Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали

И вышла. Все молчали.

– Что-то Николая нет сегодня, – вздохнул Хомяков.

– Служба! – со значением произнес Федор Иванович.

И неожиданно не к месту улыбнулся.

3

За сутки до этой неуместной генеральской улыбки капитан Николай Олексин был неожиданно востребован к командиру полка.

– Полку приказано выставить почетный полуэскадрон для встречи в Сергиевом Посаде Их Императорских Величеств. По повелению свыше полуэскадроном будете командовать вы, Олексин.

– По повелению свыше, господин полковник? – искренне удивился капитан.

– Именно-с. – Для гарнизонного полка это была высокая честь, но командира она почему-то не радовала. – Людей и лошадей отберете сами, как те, так и другие должны быть рослыми и выглядеть браво. Амуницию и все прочее начистить, чтоб глаза слезились.

– Будет исполнено, господин полковник.

– Да, уж постарайтесь. – Командир полка помолчал, барабаня пальцами по канцелярскому столу. – Вас когда-нибудь представляли государю?

– Такой чести удостоен не был.

– Значит, в Сергиевом Посаде представят, – буркнул полковник: ему смертельно не хотелось гонять усталых от бесконечных почетных построений солдат. – Если в грязь лицом не ударите.

– Постараюсь не допустить такой оплошности, господин полковник. Разрешите предупредить домашних?

– Непременнейшим образом, капитан.

Услышав о царской командировке, Анна Михайловна неожиданно пришла в восторг.

– Милый, это такое счастье! Это – выигрыш по лотерейному билету. Может быть, государь даже заговорит с тобой!

– Ну, Аничка, это вряд ли. – Николай был взволнован, но волнение ощущалось радостно. – Ночевать буду в полку, завтра – день на переезд, не менее суток в Сергиевом Посаде. Хлопотное дело. Молись за меня.

Весь день и вечер он отбирал солдат в полуэскадрон, придирчиво осматривал лошадей, приглядывал за подгонкой и чисткой амуниции. Помощников ему выделили опытных, но он стремился проверять каждую мелочь лично и на сон времени почти не осталось.

Утром получили фураж и довольствие, погрузились в воинский эшелон из теплушек и одного классного вагона. Николай старался зря не суетиться, понимая, что помощники сделают все, как надо, но все же суетился, и это было неприятно. Когда наконец-таки тронулись в Сергиев Посад, он сразу же ушел в свое купе, чтобы выспаться, но долго не мог уснуть. Столь придворное поручение выпало на его долю впервые, и это тревожило. Кроме того, было немного совестно из-за досадного ощущения, что он несколько пересуетился.

Эшелон шел по специальному графику, что, впрочем, не помешало ему застревать на станциях по дороге. Добрались только к вечеру, но пока разместили полуэскадрон, накормили солдат и лошадей, уже почти стемнело. Командирам – Николай попросил у полковника двух субалтерн-офицеров – предоставили монастырскую гостиницу, но едва они после всех хлопот уселись за дружеский ужин, как явился немолодой черноризец:

– Отец Феофан настоятельно просит господ офицеров пожаловать к нему.

– По какому, собственно, делу? – не скрывая неудовольствия, спросил Николай. – Все исполнено согласно повелению, неясностей нет. Кроме того, извините, но мы устали.

– Настоятельно просит.

Исполнительный монах не имел иных аргументов, но упорно твердил одно: «настоятельно», и все тут. Пришлось тащиться в Лавру. Молодые офицеры недовольно ворчали:

– Капустку жевать будем.

– Ну, брось. Монахи поесть любят.

– В понедельник Петров пост начался. Или забыл?

Капустка была, но вполне уравновешивалась рыбными разносолами. Гостеприимные хозяева предложили офицерам и вино, хотя сами к нему не прикоснулись, блюдя строгий пост.

– Великая честь выпала обители нашей, – плавно говорил почтенный седой настоятель. – Царствующие особы не забывают о святой Лавре преподобного Сергия, чин давно отработан, но возможно, произошли какие-то изменения?

– Мне приказано выстроить полуэскадрон у центральных ворот для торжественной встречи государя императора без отдачи рапорта, – сказал Николай.

Последнее условие он узнал утром от командира полка. Оно одновременно и огорчало и радовало, и Николай никак не мог решить, огорчается он или радуется, что рапорта не будет. Чувства спорили в нем, сменяя друг друга, и он предпочитал слушать журчащую речь настоятеля молча, без вопросов.

А отец Феофан ударился в историю знаменитой обители, с удовольствием рассказывая о святом Сергии Радонежском, о его пастырской роли в жизни великого московского князя Дмитрия Донского и особо – о Куликовской битве.

– Поле Куликово – колыбель Руси.

Николай изредка поддакивал, но ему было скучно. Старец оказался влюбленным в собственное красноречие и токовал, как глухарь. Субалтерн-офицеры изо всех сил таращили глаза и с огромным трудом боролись с зевотой.

– И чего он нас к себе вытащил? – удивлялись они на обратном пути. – Историю обители рассказать не терпелось?

– Не думаю, что только для этого, – сказал Николай.

– А тогда для чего? Мы бутылку коньяку вскладчину купили ради доброго ужина, а причаститься довелось церковным винцом.

«А в самом деле, для чего мы настоятелю понадобились? – лениво размышлял капитан. – Ради вежливости? Так мы – не в тех чинах, перед которыми расшаркиваются. Обычные гарнизонные офицеры… Не потому ли старец и спросил, не претерпел ли чин посещения Лавры царствующими особами каких-либо изменений? А ведь претерпел: к кавалергардам да конногвардейцам гарнизонных служак вдруг присоединили, и это братию насторожило… А в самом деле, зачем и почему нас в этот древний чин вклеили?..»

Вклеили потому, что занемог министр двора граф Воронцов-Дашков, а временно заменивший его генерал Олексин вдруг решил порадеть родному человеку. Но Николай этого не знал и не узнал никогда, поскольку Федор Иванович никого и никогда не посвящал в свои далеко идущие замыслы. Правда, осуществились эти замыслы в весьма усеченном виде, потому что кто-то где-то успел отменить личный рапорт безвестного армейского капитана Олексина самому государю императору.

Впрочем, все обошлось гладко. Уставший от бесчисленных встреч, бесконечных депутаций и ежевечерних балов, государь просто не обратил никакого внимания, что у ворот Сергиевой Лавры его встретил совсем не придворный полуэскадрон, а посему капитан Олексин и не был ему представлен. Что уж скрывать, некоторая доля самолюбивого огорчения в этом, конечно, была, но чувство облегчения, что все уже позади, разом утопило всю горечь.

– Уф, пронесло!..

4

Теперь Наденька почти спокойно спала днем, да и ночей боялась уже значительно меньше. Ей казалось, что она перехитрила самою себя, но дело заключалось совсем не в этом. Молодость, покой и уход вершили сейчас ее судьбу, потому что сама Надя властвовать собой еще не могла, даже если бы и осознавала это.

Но как раз этого она и не осознавала. Разум, воля и чувства отказались от ее власти, разбежавшись во все стороны. Их предстояло еще собрать воедино, успокоить, уговорить вновь стать послушными ее желаниям.