Карточный домик

— Хочешь помочь мне? Так сделай это. Иди сюда.

И она пошла. Разве могло случиться что-то плохое? Разве было чего бояться? Ведь это же Грей, который всегда был рядом и столько раз защищал её. Словно в подтверждение мыслей тяжёлая холодная рука осторожно коснулась её запястья, нежно поглаживая и убеждая отпустить страх. Удивительно, но он всегда остро чувствовал подобные перепады в настроении заклинательницы. Отстранённый, холодный и будто бесчувственный, временами он казался Люси бесконечно тёплым, чутким и понимающим. Жаль, что ей, похоже, никогда не удастся узнать, что же творится с ним, какие мысли его посещают.

— Действительно хочешь это узнать? — сильнее сжимая хрупкие плечи, прошипел Грей, обдавая лицо мертвенно-холодным дыханием. Люси с опаской подняла стеклянеющий взгляд и испуганно вжалась спиной в широкую грудь — потрескавшееся старое зеркало теперь стояло прямиком перед ней. Кровь грохотала в висках, а перед глазами всё расплывалось чернильными пятнами. Фрагменты отражения становились всё меньше, пожираемые чем-то, и было уже непонятно, расползалась эта субстанция по самому зеркалу или же тому, что перед ним стояло. Пространство дрожало, искажалось, извивалось в агонии, а проклятый чёрный цвет вокруг всё множился гнилью. И поймав в крохотном оконце едва уловимое движение сзади, заклинательницу осенило: метка. Это была его метка убийцы демонов, и с ней определённо творилось что-то не то.

— Наверное, это так здорово — поступать всегда так, как тебе хочется, открыто заявлять о своих чувствах, но не всем это под силу, — от исступлённого шёпота, прокрадывающегося в каждую клеточку сознания, Люси трясло так, что едва не кидало из стороны в сторону. — Думаешь, ты действительно дорожишь ими, действительно любишь? Ни на грамм не поверю в этот бред. А знаешь, в чём дело? То, что берегут больше всего, держат под сердцем. Об этом не кричат налево и направо, не размениваются по мелочам. Чем больше любишь человека, тем меньше говоришь о нем, потому что он — твоя главная слабость. А тот, кто прямо указывает на уязвимое место, либо безумец, либо последний глупец.

— И что бы ты сделал, окажись в подобной ситуации? Что бы ты сказал, Грей?

— Ничего. Совсем ничего.

— Ты сумасшедший. Отпусти меня, — девушка дёрнулась, вырываясь из его хватки, и отскочила к стене, жадно хватая ртом воздух. От её полного ужаса шёпота, почти отвращения в обычно ласковом взгляде резко потемнело в глазах. Ледяные пальцы, голос, всё её существо с каждым мгновением вонзались под кожу всё глубже, ранили всё больнее, лишая возможности дышать. По потолку, стенам, полу — не щадя ничего, расползались диковинные узоры инея, с громким щелчком захлопывая ловушку. Магия сошла с ума вместе с её обладателем. Выхода из этого кокона уже не было.

— Ты ведь сама пришла сюда. Никто тебя не звал, так почему теперь ты хочешь уйти? — обычно бесстрастный и низкий тембр теперь надрывно звенел. Грей явно был не в себе. — Ты просила поделиться с тобой, и я всё рассказал. Тебе ли знать, что подобная честность для меня — большая редкость, Лю-си. Научись отвечать за собственные желания. Тебе не сбежать.

Только сейчас, немного придя в себя, она почувствовала, насколько же здесь было холодно. Жгучий сухой мороз опоясывал лёгкие, лишая возможности сделать хотя бы вдох. Вся комната превратилась в сплошное ледяное пространство, в котором не было даже крохотной лазейки наружу. Заклинательница изо всех сил зажмурилась, пытаясь прогнать наваждение. Ничего подобного просто не могло происходить на самом деле, абсолютно точно. Тихий, грудной смех обжёг её слух, и что-то внутри отозвалось на него обжигающим теплом, как после добротного глотка крепкого вина. Глупая, запуганная феечка — он видел её насквозь, все мысли, страхи и желания. Грей видел их все и именно поэтому твёрдо знал, что никуда не отпустит Люси.

Уже на следующее утро она очнётся в мягкой, тёплой постели своего номера, и всё произошедшее покажется ей не более, чем дурным сном. На несколько сладких мгновений она с облегчением вздохнёт, вытирая со лба липкий пот, а после почувствует нездоровый озноб во всём теле и заметит крохотное пятнышко на левом запястье. Будто кто-то случайно уронил на него каплю чернил и, сразу же спохватившись, принялся стирать его, но сделал лишь хуже. И тогда в глазах вновь резко потемнеет, а в голове отголоском прозвучит знакомый хриплый шёпот:

«Тебе не сбежать».

