран-турисмо» цвета морской волны; Жаслен на всякий случай записал номер. В рамках розыскных мероприятий, неустанно повторял он своим
Любопытно, что Жаслен, сам того не подозревая, почти слово в слово повторил рекомендации Уэльбека по поводу профессии писателя, в тот единственный раз, когда он согласился вести мастерскую creative writing* в университете Лувен-ла-Нев в апреле 2011 года.
* Писательского мастерства (англ.).
На юге деревня заканчивалась кольцевой развязкой имени Иммануила Канта – это чисто урбанистическое творение, весьма строгое в эстетическом плане, представляло собой просто круглую площадку, покрытую щебенкой безупречно серого цвета, ведущую в никуда и не предполагающую никакого выезда на автостраду, кроме того, поблизости не было видно ни единого строения. Чуть поодаль неторопливо текла река. Солнце вонзало жаркие лучи в окрестные луга. Лишь осины, росшие по берегам, отбрасывали спасительную тень. Пройдя вниз по течению метров двести, Жаслен наткнулся на неожиданное препятствие: широкая бетонная плита наклонно перегораживала русло так, что от реки отделялся узкий боковой рукав, точнее – тоненький ручеек, который несколькими метрами ниже образовывал продолговатый пруд.
Он опустился в густую траву на берегу. Ему, разумеется, было невдомек, что этот уголок вселенной, где он случайно присел, утомившись и страдая от болей в пояснице и затрудненного пищеварения, старость не радость, был именно тем местом, где ребенком играл Уэльбек, как правило, в гордом одиночестве. В его понимании Уэльбек был всего-навсего очередным делом, и, судя по всему, делом довольно муторным. Когда происходит убийство известных людей, общество с особым нетерпением ожидает раскрытия преступления и по прошествии нескольких дней принимается возводить поклеп на полицию и высмеивать ее неэффективность. Хуже этого только следствие по делу об убийстве ребенка или, не приведи Господь, убийстве младенца, младенцы – это вообще завал, считается, что убийцу младенца надо схватить немедленно, еще до того, как он свернет за угол, и тут уж в глазах общественности двое суток – абсолютно неприемлемый срок. Жаслен взглянул на часы: что-то он загулялся, ему на мгновение даже стало неловко, что он бросил Фербера одного. Пруд мутного, нездорового цвета был затянут ряской.
3
Когда он вернулся на место преступления, на улице стало прохладнее; у него даже создалось впечатление, что и рой мух поредел. Фербер, положив под голову свернутую куртку вместо подушки, лежал на траве и увлеченно читал «Аурелию», словно его пригласили на пикник. «Этого парня не прошибешь…» – подумал Жаслен, наверное, в двадцатый раз с тех пор, как они познакомились.
– Жандармы уехали? – удивился он.
– Их увезли люди из службы психологической помощи госпиталя Монтаржи.
– Все настолько серьезно?
– Я тоже удивился. В последние годы работа жандарма стала тяжелее, у них теперь не меньше самоубийств, чем у нас; впрочем, надо признать, что и организация психологической помощи шагнула далеко вперед.
– Ты откуда знаешь? Из статистики по самоубийствам?
– Ты никогда не заглядываешь в «Вестник сил правопорядка»?
– Нет. – Он тяжело опустился в траву рядом с коллегой. – Я вообще мало читаю.
Тени начали вытягиваться между липами. К Жаслену вернулась надежда, он почти забыл о физическом присутствии трупа всего в нескольких метрах, но тут у изгороди резко затормозил «пежо-партнер» экспертов-криминалистов. Из него с потрясающей синхронностью движений мгновенно вышли двое мужчин в нелепых белых комбинезонах – ни дать ни взять ликвидаторы в зоне радиоактивного заражения.
Жаслен терпеть не мог выездных специалистов из Службы криминалистической экспертизы за их парные выступления в специально оборудованных тачках, напичканных неведомыми дорогостоящими аппаратами, а также за нескрываемое презрение к иерархии в уголовке. Правда, они вовсе не старались понравиться, напротив, из кожи вон лезли, чтобы как можно больше отличаться от обычных полицейских, на каждом шагу демонстрируя оскорбительную спесь экспертов, столкнувшихся с профаном, еще бы, надо же им как-то оправдывать раздувающиеся из года в год бюджеты. Конечно, их методы невероятно усовершенствовались, теперь они умеют снимать отпечатки пальцев и получать образцы ДНК в самых немыслимых условиях, еще пару лет назад об этом и мечтать не стоило, только они-то тут при чем? Им самим ведь не под силу изобрести или хотя бы улучшить аппаратуру, благодаря которой они добиваются таких результатов, а пользоваться ею может любой дурак, получивший соответствующее техническое образование, лучше уж обучить всем этим премудростям оперативников из уголовки, Жаслен, по крайней мере, придерживался именно такого мнения, постоянно, но пока безуспешно отстаивая его в годовых отчетах
начальству. По правде говоря, он и не надеялся, что его услышат, распределение функций в полиции было давно установлено, и он упорствовал скорее для очистки совести.Фербер, как всегда элегантный и приветливый, встал, чтобы ввести прибывших в курс дела. Те нарочито скупо кивали ему, изображая нетерпение и профессионализм. Фербер вдруг указал им на Жаслена, видимо представляя его как следователя, ведущего дело. Те, молча напялив маски, ничего на это не ответили, даже шага не сделали в его сторону. Жаслен никогда особо не заморачивался с иерархией, не требовал обращения по уставу и знаков почтения, полагавшихся ему по статусу, в этом его нельзя было упрекнуть, но выпендрежная парочка начинала нешуточно действовать ему на нервы. Подчеркнуто тяжелой поступью старого павиана и альфа-самца он, шумно дыша, направился к ним в надежде, что они хотя бы поздороваются, и, не дождавшись, объявил тоном, не терпящим возражений: – Я пойду с вами.
