Карта Родины

Подумав немного, он поковырял пальцем в пупке привязанного и написал сверху: КИЕВ. Буква К получилась хромая и корявая, да еще заваливалась на спину. Мальчик заворчал недовольно, нарисовал кружок между Москвой и Киевом и обозначил его коротко: УФА. Соединил три города прямыми линиями, усмехнулся пузатой бокастой Ф. Провел линию к неподвижно-мягкому правому плечу, на котором возник кружок и слово: АЛМАТА. Спустился от плеча к локтевому сгибу, где написал на синеватом бугорке вены: ТАЛИН. Довел фломастер до багрово-синего отека у запястья - там, на самой границе молочно-белой кожи появилось: МИНС. Дурацкая К, задрав обе свои тонкие ноги, съехала по коже вниз и превратилась в каракулю, испортив красивое слово. Рассердившись на К, мальчик решил продолжать без нее:

АДЕСА

РИГА

ТУЛА

СУМГАИТ

ЛВОВ

ФОРОЗ

...................

Наконец вывел на левой стопе привязанного:

УЛАНУДЭ

и сунул фломастер в карман.

– Всем садиться!
– отдал команду.
– Папка за руль. Я сбоку. Мамка, Надька - сзади. Привяжитеся ремнями, а то оштрафуют.
– Щелк-щелк! Ой, Султана забыли!
– Прыгай сюда.
– Гав-гав-гав!
– Что, бойцы, все в сборе?
– Так точно, товарищ старшина!
– Зарядить ружье!
– Есть!
– Ну чиво, посидим на дорожку?..

Мальчик с сосредоточенным лицом уселся на пол и замолчал. Потом вдруг вспомнил что-то, вскочил, метнулся к верстаку, захватил окурок, спички. Вернулся, снова сел, нахмурился, свел к переносице брови. Сунул окурок в рот, поджег и принялся старательно пыхтеть, кашляя и пуская хлопья сизого дыма. Терпеливо дождался, пока пламя доест сигарету до самого изжеванного фильтра, неспешно загасил окурок о подошву, встал:

– Ну, ни пуха ни пера!
– Э-уу-у-ррр!..

Твердо установил свой джип в черной точке между сосков привязанного и двинулся с рокотом от Москвы через Уфу к Киеву, с трудом одолевая гору безволосого мяса, чтобы через неделю оказаться в волшебном городе на самом краю света, где проворные хачики снуют между еловых ветвей и ловят на лету блестящие шарики лесных орехов, глядя на людей веселыми глазками-бусинами...

...Мужчина был бел, смертельно пьян и страшен. Пинком распахнув стальную дверь, он застыл на пороге, остекленело водя впереди себя водянисто-голубыми глазами, размытыми круто соленой жидкостью, словно видел уже не предметы, но нечто, скрывавшееся за их жалкой облочкой, и это нечто было кошмарнее любого сна. Вздрогнув от резкого звука, мальчик обернулся и похолодел от затылка до щиколоток, тревожно перескакивая виноватым взглядом с разрисованного тела на отца, который шатался и неразборчиво хрипел.

– Здорово, сынок!
– неестественно громко и бодро, с визгливой нотой выкрикнул мужчина, надсаживаясь.
– Как поживаешь?!

– Я... играюсь, - пролепетал мальчик, едва управляясь с онемевшим языком.

– Играис-с-ся?
– недобро переспросил мужчина, ворочая головой из стороны в сторону, как тяжело раненное животное, удивленное внезапной острой болью.
– А зачем?..

– Ты чиво, папк?
– мальчик снова почувствовал, как тяжелая рука сжимает желудок, и колючие мурашки ползут по спине снизу вверх. Ты... чиво это?..

Мутные глаза мужчины, бессмысленно плававшие в глубоко упрятанных морщинистых глазницах, вдруг замерли в одной точке и схватились тонкой ледяной коркой. Он сделал полшага к привязанному и громко рыгнул, дернув лицом:

– Это... что еще... за херня такая?

– Я... папк... больше не буду...

– Ах ты, сучонок!!

Горячая, как кипяток, струя, вырвавшись, шипя, из-под шорт, побежала по ноге в кроссовок.

– Я... хотел... я не буду больше, папк... я его сейчас тряпкой потру... я не...

Мужчина не слышал. Почти не сгибая коленей и растопырив руки, он подошел к привязанному, пережевывая неслышные слова.

