Ката - дочь конунга

— Не нашли еще, — раздраженно ответил Светозар, — всех торговцев допросили, купца, который продал винные ягоды, в поруб закрыли, купец плачет, клянется, что он смертоубийства не умышлял, а ягоды продал в этот день в три дома — на княжий стол, боярину Богуславу и греческим купцам, по нашему не разумеющим. Вот и думай, кто… Богуслав всю жизнь князю верен, купцы прибыли два дня как, в городе никого не знают… Значит кто-то из своих.

23

В светлице взволнованно ждали их возвращения. Ката испуганно блестела глазами, или поплакала уже, или только собиралась. Увидев Машу, она радостно вскрикнула, чем всполошила няньку, трепетливо суетящуюся у постели больной.

— Ну, чего ты? — Маша присела рядом, взяла Кату за руку, — все хорошо.

— О чем спрашивала княгиня? — затаив дыхание спросила девчонка.

— Обо всем, — загадочно ответила Маша и повела глазами, показывая, что слишком много невольных слушателей вокруг.

В эту ночь она первый раз спала одна. Ей выделили покойчик — небольшую комнату, и, в придачу, служанку средних лет. Достоинством этой комнатушки было то, что здесь, по неизвестной причине, было прорублено довольно большое окно. Комнату Каты, огромную, по сравнению с этой, освещало точно такое же оконце. Маше нравилось окно. Оно было без стекла, и воздух беспрепятственно заходил внутрь.

— А зимой как? — спросила Маша у служанки.

Та удивленно посмотрела, пожала плечами.

— Известно как, боярышня, ставнями снаружи закрывают и вся недолга.

Маша кивнула. Ясно, летний вариант.

— Молится будешь, боярышня, — спросила служанка, — или сразу почивать?

— Я помолюсь, — пообещала Маша, — ты иди, иди…

Женщина ушла, а Маша присела на кровать, довольно широкую для одного человека, оперлась руками о постель. У нее было какое-то неприятное ощущение, будто она отрывается от реальности, погружаясь в эту жизнь. Уже не так сильно влечет на ту поляну, где она провалилась во временную дыру, она совсем не испытывает потребности в мобильнике, с которым дома расставалась только на время зарядки. И совсем не хотелось курить, пожалуй, это был один из положительных моментов. Там, в комнате Каты, в сундуке под вышитым покрывалом, прятались трусы с лифчиком, завернутые в красный сарафан. Она привыкла к местной одежде.

И Светозар. Он не был навязчивым, не говорил комплиментов, но если он находился неподалеку, Маша чувствовала незримое прикосновение. Наверное, это и была любовь, Маша не знала, потому что до сих пор такого чувства не испытывала.

Она легла, поджала колени к животу, закрыла глаза. Сколько дней она уже тут? Маша пыталась вспомнить, но не смогла.

Утром ее разбудил стук. Маша вздрогнула, открыла глаза. В комнате никого не было. Маша встала, осмотрелась. На высоком табурете стояла лохань с чистой водой, рядом лежало полотенце. Значит служанка приходила. Маша наклонилась, умыла лицо. Роняя капли, она дотянулась до тканого полотенца, вытерлась. Надо, наверно, пойти, навестить Кату. На лавке у стены лежала одежда. Маша взяла в руки рубаху — чистая. Значит вчерашнюю забрали. Сервис тут что надо. Она переоделась, взяла со стола толстый костяной гребень, расплела косу. Сев на лавку, наклонила голову набок, начала расчесывать. Вчера она, надумавшись, завалилась спать как есть, и сегодня поплатилась — пряди спутались. Маша, поругиваясь, дергала спутанные участки, и ойкала, когда выдирала волосинки. В это время вернулась служанка, увидев, чем Маша занимается, бросилась к ней.

— Ну-ка дай, боярышня, — женщина вынула у нее из пальцев гребень, — у меня рука легкая. Она начала расчесывать, что-то приговаривая себе под нос, аккуратно пальцами разбирать волнистые пряди. Затем сплела косу, связала лентой.

— Ну вот, красавица, — улыбнулась женщина, — идем, тебя княжна кличет.

Маша надела кожаные тапки, называемые тут поршнями, и поспешила за служанкой. Надо бы узнать, как ее зовут… У дверей светлицы стоял вчерашний охранник, он поклонился Маше, она ответила ему тем же, чем ввела молодого человека в ступор.

