Катабазис

Режиссер выздоровел и плотоядно осмотрел присутствующих. А эта дурища Ярмина не только всерьез верила, что у каждого, кто ей раскроет душу, там есть, что найти, не только полагала, что чужая боль может быть исцеленной, нет, не только! Она еще думала, что эти обсыпанные известкой картонные персонажи, придуманные сумасшедшим сознанием проходимца Бонафини под разрушительную музыку его дружка Алима, она думала, что это люди из мяса, кожи и шерсти. Что, если им пустить кровь, она будет теплая и соленая, как итальянская любовь.

И я в толпе брезентовых пожарников и джинсовых прохожих видел, как дергается ее нижняя губа в безумной страсти вкусить и этого плода искусства.

— Раздевайся [107] , — коротко издал приказ по прекрасному и вечному его режиссер.

Ярмина быстро и четко томными движениями строевого лебедя выскочила из брюк, рубашки, лифчика и трусиков и оказалась в кадре под одеялом.

— Где ты…

О, что со мной? О, где я? О, где меня носит? Мне слышался этот тихий голос неуправляемого бреда, который звал меня с пыльных небес кинопавильона в самые адские глубины призывом и повесткой, в те глубины преисподней, где не огнь неистовый и скрежет зубовный, а хочется пива и рыбы, но Ботанический сад закрыт и оставь надежду всяк… Где тебя носит?

107

когда в одном из своих жизней в служил в Советской армии в школе молодятинки, там существовала тренировка «45 секунд подъем!». Это понятно — пока на спящую казарму летит авиабомба, надо успеть подняться с постели, одеться, построиться, получить задание от командира. схватить оружие и разбежаться в разные стороны. Но вот зачем существовала тренировка «45 секунд отбой»? (размышл. автора).

— Сто-о-о-п! — сказал режиссер триумфальным голосом.

— А? Я не то сказала? — сделала выныривающее движение головой Ярмина.

— Ты, сука поганая, гений, любимая, я женюсь на тебе, все делаешь правильно, а вот этот синьор… Синьор, а синьор, что в сценарии написано?

— Так, м-м, — артист для важности нацепил очки, полистал (впервые в жизни) книжечку сценария. — Тут написано, так, м-м, «о-па». «Опа!», нет «Она су-ет» (хм, почему она, а не он? «го-ло-му», нет, «го-л-ову под крыло лю-би-мо-му, но э-то не…»

— Хватит, дубина, милый, все поняли, что дважды кончил на весь Оксфорд. Тут ясно сказано о движении — «она сует голову под крыло любимому». Ну, то есть, ей кажется, что любимому, но это неважно. Нужно сделать ей крыло, а зачем ты задницей дергаешь?

— А чем же еще?

— Крыльями, мать твою! Ты был когда-нибудь в постели с любимой женщиной?

— Я?!

— Ты!

— Это вы мне?! Тут у вас черт знает что в сценариях пишут, а у нас в постелях так не поступают!

— Кто это придумал? — заорал Валькареджи, плотоядно высматривая в толпе пожарных и прохожих меня.

— Я, — потупясь, как нашкодивший у Виттенбергского собора Мартин Лютер, вышел я.

— Раздевайся и показывай.

О, губительная сила искусства, целующая нашими губами совершенно незнакомые губы. О, страсть, мать искусства, знакомящая нас только наутро на подушке — привет, а как тебя зовут?

Она сунула голову мне под крыло и, шепча слова мимо микрофона, почему-то лизнула там, где извитые от нервозности волосы напрямую связаны с бьющимся сердцем. Стало щекотно пьяняще.

— Послушайте, вот кого надо. Послушайте, остолопы драгоценные, уберите с них простыню — у них же все и так получается.

