Катастрофа

После этого Бунин стал рассказывать от своего лица:

— Бурцев с Азефом официанту заказ сделали. Разоблачитель взял бифштекс, предатель, отправивший на виселицу немало людей, глотал пустой картофель.

«Я вегетарианец, — скромно опустил он глаза. — Стыдно поедать трупы животных. Барашек тоже хочет жить».

Вскоре два врага мирно пожали друг другу руки: борьба, по их мнению, закончилась. Вничью. Горы трупов? Тысячи исковерканных судеб? Революционеры о жертвах не думают.

Чуть прежде легко впорхнувшая в гостиную воздушная и насмешливая Тэффи вступила в разговор:

— Это прекрасно — «борьба закончилась»! Как за карточным столиком — посидели, поразвлекались и с миром разошлись, каждый остался при своих деньгах. Вот чем эмиграция красна. Эсеры, кадеты, октябристы, анархисты, террористы, губернаторы — все в кучке, все едят борщ из одних тарелок. На чужбине забыты былые схватки, а выпили на «ты» и нежными голосами удивляются:

— Как, неужто я в тебя, душа-человек, бомбу в Киеве бросал?

— Какие пустяки, не стоит беспокоиться. Ну, с кем не бывает. Мне, как губернатору, на тебя твой же руководитель партии донес. Мы, изволь припомнить, тебя арестовали и в Сибирь отправили…

— А я бежал и опять бомбу приготовил.

— Ловкий был, тебя по всей империи искали, да где уж нам!

— Да, сударь мой, весело мы пожили. Дети и внуки завидовать будут. Надо в мемуарах отразить!

— Непременно! Пусть завидуют и учатся. Давай допьем, тут несколько капель в бутылке осталось. Эй, гарсон, еще две каши! Гулять так гулять. Жить в Париже можно! Мне вчера повезло, я в помойке целую коробку папирос нашел.

— Поздравляю! Я сегодня полковника Хабибулина встретил, помнишь, того самого, что следователем в прокуратуре служил отечеству, так он из мясной лавки нес кошачьи обрезки. Говорит, если встать пораньше, то можно достать в Латинском квартале. Хорошо живем! Не то, что в Совдепии, сидят там голодные и униженные. А у нас тут — Европа!

4

…Вечер прошел весьма мило. Сначала играла на рояле жена хозяина. Потом явился Михаил Вавич — красавец, сиявший радостью.

— Вчера вы, господа, в зале Гаво выступали, а сегодня был мой вечер. Вместе с моей очаровательной Ирой Линской — позвольте представить ее тем, кто еще не имел ни с чем не сравнимого счастья слышать ее божественное сопрано.

— Мы пели дуэтом! — улыбнулась двумя рядами белоснежных зубов Линская, высокогрудая блондинка с царственной осанкой.

— Как же, я отлично помню вас, — живо произнес Бунин. — Я несколько раз слушал ваше пение. И в Москве, и в Петербурге.

— Очень польщена! — Линская наградила собеседника еще одной очаровательной улыбкой.

— И что вы пели сегодня?

— Романсы и цыганские песни. Больше пел Михаил Иванович, ведь вечер был его.

— Тогда, господа, по бокалу шампанского! За ваш сегодняшний успех!

— И за ваш вчерашний, и за все будущие — на наши и ваши! — бодро произнес Вавич, и все осушили бокалы.

Вечер венчали прошибавшие слезу песни Вавича:

Запрягу я тройку борзых Темно-карих лошадей. И помчусь я в ночь морозну Прямо к Любушке своей.

Со второго куплета вступила Линская:

По привычке кони знают, Где сударушка живет. Снег копытами взбивают, Ямщик песенку поет…

Вдруг припомнилась Бунину давняя новогодняя ночь в Москве, мороз, яркий диск луны, Мясницкая, вся покрытая снежной пеленой, и милая спутница — гимназистка из Кронштадта. Столько лет прошло, а сердце не может забыть ни ту ночь, ни ту любовь… Господи, зачем ты наказал людей способностью помнить? «Там, в полях, на погосте…»

Эй вы, други дорогие, Мчитесь сокола быстрей, Не теряйте дни златые, Их немного в жизни сей. Пока сердце в груди бьется, Будем весело мы жить, Пока кудри в кольца вьются, Будем девушек любить.

Гости разошлись за полночь.

Бунин долго не мог уснуть. Его мучил вопрос: «Как жить дальше: без денег, без читателей, без России?»

В ту ночь во сне он увидел Катюшу Силину. Как много лет назад, сиял ее любящий взор.

5

13 января отпраздновали настоящий русскийНовый год. Прием устроили Толстые. Они сняли двустворчатые двери между столовой и салоном. Получилась почти зала, где сначала стояли столы, а потом их убрали и устроили танцы. Собрался обычный круг — Бунины, Дон-Аминадо, Куприны с дочкой Ксенией, которая вскоре станет популярной актрисой синематографа, супруги Полонские, Алданов, Гиппиус и Мережковские…

Как и положено людям литературным, не обошлись без чтения стихов.

Наташа Крандиевская, без конца твердившая: «Хочу домой, хочу в Россию!» — на правах хозяйки первой прочитала свое стихотворение:

Не окрылить крылом плеча мне правого, Когда на левом волочу грехи: О Господи, — я знаю, от лукавого И голод мой, и жажда, и стихи. Не ангелом-хранителем хранима я, — Мечта-кликуша за руку ведет, И купина Твоя неопалимая Не для меня пылает и цветет… Кто говорил об упоеньи вымысла? Благословлял поэзии дары? Ах, ни одна душа еще не вынесла Бесследно этой дьявольской игры!

Как всегда, ее стихи и блестящая манера чтения вызвали всеобщий восторг. Громче всех аплодировал сам Бунин. Толстой покуривал и молча улыбался.

Дон-Аминадо упрашивать не пришлось. Бодрым голосом, в хорошем темпе, он читал:

Дипломат, сочиняющий хартии, Секретарь политической партии, Полномочный министр Эстонии, Представитель великой Ливонии, Президент мексиканской республики И актер без театра и публики, Петербургская барыня с дочками, Эмигрант с нездоровыми почками И директор трамвая бельгийского, Все… хотят возрожденья российского! И поэтому нужно доказывать, Распоясаться, плакать, рассказывать Об единственной в мире возлюбленной, Распростертой, распятой, загубленной, Прокаженной и смрадной уродине, О своей незадачливой родине, Где теперь, в эти ночи пустынные, Пахнут горечью травы полынные, И цветут, и томятся, и маются, По сырой по земле расстилаются.