Карта костей

Патруль молча объезжал город с южной стороны, слева темнел призрак сожженного леса. Когда мы повернули на север, до меня донеслась музыка. Звуки тут же унес ветер, и когда я приподнялась в стременах и оглянулась по сторонам, остальные продолжили ехать вперед, словно ничего не услышали. Ноты продолжали свистеть в песне ветра, падая вокруг меня, словно снежинки. Я окликнула Дудочника, но он сказал, что ничего не слышит. Тогда я поняла, что кроме ветра и топота копыт по снегу никаких звуков больше нет. Музыка звучала у меня в голове.

Мы как раз собирались пересечь тракт, ведущий от Нью-Хобарта на запад, когда едущий во главе патруля Криспин поднял руку, требуя остановки. Что-то раскачивалось впереди под одиноким дубом. Люди Криспина тут же взяли оружие наизготовку. Из-за снегопада было сложно определить, что там такое. Силуэт походил на человека, но был слишком высоким и раскачивался на пронизывающем ветру. На мгновение мне почудилось, что он парит над землей, словно призрак, неупокоенная душа одного из павших непогребенных бойцов. И тут порыв ветра на секунду очистил обзор.

Мужчина висел на ветке, и наклон его головы явно не был естественным. Три ворона сорвались с ветки над ним, когда Криспин и двое его людей подъехали к импровизированной виселице.

— Стой на месте, — скомандовал Дудочник, хватая меня за руку, когда я понукнула лошадь. Он вытащил нож, а Зои и оставшиеся солдаты оглядывались по сторонам, опасаясь нападения.

— Это омега, — крикнул Криспин. — Его здесь не было, когда проходил последний патруль, но следов вокруг нет — должно быть, его вздернули на закате, до снегопада.

Лошадям передалось наше беспокойство, и они недовольно всхрапывали и жались друг к другу.

— Это послание, — вздохнул Дудочник. — Альфы оставили его для наших патрульных.

— Мне нужно на него посмотреть, — решила я.

— Хочешь снова увидеть изнутри камеру сохранения? — рявкнула Зои. — Потому что именно там тебя и запрут, если не будешь слушаться. Мы в километре от стены. Это вполне может оказаться засадой.

Не обратив внимания на ее слова, я направила лошадь к дереву. Дудочник бросился за мной, крича на ходу. Но я его не слушала. Музыка в моей голове — это песня про убежища. Чем ближе я подъезжала к дереву, тем больше она превращалась в какофонию: ноты звучали неверно, словно бард играл на расстроенных струнах.

Это Леонарда они вздернули. Его гитару разломали и вновь подвесили за ремень ему на шею. Гриф гитары делал повешенного похожим на пугало. Когда порыв ветра вновь качнул тело, я увидела, что руки барда связаны за спиной. Некоторые пальцы торчали под странными углами. Были ли они сломаны в борьбе или его пытали? А может, это просто трупное окоченение. Мне не хотелось знать правду.

Дудочник и Зои встали по бокам от меня, глядя на Леонарда, которого ветер теперь повернул к нам боком.

— Здесь небезопасно, — прошептал Дудочник. — Вокруг кишат солдаты Синедриона. Нам нужно оставить патруль и двигаться дальше.

Вместо того чтобы прислушаться, я слезла с лошади и привязала поводья к ветке, чтобы развязать Леонарду руки. Бечевку туго затянули, волокна шуршали друг по другу, пока я пыталась распутать узлы. От шороха зуб на зуб не попадал, хотя прикосновение к холодной плоти Леонарда не вызывало дрожи.

— Можете отвезти тело в Нью-Хобарт и там похоронить? — спросила я Криспина, который напряженно следил за западной дорогой.

Он покачал головой:

— Там и так хватает тел для погребения. У нас тут патруль, а не бригада могильщиков. Я пошлю гонца в город с докладом, а двоих отправлю прочесать местность. Остальным нужно закончить патрулирование.

— Хорошо, — процедила я. — Похороню сама.

— У нас нет на это времени, — прошипела Зои. Я лишь продолжила распутывать бечевку.

Освобожденные руки Леонарда не повисли по швам, а остались заведенными за спину, застывшие или замерзшие.

Я не дотягивалась до веревки, обхватывающей его шею. Несколько раз я подпрыгнула, размахивая кинжалом, но получилось лишь испугать лошадь и заставить тело Леонарда вертеться волчком.

— Я справлюсь быстрее, если вы прекратите пялиться и поможете, — пропыхтела я.

— Нет времени копать могилу, — отозвался Дудочник. — Мы его снимем, но потом нужно ехать.

— Ладно, — выбившись из сил, согласилась я.

Мы сделали все, что могли. Сидя в седле, Дудочник перерезал веревку, пока я поддерживала тело; потом мы вместе опустили его на землю. От тяжести у меня снова заболела недозажившая рука. Зои придержала лошадь брата, Дудочник спешился и снял с Леонарда гитару. Дерево жалобно заскрипело, хрустнули обломки. Я перегнулась через труп и попыталась ослабить удавку на шее. Устав, я ее перерезала; плоть под петлей была жуткого темно-фиолетового цвета и не расслабилась, а сохранила следы от веревки.

Вместе мы перенесли Леонарда в канаву на обочине дороги. Когда мы опускали его туда, тело с хрустом согнулось пополам. Каждую минуту на тракте мы рисковали и не могли похоронить Леонарда голыми руками в замерзшей земле. В конце концов я отхватила лоскут от одеяла и накрыла им лицо отважного барда, благодарная за то, что при отсутствии глаз их не нужно закрывать. Мы как раз собирались вновь сесть в седла, когда я вдруг сорвалась обратно к дереву и подняла брошенную Дудочником сломанную гитару. Собрала обломки и сложила их рядом с телом.

Ohm

Мы направились на север с Криспином и оставшимися двумя патрульными, но проехав чуть меньше километра, Дудочник повернул на запад, и мы с Зои оторвались от группы и последовали за ним. Остальные даже не замедлили шага, хотя Криспин повернулся и на прощание поднял руку.

— Берегите себя, — пожелал он, и Дудочник тоже вскинул руку.

Мы поскакали дальше. В темноте и метели казалось, словно мы едем вслепую, и мне на ум снова пришел Леонард и мир вокруг него, погруженный в вечный мрак. Дважды моя лошадь едва не оступалась в снегу. Один раз я почувствовала близость людей на севере, и мы притаились в ущелье, пропуская едущий по хребту над нами конный патруль Синедриона и радуясь, что снегопад замел наши следы.

Мы ехали на запад, пока рассвет не позволил углубиться в скалистые расщелины, по которым следовал путь на север. К полудню мы подъехали к предгорьям Позвоночного хребта. Снегопад, за который мы были так благодарны ночью, покрыл утесы коркой льда, и уже уставшие лошади еле плелись, боясь оступиться. Несколько раз нам приходилось спешиваться и вести их в поводу.

По дороге я все думала о том, что сказал Дудочник: «Лючия хорошо предсказывала погоду». Впервые он по собственной воле сказал вслух о покойной провидице. Обычно они с Зои избегали ее имени, словно колючего куста. Когда Дудочник упомянул ее в конторе мытарей, Зои быстро его заткнула. Мне вспомнились долгие взгляды, которыми близнецы обменивались всякий раз, когда заходила речь о Лючии. Когда Ксандер спросил о ней, Зои напряглась, а Дудочник горестно сообщил, что ее больше нет.