Ката сидела в постели. Маша с радостью отметила порозовевшие щеки, значит дело шло на поправку.

— Ну, как ты? — спросила она.

— С божьей помощью лучше, — просипела Ката.

— Ну и молодец! — похвалила Маша.

В это время вошла лекарка с неизменным коробом и в сопровождении двух помощниц.

— Как спала, милая? — лекарка подошла к девушке, заглянула ей в глаза, взяла руку, зажала запястье, прикрыла глаза, считая пульс.

— Хорошо, — ответила Ката.

— Ну, тогда давай вставать, княжна, хватит в постельке валяться!

— Да куда же ее?! — всполошилась нянька, — только оправилась, лежать надо, силы беречь!

— Ты лучше одеться подай! — Любава осекла старуху мгновенно, — разлежится, совсем силы покинут! А на улице благодать! Сразу вжиль пойдет!

Она помогла Кате спустить ноги с кровати, молодая служанка, та, что бесконечно зыркала на Машу, подскочила, натянула на босые ступни толстые вязанные тапочки.

— Ты, княжна, молодая, сил у тебя много, болезнь еще есть в тебе, но тут терпение нужно, — тем временем рассказывала знахарка, — отвары буду тебе приносить, а ты воды больше пей, вода она целебная, любую хворь победит! Вели, пусть святой водицы принесут, ее пей, и ею умывайся.

Маша слушала советы знахарки и думала, что в средневековье выживали только удачливые. Отвары, святая вода… Господи, просто ужас! Это еще повезло, что в эпидемию чумы не попала.

Без стука вошел Магнус, увидел стоящую сестру и присвистнул радостно. Ката оттолкнула лекарку и бросилась к брату. Он подхватил ее, обнял. Все, кто были рядом, улыбались, настолько встреча была трогательной. Маша почувствовала, как стало горячо глазам, изображение расплылось и она торопливо вытерла накатившие слезы. Еще не хватало начать хлюпать.

— Передайте княгине, что княжна встала, — велела знахарка, и одна из помощниц убежала выполнять приказ.

Обедали в саду. Под деревьями поставили столы, слуги носились туда-сюда, расставляя блюда, в воздухе вкусно пахло печеным хлебом. К Кате с братом присоединились почти все княжеские дети, кроме старших. Изяслав, исполнявший роль князя, принимал посольство венгерское, вел переговоры о замужестве сестры, и, конечно, Анастасия не могла пропустить это. В тронном зале она не показалась, но, затаив дыхание, наблюдала за переговорами из потайной комнатки.

Младшие княжны в отсутствие матери вели себя свободно. Елизавета, которой минуло тринадцать, растеряла всю важность, и играла в камушки со служанками и братьями, взвизгивала, когда попадала, и громко требовала справедливости, если ей казалось, что кто-то мухлюет.

— А ведь она — просватанная невеста, — с улыбкой сказал Светозар, он подошел со спины, и Маша вздрогнула от неожиданности.

— Кто? — удивилась Маша.

— Княжна Олисава, — пояснил молодой человек, и, наткнувшись на непонимающий взгляд, пояснил, — Елизавета. Олисавой ее с детства звали, за то, что хитрая, как лиса, и рыжеволосая. Говорят, похожа на своего деда, Олафа Шётконунга, короля Швеции.

— Кто ее сватал? — с интересом спросила Маша, поглядывая на смеющуюся длинноногую девчонку, вовсе не похожую на чью бы то ни было невесту.

— О, это длинная история! Давно, когда князь с княгиней жили в Киеве, гостил у них Харальд, сын конунга норвежского Сигурда Свиньи из рода Хорфагеров. Харальд — брат Олафа Харальдссона, и принимали его со всем почтением, хотя ему тогда было всего пятнадцать зим. Олисаве было четыре, и ее в зал для пиров выносили на руках. Тогда-то и увидела она Харальда, а Харальд увидел ее. Олисава была смелая, и попросила, чтобы гость позволил посидеть у него на коленях. Гридни смеялись храбрости маленькой девочки, а Харальд, хоть и, говорят, покраснел, но, все же пустил малышку на колени. А после подарил ей перстень, которая дала ему мать, королева Аста, и поклялся, что женится на рыжеволосой баловнице, как только ей исполнится пятнадцать.