Ката - дочь конунга

Ехали они на удивление недолго. Когда возок остановился, кучер спрыгнул с козел, открыл дверь.

— Выходи, боярышня, — пробасил он.

Маша вылезла из средства передвижения и удивленно осмотрелась. Они были не на озере, и даже не в лесу. Напротив возвышался почти достроенный храм. Возница указал Маше в сторону храма, и она медленно пошла внутрь. Там было темно и прохладно, кто-то пел заунывно. Навстречу Маше вышел знакомый уже священник и улыбнулся.

— Ну, здравствуй, девица.

Маша не знала, как себя вести и поздоровалась смущенно. Священник перекрестил ее и протянул руку. Маша догадалась и прикоснулась губами к прохладной старческой руке.

— Видишь, как жизнь-то повернула, — сказал старик, — теперь и ты на ее месте.

Ощутив за собой чье-то присутствие, Маша обернулась. Рядом стоял Светозар. Он смотрел на нее пристально, будто разглядывал.

— Здравствуй, боярин, — поздоровался священник.

— Поздорову, святой отче, — ответил Светозар.

— По своей ли воле пришел? — священник прищурился, глядя на Светозара.

— По своей, — Светозар кивнул.

— А ты, девица, по своей ли воле пришла в храм божий? — обратился к ней старик.

Маша обернулась к Светозару — он смотрел на нее напряженно, и, как-будто, со страхом. Догадавшись, она ощутила бегущие по позвоночнику мурашки.

— Да, — почти прошептала она.

Они стояли перед иконами, а старик- священник справлял обряд. Маша ни разу не была на венчании, и не знала, что надо делать, но от нее ничего и не просили. Просто в какой-то момент Светозар взял в руку ее ладонь и надел на палец массивное кольцо.

Венчается раб божий Михаил рабе божьей Марии…

Михаил… Маша украдкой взглянула на суровый профиль Светозара. Имя в крещении идет ему не меньше, чем имя, данное родителями. Михаил… Светозар… Она еще решит, как будет его называть…

47

Они вышли из храма рука в руке, и Маша почему-то робела взглянуть в лицо мужу. Светозар остановился, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. Теплота его глаз разлила в ее сердце блаженное тепло, и в этот момент Светозар обхватил ее и прижал к себе крепко. У Маши перехватило дыхание, ей казалось, что мужчина тоже испытывает что-то подобное, поэтому молчит и только стискивает ее. В этих крепких объятиях было столько любви, горькой, выстраданной, что ей не хотелось, чтобы Светозар разжимал руки. Но он все же отпустил ее, аккуратно поставив на землю, потом наклонился и поцеловал. Поцелуй был другой — не требовательный, не захватнический, нежный и долгий, как время, которое он прожил без нее. Он сводил ее с ума легкими прикосновениями суховатых горячих губ, и Маша со стоном взметнула руки ему на шею, теперь была ее очередь обнимать что было сил с тонких руках.

Слуги старательно отворачивались, смущаясь таких откровенных проявлений любви, и скупо улыбались в усы. Наконец Светозар разорвал поцелуй, на лице его были страсть и сожаление, но все же он улыбнулся, поднял Машу на руки и внес в возок. Дверца захлопнулась, лошади под крик возницы дружно дернули повозку. Светозар и Маша сидели рядом, поглядывали друг на друга и улыбались. За все это время они не сказали и десятка слов, но Маша с изумлением наблюдала, как суровый мужчина вдруг превратился в того парня, которого она знала. Нет, он не изменился внешне, но помягчел строгий взгляд, а на лице играла улыбка. Кажется, Светозар сам удивлялся переменам, больно уж непривычно ему было чувствовать безудержное счастье. Он высвободил из просторных рукавов Машину руку, перебирал и поглаживал пальцы, нащупал обручальное кольцо и снова улыбнулся довольно.