Один из них аж подскочил: ну ясно, они привыкли сами обделывать свои делишки, надолго занимали место происшествия, никому не давая приблизиться к полицейскому ограждению и делая дурацкие записи на мобильных терминалах сбора данных. А что, собственно, они могли ему возразить? Да ничего, ровным счетом. Один из них протянул ему маску. Надев ее, Жаслен внезапно осознал реальность преступления, проникаясь им все больше по мере приближения к дому. Он отстал от них на несколько шагов и со смутным удовлетворением отметил, что оба зомби в ужасе замерли, едва переступив порог. Он нагнал их и непринужденно прошел вперед, испытав все же некоторую неуверенность в дверях гостиной. «Я – живое воплощение закона», – подумал он. Свет начинал меркнуть. Хирургические маски пришлись, как ни странно, очень кстати, запах почти не проникал сквозь них. Жаслен скорее почувствовал, чем услышал, как эксперты позади, набравшись смелости, двинулись вслед за ним к гостиной, но практически сразу застыли как вкопанные. «Я – живое воплощение закона, несовершенного морального закона», – повторял он про себя, словно мантру, пока наконец не решился прямо взглянуть на то, что уже мельком уловил краем глаза.
Полицейский делает выводы на основе тела, так его учили. Набив руку на всевозможных заметках, он описывает положение тела, раны, обнаруженные на теле, и степень поврежденности тела; но в данном случае тела как такового не наблюдалось. Обернувшись, Жаслен увидел, что эксперты-криминалисты начали топтаться на месте и раскачиваться взад-вперед, в точности как жандармы из Монтаржи. Голова жертвы в целости и сохранности – ее явно отсекли одним махом – лежала на кресле перед камином; по темно-зеленому бархату растеклась лужица крови. На диване, прямо напротив, валялась голова крупной черной собаки, тоже, судя по всему, отрубленная. Все остальное представляло собой последствия бойни, немыслимой мясорубки, по полу были разбросаны клочья искромсанных тел. Однако ни на лице человека, ни на морде собаки не застыло выражение ужаса, скорее в их глазах читались недоумение и гнев. Дорожка шириной в полметра, расчищенная среди кусков человечьего и собачьего мяса, вела к камину, заваленному костями, на которых еще болтались остатки плоти. Жаслен осторожно вступил на нее, сказав себе, что эту тропку наверняка проторил убийца, и обернулся. Стоя спиной к камину, он обвел взглядом гостиную площадью, вероятно, шестьдесят квадратных метров. Вся поверхность ковролина была покрыта завитками кровоподтеков, образующими тут и там затейливые узоры. Сами клочки плоти, красного цвета, переходившего местами в черный, казалось, были раскиданы не как придется, а выложены сложносочиненным орнаментом – трудновато будет собрать этот пазл, подумал Жаслен. Увы, явных следов убийца не оставил, орудуя весьма методично: разрезав тела на лоскуты, он сначала распределил их по углам комнаты, потом начал постепенно продвигаться к центру, не занимая при этом ведущую к выходу дорожку. Надо попытаться при помощи фотографий воссоздать общий рисунок. Жаслен взглянул на сотрудников криминалистической экспертизы, – один из них все так же, не сходя с места, раскачивался из стороны в сторону, как безумный, другой же, пытаясь совладать с собой, вынул из футляра фотоаппарат с цифровым задником, но пока что просто размахивал им, не в силах, судя по всему, нажать на спуск. Жаслен включил мобильник.
– Кристиан? Это Жан-Пьер. Хочу попросить тебя об услуге.
– Слушаю.
– Будь добр, забери отсюда парней из экспертизы, во-первых, они совсем вышли из строя, и потом, тут нужны особые фотки. Они обычно ограничиваются крупными планами, а мне пригодились бы общие виды разных участков комнаты и, если удастся, комнаты целиком. Все равно сейчас до них не достучаться, пусть для начала слегка придут в себя.
– Ладно, сделаем… Кстати, наша бригада скоро приедет. Они звонили от съезда на Монтаржи, будут тут минут через десять.
Жаслен в задумчивости нажал на отбой: этот мальчишка не уставал удивлять его. Его бригада явится в полном составе всего через несколько часов после происшествия, и возможно, даже на личных автомобилях; неприметная внешность и уязвимость Фербера были явно обманчивыми, он железной рукой управлял своей командой и, пожалуй, являлся лучшим руководителем оперативной группы, которого Жаслен когда бы то ни было имел под своим началом. Через две минуты он его увидел, Фербер бесшумно появился в гостиной и, легонько похлопав по плечу горе-экспертов, галантно увлек их к выходу. Жаслен подошел уже к концу своей карьеры, ему осталось служить год с чем-то, возможно, удастся растянуть этот срок до двух-трех лет, ну максимум до четырех. В глубине души он знал – тем более что во время их бесед, дважды в месяц, дивизионный комиссар порой даже высказывал это вслух, – что теперь от него ждали не столько раскрытия преступлений, сколько указания преемников, которые будут их раскрывать, придя ему на смену.