– Пожалуйста, папк!..
– заскулил отчаянно мальчик, присев и накрыв голову руками.

– Пожалуйста, не надо!.. Я больше не буду... Я помою его... тряпкой потру... Только не надо!.. Пожа-а-алуйста!

Моча хлюпала в кроссовке; мокрые трусы и шорты гадко прилипли к коже.

Мужчина остановился у неподвижного тела, деревянно тронул его ладонью. Посмотрел на сына и вдруг улыбнулся.

Мальчик на всю жизнь запомнил этот оскал.

– Карта Родины, бля...
– по складам, глухо проговорил мужчина.
– От Москвы до самых до окраин... бля. Знаешь эту песню, сынок? Хорошая была песня...

В луже мочи, намертво сцепив над головой руки, мальчик сидел на корточках, дрожал и рыдал. Все пространство перед ним занимал огромный, грязный, измятый гармошкой сапог с налипшей травой и размазанными комьями рыжей глины. Неотрывно глядя на сапог, мальчик ясно видел, как он обнимает, целует его, старательно слизывая грязь, и отцовская пьяная рука с высоко занесенным армейским ремнем замирает в своем беспощадном полете.

Мужчина снова оскалился, обнажив гнилые десны с криво торчащими зубами палой лошади, протянул руку и пошевелил ею в волосах мальчика, водя взад-вперед от макушки ко лбу.

– Давай споем, сынок... Га? Хорошая песня.

Покачнувшись, он тяжело плюхнулся рядом с ребенком. Бесчувственный зад выдавил лужу, свирепо брызнувшую в разные стороны. Воздух сгустился, наполнившись ядовитой вонью сивухи. Мужчина скривил руку в длинный крюк и крепко прижал к себе трясущееся маленькое тело.

– Давай, повторяй за мной...

От Москвы-и-ии... ды-д-до... с-самых-х до окраин!

Сы... юж-ж-жных го-оо-орр... ды-д-до... с-северных ма-а-аре-е-еееей!

Чела-а-авек пыр-р-рр-раходит... как хозя-а-аа-ин!

Ни-об-я-а-аа-тной Р-ро-о-одины-ы сва-а-аа-еееей!!

Мальчик молчал, плакал и трясся. Намертво сжатые ребра трещали; стиснутое между ними сердце металось, как попавшийся капкан мелкий зверь.

– Чиво не поешь?
– утробно икнул мужчина и сглотнул слюну. Русский человек... он когда... пиздец приходит... поет... громко... чтоб страшно не было... Ты не бойся, сынок... ты пой... пой с батей... А потом поедем... побежим опять... далеко... на край света... побегут русские по своей земле, бля... как в сорок первом... Дом купим... в школу пойдешь... прорвемся... Ты пой сейчас, сынок... пой... не оставляй одного батю...

И он снова взвыл, выпевая с яростным остервенением за словом слово:

Вы-сю-у-уду жизнь... приво-о-оольна-а и ш-широ-о-оока-а!

Пра-па-па-а-ааам-пам... ебаный ты в ро-о-оот!

Ма-а-ал-лады-ы-ыым везде у на-а-ас доро-о-оога-а!

Сы-та-р-ррика-аа-ам ви-из-ззде-е у на-ас па-а-ачо-о-оот!!

В груди его вдруг сильно заклокотало и забулькало; мужчина открыл широко рот и выпучил глаза, всасывая с сипением воздух; лицо налилось кровью; руки потеряли силу и обвисли, чтобы через секунд взлететь, сжавшись кулаками, к грудной клетке, которую раздирал кашель. Крупные извилистые вены на шее и лбу вздулись, набухли и заалели, живыми змеями извиваясь под кожей. Заглотив побольше воздуха, мужчина повалился на бок и засучил ногами; тело его ритмично дергалось, словно через него пропускали электрический ток, готовое вывернуться наизнанку. Так продолжалось несколько минут - их хватило мальчику, чтобы бесшумно исчезнуть из мастерской - мужчина хрипел и пускал пену, ударяя себя кулаками и толкая всеми мышцами клокочущую массу из легких вверх. Наконец, что-то громко лопнуло, обвалившись, внутри; он взвился ужом, облегченно тряхнул головой, и слизисто-зеленый сгусток с яркими следами свежей крови легко выскользнул изо рта.