Карта Творца

— Значит, вы — Троица. Если бы вы пришли на кладбище на десять минут раньше, то сейчас были бы там же, где и Смит. Вы едва избежали его участи, — сказал незнакомец.

— Меня зовут Хосе Мария Уртадо де Мендоса, — поправил я его, решив не подтверждать ничего из сказанного им.

— Но ваша подпольная кличка — Тринидад. Успокойтесь, вас окружают друзья, — заверил мой собеседник.

— У вас странные представления о дружбе, — усмехнулся я.

— Нашей задачей было спасти вас, что мы и сделали.

— Спасти меня от кого?

— От тех, кто убил Смита.

— А кто эти люди? — поинтересовался я.

— ОВРА. Нацисты. Ватикан. Кто знает? — ответил он.

— Вы забыли принца Чиму Виварини.

Мой собеседник улыбнулся:

— Нет, уверяю вас, я не забыл принца Чиму Виварини.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Скажем, меня зовут… Джон Смит.

— Смит мертв, — напомнил я ему.

— Здесь все мы носим имя… Джон Смит, — пояснил незнакомец, движением руки как будто указывая на своих товарищей, хотя те потихоньку покинули помещение.

— Тот Джон Смит по крайней мере был похож на Джона Смита, в то время как вы… — не удержался я.

— Внешность не имеет значения, важно одно: мы боремся за искоренение фашизма в Европе, — возразил он.

— По вашей форме я мог бы поклясться, что вы служите в тайной полиции Муссолини, — добавил я.

— Вы снова отталкиваетесь от внешности. Одеваясь так же, как твой враг, легче от него избавиться. Я же уже сказал вам: мы — друзья.

Кем бы они ни были, я все равно рассказал бы им то, что они хотели услышать.

— Что вам нужно от меня?

— Информацию, которую вы должны были сообщить Смиту.

— И вы меня отпустите?

— Никто вас не удерживает. Говорите — и можете уходить.

Оставалась вероятность, что, когда я выложу все, что знаю, этот новоявленный Смит пустит мне пулю в лоб. Но делать было нечего.

— Принц Чима Виварини отослал книгу Генриху Гиммлеру. И теперь ждет от него указаний. На данный момент никакого плана кражи Карты Творца у них не существует.

— Что-нибудь еще?

— Немцы также разыскивают рукопись об Атлантиде, в которой рассказывается о высшей расе людей. Это все.

— Видите, как просто? Теперь вы можете идти. Ах, чуть не забыл. Следующую встречу мы устроим иначе. Вы пойдете в пиццерию, и Марко укажет вам время и место явки. После сегодняшнего происшествия нужно будет усилить меры предосторожности. Передвигаясь на трамвае, время от времени выходите из него на остановках и садитесь на следующий; выбирайте кафе, где много народу и несколько дверей. Никогда не выходите через дверь, в которую вошли.

— Вы полагаете, после всего, что случилось, я по-прежнему намерен играть в шпионов?

— Не стоит воспринимать это как игру: речь идет о работе, которая впоследствии принесет пользу многим людям, — возразил он.

— Это всего лишь слова. Вы убиваете друг друга из-за дурацкой карты, из-за… предрассудка. Нет, это вы играете, — стал обвинять его я.

— Нам все равно, верят ли Гитлер с Гиммлером в эзотерические свойства этой «дурацкой» карты, как вы ее назвали; нас беспокоит тот факт, что, завладев ею, они используют ее как повод к наступлению на страны, граничащие с Германией. Опасна не карта, а теория жизненного пространства, идея о превосходстве Германии и о том, что ей нужны новые территории.

— Вы просите меня пожертвовать жизнью ради мертвеца? Если бы Смит по крайней мере был жив…

— Вы, очевидно, не понимаете, что поставлено на карту, — заметил Смит номер два.

— Демократия? Не смешите меня. Что сделала демократия для бедняков, кроме того, что дала им возможность голосовать и выбирать, какого рода бедность предпочесть? Да, я знаю, сейчас вы скажете мне, что демократия — наименьшее зло из всех систем правления, и я с вами соглашусь, однако сам я предпочитаю оставаться в стороне от происходящего.

Новоявленный Смит выслушал мою тираду, не переставая улыбаться. Мне показалось: я вижу в его глазах то же выражение, что и у Монтсе, когда она хотела сказать мне, что мне недостает идеалов, без которых жизнь становится невыносимой. Это был взгляд сочувствия, таким смотрят на неизлечимого больного.

— В таком случае сделайте это ради своей подруги, — предложил мой собеседник.

— Для нее происходящее — тоже не более чем игра. Она думает, что влюблена в принца, и она на что угодно готова ради его общества.

— Вы сами сказали: она влюблена и поэтому не откажется от своей задачи. Она пойдет до конца, ибо ни один влюбленный не бросает дела на полпути. И даже тогда, когда все плохо, влюбленному кажется, что перед ним открываются новые возможности. Нет, ваша подруга не отступит.

— Отступит, как только я расскажу ей, что Смита убили — вполне вероятно, по приказу принца, — произнес я с видом человека, показывающего противнику выигрышную карту.

— Вы уверены? Вы можете доказать, что приказ убить Смита исходил от принца Чимы Виварини? Так вы только настроите свою подругу против себя: ведь она подумает, будто вами движет ревность.

Неужели мои чувства к Монтсе столь очевидны, что даже незнакомец способен о них догадаться? Смит номер два был прав. Лучше ничего не говорить Монтсе. У меня нет никаких подтверждений тому, что Юнио имеет отношение к убийству Смита. Меня снова охватило то же чувство тревоги, которое я испытал, оказавшись запертым на кладбище.

— А если принц решит от нее избавиться? — предположил я.

— Он на это не пойдет: ведь полагая, что ваша подруга в курсе событий, он попытается использовать ее, чтобы вытянуть из нее информацию, или же, если это не удастся, снабдить ее ложными сведениями. Это довольно распространенная практика у шпионов.

— Шпионить за шпионами. А что будет, когда моя подруга перестанет быть полезной принцу?

— Мы отзовем ее, прежде чем это случится, обещаю вам. Мы умеем по определенным признакам вычислять, когда ситуация начинает ухудшаться. Мы же первые заинтересованы в том, чтобы никто не пострадал. Нам ни к чему привлекать внимание.

Новоявленный Смит излагал все это очень уверенно, однако мне его рот казался расщелиной, за которой открывается бездонная пропасть.

— Полагаю, по отношению к Смиту у вас были те же планы, однако его грохнули прямо у вас на глазах, — добавил я. — Откровенно говоря, ваши аргументы звучат для меня неубедительно.