Карточный домик

— Ты… так это ты… убил их? — чувствуя, как что-то внутри обрывается, просипела Люси, боясь даже моргнуть лишний раз, дабы не упустить возможные признаки лжи в его поведении. Он не ответил — только совсем уж не по ситуации мягко улыбнулся и взъерошил её волосы. За окном всё продолжал тоскливо завывать ветер и стучали иссохшими ветвями деревья. Приближалась буря.

— Я знаю, что нужно делать. Ты ведь веришь мне, Люси?

А на следующее утро, увязая по щиколотки в кладбищенской грязи, она мёртвой хваткой сжимала ставшую уже привычно холодной ладонь и едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться. Промокшая насквозь одежда неприятным грузом липла к телу, но доносящиеся со всех сторон шепотки досаждали куда больше. Даже на похоронах эти мерзкие трутни умудрялись распускать сплетни.

«В свои годы она до сих пор таскается с нищим учителем? Омерзительно».

«Старая дева».

«Чёрная невеста».

«Проклятая».

«И как ей только хватило совести явиться сюда?»

«А помните того несчастного мальчика? Это наверняка не второй случай, им просто удалось всё замять из-за денег».

«Так вот почему она до сих пор не замужем».

Леди Хартфилия всё же не сдержалась и ухмыльнулась, с холодным спокойствием ощущая, как бьют по щекам тяжёлые капли дождя. Её не интересовали эти бессмысленные бредни, не трогало ни одно глупое слово. Она верила Роугу и теперь точно знала, чего хочет.

Словно подчёркнуто игнорируя людские пересуды, девушка осталась до самого конца церемонии захоронения. К собственному изумлению и ужасу, наблюдая за тем, как от некогда близкого человека остаётся лишь размытый холм земли и каменное надгробие, она осознала, что практически не чувствует раскаяния. Раскаяния за то, что абсолютно ни в чём неповинный мужчина по её вине распрощался с жизнью. Интересно, что же такого с ним сделал Роуг, что беднягу хоронили в закрытом гробу?..

— Une danse?**

Она вздрогнула, картинно медленно оборачиваясь назад и с упоением засматриваясь на его нагнувшуюся в поклоне фигуру. Укрытые плотной пеленой дождя, они были единственными живыми душами за многие мили вокруг на этом кладбищенском пустыре. Сердце в груди бесновалось, билось отчаянно и сходило с ума, угрожая вот-вот разорваться. Люси мягко улыбнулась, протягивая ему окоченевшую от холода руку, и сделала глубокий книксен.

Под шум дождя и собственного сбитого дыхания, на вязкой скользкой грязи вальсировать было просто невозможно. И они без конца сбивались с ритма, поскальзывались, смеялись и падали, ощущая, как ледяной дождь проникает под одежду, впитывается в кожу, само сердце и даже глубже. Измазанная по колено в грязи, испачканная полностью в крови, Люси дышала глубоко и жадно. Она ещё никогда не была так счастлива.

***

Эти глупые трутни не сразу поняли, с кем имеют дело, и поэтому потребовалось время, чтобы указать им отведённое для них место. Со временем это маленькое представление даже стало доставлять Люси определённое удовольствие. Всё было до неприличного просто; по сути, от неё ничего не требовалось — они сами слетались на мёд. Правило у игры было единственное: не смотреть в глаза очередной жертве. Преследующих её во снах сэра Николаса и графа Дугласа оказалось вполне достаточно.

Молва делала своё дело, и со временем желающих лёгкой наживы становилось всё меньше. Позже они и вовсе перевелись, и тогда в поместье Хартфилия впервые за долгое время воцарились долгожданные тишина и умиротворение. Здесь не бывало больше ни посыльных с просьбой явиться на бал, ни партнёров отца по работе, даже большинство слуг уволилось — люди страшились «проклятия» и обходили десятой дорогой всё, что хоть как-то было с ним связано. И лишь когда дела пошли совсем плохи, когда семейное дело начало приходить в упадок, господин Хартфилия начал задумываться о том, как спасти идущую ко дну лодку.

— Я ни о чём не могу просить вас, — исступлённо повторял он, стоя перед ними на коленях и отчаянно хватаясь за полы сюртука, — но всё же, умоляю вас, сударь, спасите мою дочь от позора! Почему все верят этим сплетням? Вы наша последняя надежда, мы пойдём по миру, если вы оставите нас в таком положении. Если в вас есть хоть капля жалости…

А Люси, с нескрываемым превосходством и даже презрением поглядывая на отца, задавалась вопросом: неужели он всегда был настолько жалок? Неужели это тот самый человек, который не так давно держал в страхе целое королевство? Он был просто дряхлой развалиной. Последняя надежда… она стиснула зубы с такой силой, что во рту явственно ощущался привкус песка. Если бы не сложившаяся ситуация, отец бы скорее выдал её за последнего нищего в королевстве, нежели за Роуга. Он не понимал. Они все никогда не понимали, какая непреодолимая пропасть разделяет их с Люси. Все они были ей неровней, и любой, кто покусился на недосягаемое, действительно заслуживал смерти. Место наравне с собой — нет, даже выше — могло принадлежать лишь одному человеку.