В доме стоял переполох. Конечно, пущенный вперед юный помощник кучера внес непонимание и сумятицу в ряды обитателей, а когда старик тиун сурово топнул на него и велел не тараторить, а повторить все внятно, мальчишка, тараща глаза, выдал подробности странной поездки, заставив одних радостно, других удивленно ахнуть. И тут же все забегали, засуетились, а когда боярин с молодой женой вошли в дом, их встретили заздравные песни в исполнении дворовых девок и все до единого человека толпились в большой столовой горнице, желая увидеть и поздравить своего боярина. Среди них, наособицу стояли и боярские дети. Близнецы и Богдан непонимающе присматривались, а Ратибор широко улыбался, из чего Маша сделала вывод, что парень, похоже, знал о планах отца. Светозар ни на минуту не отошел от нее, принимая поздравления. Слуги, похоже, очень любили боярина, потому что радость была неподдельной.

— Здравствуй, государь боярин Светозар Вышатич, — кланялась Светозару толстая Еля. Она руководила женской частью дома, и могла обращаться к боярину ото всех своих подопечных, — и ты здравствуй, государыня боярыня! Совет вам да любовь!

Наконец Светозар прекратил суету и галдеж. Он объявил своим людям, что свадьба обязательно будет, причем двойная, потому что Ратибор посватался к дочке боярина Доброжира, и тот хоть и удивился, но согласие дал. Это сообщение взбаламутило всех еще на пять минут. Потом люди разошлись, остались только старшие слуги и дети, которые так и стояли столбом, ожидая, когда им скажут что-то особенное, предназначенное только им. Слуг отпустили, раздав распоряжения, потом Светозар усадил Машу на высокий стул возле себя и подозвал сыновей.

— Будьте добры и почтительны к новой боярыне, — голос его был строг, — уважайте, как свою мать!

Маша слегка поморщилась. Она бы сказала по-другому, мальчишки и так пребывали в шоке оттого, как неожиданно и быстро отец выбрал себе жену, да еще взял ту, на которую они бы никогда в жизни не подумали, но ей пока говорить не предлагали, и она молчала. Близнецы церемонно поклонились и ушли, а Богдан, хоть и пытался вовсю подражать своим юным дядьям, но, все же не выдержал, и обхватил ее за шею. Маша обняла мальчишку в ответ.

День еще только начинался, и у всех были свои обязанности. Нехотя уехал на княжеский двор Светозар, а Маша провела день очень суетно, обсуждая с Елей предстоящий пир и мучаясь мыслями о том, как поговорить с близнецами, которых с самого утра она так и не видела. Она встретила их случайно, выйдя после полудня во двор. Июльская жара была в самом разгаре, но ближе к вечеру похолодало, подул ветерок, и издалека потянулись синие тучки, собирался дождик. Очень хотелось прохлады, Маша выбежала на крыльцо, подставляя лицо ветерку. В это время в ворота въехала процессия, впереди мальчишки-бояричи, а за ними десяток мужчин разного возраста. Близнецы спешились, и ушли бы, уставшие, потные, если бы Маша не окликнула их. Воспитание не позволило мальчишкам проигнорировать зов новоявленной мачехи, и они подошли, хотя и неохотно.

Маша измучилась, придумывать слова, поэтому просто вывалила парням то, что было у нее на душе.

— Я не могу заменить вам мать, — сказала она, не могу, да и не хочу этого делать. Я никогда не займу ее место, вы должны знать об этом.

Глаза у Славомира, младшего из близнецов, подозрительно заблестели, и он постарался незаметно вытереть их широким рукавом рубахи.

— Она была очень замечательная, — Маша продолжала нести какой-то сумбур, надеясь, что они сами вычленят из ее речи нужное, — и мы были подругами…

Она замолчала, вдруг с удивлением осознав, что так оно и было.

— В общем, я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо, — закончила она и выдохнула устало.

Близнецы переминались с носка на пятку и молчали. Потом Владимир поднял глаза.

— Ты сходишь с нами на могилку к матушке? — спросил он, и Маша истово закивала.

Проще всего было с Забавой. В силу возраста она совсем не мучилась вопросами морали, зато она радовалась, когда Маша приходила поиграть с ней, и в этот раз обрадовалась. Маша провела с девочкой половину дня, пока та не начала зевать и капризничать, и нянька унесла маленькую боярышню спать.