========== Масть третья. Никому и никогда ==========

Любая жизнь стоит неприятностей — Люси понимала это. Но она не могла допустить даже мысли о том, чем всё может закончиться…

Торжественно звучал полонез, заполняя своими звуками величественно украшенный зал. Демонстрируя идеальное чувство ритма и отточенность движений, ровными рядами в самом центре вышагивали пары танцующих и выставляли на обозрение другим шлифуемое годами мастерство. Одна из приглашённых особ, не принимающих непосредственного участия в торжестве, устало вздохнула и прислонилась к массивной мраморной колонне. На душе было как-то тоскливо, а назойливо громкая музыка, слепящая глаза роскошь и кричащие, вычурные наряды здешних дам лишь усугубляли положение. С каждым подобным вечером леди Хартфилия осознавала всё чётче, что в подобном обществе ей никогда не найдётся места. Суетящиеся подобно разворошённому муравейнику, эти насквозь прогнившие и лживые лица могли часами напролёт обсуждать погоду с таким видом, будто от этого напрямую зависело будущее страны. И самым раздражающим было то, что именно они, верхушка общества, вершили своими грязными руками судьбу королевства. Подобно трутням вживались в пчелиное семейство, плодились и стремительно вытравливали из него рабочих пчёл, положивших своё существование на то, чтобы прокормить первых. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять: долго гнездо, населённое одними трутнями и пчелиной маткой, не протянет — от него останется только труха.

Люси Хартфилия мало чем отличалась от остальных здесь присутствующих, но это не мешало ей искренне ненавидеть аристократию. Различие между ними было лишь одно: она находилась здесь не по своей воле.

Про неё слагали легенды; единственная дочь крупнейшего владельца железных дорог в королевстве, в свои двадцать три до сих пор была незамужней — mauvais ton*, не иначе. На протяжении многих лет она оставалась одной из самых завидных невест, и даже отстранённая холодность не могла отвадить от неё толпы поклонников. Так долго мисс Хартфилии помогал избегать замужества лишь тот факт, что её отец, души не чаявший в любимом ребёнке, предоставлял ей свободу в выборе супруга — в разумных пределах, конечно. Девушка знала: однажды терпению отца придёт конец, и ей придётся пойти под венец с нелюбимым, но обладающим достаточно толстым кошельком мужчиной — тем, что по определению станет для неё хорошей партией.

Люси бы рада не являться вовсе на эти рауты, от которых за милю веяло вселенской скукой, но её отец был так настойчив, что старика становилось по-доброму жаль. Каждый раз она скрепя сердце являлась сюда и, даже не пытаясь создать иллюзию заинтересованности, весь вечер одиноко простаивала у стенки. Не знающие конца отказы, казалось, лишь разжигали запал потенциальных женихов; за этот вечер она успела отвадить уже восьмерых. И ей бы следовало просто относиться к происходящему не так серьёзно, отключить сознание на несколько часов, кажущихся вечностью, попытаться быть изворотливее и милее, ответить несколько раз согласием на предложения её ухажёров потанцевать, но Люси так не могла. Безысходность, червоточиной живущая в её сердце, рождала обиду, обида — злость.

— Une danse?** — полностью погрузившись в свои мысли, она упустила тот момент, когда к ней подошёл очередной любитель попытать счастья.

— Я не танцую, — не пытаясь завуалировать раздражение, сказала как отрезала девушка, не удостоив собеседника даже взглядом.

— Признаться честно, мисс… — голос звучал совсем неуверенно и был едва различим из-за музыки, — я бы ни за что не подошёл к вам, но моя тётушка сейчас смотрит, и поэтому…

Из праздного интереса Люси отвлеклась от разглядывания оборок на платье и посмотрела на очередного поклонника. Он был ещё совсем ребёнком; на вид она бы дала ему шестнадцать лет, не больше. Уже высокий, но всё ещё по-детски нескладный, в его внешности не было ничего примечательного, кроме насыщенно-красных щёк и таких же ушей, выдававших его пристыженность. Неподалёку обнаружена была и упитанная дама пугающей наружности, в которой посредством интуиции и излишне пристального к их паре внимания была опознана та самая тётушка. Несчастного ребёнка, которого уже начали вовлекать в свои козни треклятые родственники, было по-человечески жаль. Напускная вычурность и надуманность этого и без того сложного мира в который раз угнетали её.

Колеблясь всего мгновение, девушка протянула своему горе-кавалеру обтянутую атласной перчаткой руку, мягко улыбаясь, вступила в круг и произнесла:

— Всего один раз и только ради вас, а не вашей тётушки. Однако имейте в виду, что это ничего не значит.

Ничто из того, с чем ей приходилось иметь здесь дело, не имело значения. Её мысли, и сердце, и воля — всё её существо давно уже отдано было другому, и никакие лживые клятвы перед людом, Богом или же самим дьяволом уже не в силах были изменить этого.