— Ну что вы, господин Хартфилия, — мужчина опустился на пол подле своего благодетеля и стиснул его за плечо. Уничтоженный и растоптанный, самый богатый человек королевства прикрыл покрасневшие, опухшие от слёз веки и трясущейся рукой вцепился в протянутую руку. Роуг заискивающе улыбнулся, и во взгляде его блеснула сталь. — Для меня просить руки вашей дочери — величайшая честь из всех, некогда мне оказываемых.

А Люси стояла в двух шагах от них и до сих пор не могла поверить в услышанное. На глаза набегали предательские слёзы, а сердце в груди колотилось отчаянно гулко. Всё вокруг казалось каким-то неестественным, надуманным и абсолютно далёким от неё, и только последние слова Роуга до сих пор эхом доносились в её сознании. Почему раньше она была такой наивной дурочкой? Почему сама не смогла поверить раньше в то, что её главное желание осуществимо? Стоит всего лишь протянуть руку, хлопнуть в ладоши— и любой твой каприз тотчас же будет исполнен.

Ведь леди Хартфилия привыкла всегда получать то, чего хочет.

Комментарий к Масть третья. Никому и никогда

* — дурной тон (фр.);

** — Потанцуем? (фр.);

========== Масть последняя. Неизбежность ==========

— Ты сегодня позже обычного, Стинг.

В этот раз он встретил её на кухне: она сидела за столом, подперев ладонями подбородок — терпеливо дожидалась его возвращения, хотя парень не раз просил так не делать. Карие глаза смотрели на него с нездоровой нежностью, и в самых их уголках едва заметной паутинкой морщин давала о себе знать усталость. Кружащиеся в воздухе крохотные пылинки слегка искрились на свету и запутывались в светлых волосах, образуя вокруг девушки некое подобие ореола. И Стинг, любуясь её настолько простой, но естественной красотой, задыхался от восторга — каждый раз как впервые. Ослепительно яркая, добрая и слишком правильная Люси давно стала его единственной отрадой в жизни, той самой самой нерушимой надеждой, каждый раз придающей сил двигаться дальше.

Он виновато улыбнулся в ответ и как ни в чём не бывало пожал плечами: разве его поведению может быть оправдание, если от того страдает самый близкий человек? Они не виделись всего день, но до конца непонятная ему самому скорбь до сих пор продолжала расползаться мокрым пятном по ткани, будто срок их расставания равен был вечности.

— Ты наверняка проголодался за день. Садись, я тебя покормлю.

Он хотел возразить было, что успел перекусить на работе, но Люси посмотрела на него так пристально, почти строго, что перечить ей было попросту невозможно. Стинг нерешительно остановился в шаге от девушки и неуклюже ткнулся губами ей в щёку. Он помнил, кожа у неё была чертовски нежная на ощупь, очень тёплая и слегка пахла детским мылом. Расскажи кто старым знакомым о подобной робости Стинга, того бы непременно подняли на смех и покрутили пальцем у виска: уж каким, а нерешительным в плане общения с девушками парня точно назвать нельзя было.

Но всё однажды случается с нами впервые: противостоять очарованию Люси он был не в силах. Она всегда была его слабостью — той самой, что делает нас сильнее и вместе с тем такими уязвимыми, что страх потери лишает возможности дышать. Их общие друзья шутливо любили называть девушку святой, но для Стинга в их словах не было ничего смешного. За все три года их совместной жизни он не слышал от неё ни одного злого слова в свой адрес, хотя знал куда лучше других, что заслуживал их. В каком бы состоянии и спустя какое время он не возвращался бы домой, Люси лишь печально улыбалась ему и молча брала за руку, будто чувствуя, что именно в этом он в такие моменты нуждался больше всего. Уж кем, а примерным семьянином его точно назвать нельзя было. Закричи она на него хоть раз, ударь или — не дай бог — расплачься, ему бы действительно стало легче. Тогда бы Стинг не чувствовал себя виноватым, но эта несносная девчонка, лишившая его покоя и сна, вовсе не собиралась облегчать его страдания. Такой наивный и глупый, всё это время не осознавал, в чём заключалось истинное счастье. Временами он действительно жалел, что до этого так много времени потратил впустую.

— Знаешь, тот проект, над которым мы сейчас работаем, скоро подходит к концу, и мне обещали повышение. — Он мог любоваться ей вечно, работа спорилась в её умелых ловких руках, и спустя всего минуту перед ним опустили тарелку с разогретым ужином. Поставленный им ранее на плиту чайник начал закипать и тихо посвистывать.

— Это отлично, но всё же береги себя. Ты сильно устаёшь в последнее время, — с укором отметила Люси и села рядом, крепче прижимаясь к любимому. Её белёсые длинные волосы упали ему на плечо, и Стинг не смог отказать себе в удовольствии зарыться в них пальцами, ощутить шелковистую мягкость, упругость и едва уловимый запах цветов.