Проведя дрожащими пальцами по ее пламенному съедобному соску, я отправился в замысловатый катабазис, пока не почувствовал, что вот и вся эта глупая цивилизация кончается там, где и началась. Мои электрические пальцы раздвигают податливую, негусто заросшую кожу и поскальзываются во влагу и запах. Там глубоко и жарко, там очень глубоко, туда не заплывать, ну как же не заплывать, ну как же не попадать, когда Ярмина стонет, тихо и счастливо стонет мне под мышку, под кошку, под невыносимый оргазм крупнокалиберных орудий, как придумал Алим, как предсказано мной в моем сценарии.

Когда я был маленьким мальчиком, мне было интересно и удивительно — как это там у девочек и теть все устроено по другому? Когда я стал большим мальчиком, мне остается удивительно и интересно до сих пор. И верный всепобеждающему учению, я заученно подтверждаю — да, в женщине все должно быть прекрасно — и глаза, и туфли на высоком каблуке. Но когда прекрасная румынская [108] гимнастка подлетает к брусьям и у нее в голове нет ничего, кроме этих деревяшек, в моей голове знаете что? То, на что я у гимнастки смотрю. А смотрю я знаете куда?.. Вот почему в Древней Греции были такие слабые спортивные результаты, потому что гимнастки там гимные такие были, то есть голые.

108

Надя Комэнэч (эротическо-спортивиое прим.).

Так вот и в таверне старого Пьетро Виалли, где еще не было случая, чтобы кому-нибудь с утра подали его капучино, но зато вечером над стойкой работает телевизор, показывая, как какая-нибудь «Атланта» стойко бьется в лапах самого «Милана», так, что даже шейкер перестает биться в лапах старого Пьетро, хотя у него и хронический тремор, что не спасает его от возмущинных [109] девушек, требующих выключить этот ваш футбол и сделать музыку потанцевать, на что старый Пьетро со свойственным ему резонерством [110] …

109

слово такое новое, означающее — девушка, возбужденная присутствием мужчины и возмущенная отсутствием в нем внимания (прим. автора).

110

далее еще семь-восемь придаточных предложений может придумать любой читатель этой страшной повести (предложение автора).

Агасфер, поблескивая в темном уголке таверны новенькими круглыми очками, тихим голосом что-то говорил толстому пожилому и потному господину, который заискивающе икал, слушая смертельные словесные комбинации, раскрываемые перед ним древнейшим прохиндеем Земли. Пишущий эти строки не мог разобрать этих слов, во-первых, потому что далеко сидел, ибо все подступы перекрывали гориллы обоих полов, вооруженные до зубов, незаметно рассаженные тут и там, а во-вторых, потому что ни хрена не понимал по-итальянски.

— Так что, уважаемый, как говорили у нас в Палестине — если не хочешь на Голгофу, так и не надо — что означает: если вы думаете, что это банковское авизо фальшивое, не принимаете его и считаете мою акционерную фирму «Агасфер чинечита мундиале» дерьмом собачьим и плодом расстройства мозгов рогоносца, то вот вам копия решения собрания акционеров о том, что контрольный пакет акций принадлежит вашему брату, отцу сицилийской маф…

— Тс-с, — застонал банкир.

— …инфраструктуры.

— Ты надул меня, проклятый иудей. Ты поставил меня в безвыходное положение. Я убью тебя.

— Ну-у, это невозможно по трем причинам. Я бессмертен — это раз…

Дальше ничего не было слышно, поскольку у дверей заведения со зловещим визгом притормозила скорая венерическая помощь и оттуда вывалился бледный, пьяный, но по-прежнему мужественный и бессмысленно улыбающийся Алим-муалим, способный обучить кого угодно всему на свете. Девушки, конспиративно обнимаемые гориллами, юноши, конспиративно обнимаемые гориллицами, обернулись на визг. И тоска, клянусь, покрыла их карие очи.

Один из телохранителей попытался не пустить Алима в темный угол, но получил от него по зубам. Троим-четверым все-таки удалось скрутить беднягу и приставить к горлу нож. На что Агик, с мирным видом проходя мимо, философски заметил: