Катешизис

— Постой же - теперь окликнул я.

— Оставь меня – с трудом зарычал человек, - ты велел уйти, я ушёл. Меня нет. Чего тебе ещё нужно! Ты лишил меня всего. – Человек остановился, не в силах больше идти. Он одышливо хватал полным ртом горячий воздух. – Не понимаю, за что ты поступаешь так со мной. Я виновен в чужой смерти, так почему же ты не отплатишь мне тем же? Почему ты не пошлёшь мне ту же смерть, что из-за меня, как сказали твои Бараны, настигла Авеля?

Я не понимал слова человека. Не понимал, чем вызвал его злобу. И молчал в ответ.

— Не найду смерть. Даже лютые звери обходят меня стороной. И палящее солнце лишь мучает меня, но ни как не может вырвать из меня жизнь. Горячий песок обжигает мне тело, но никак не вырвет из него душу. Почему!? Ответь мне почему! – шевелил высохшими губами человек. – Я не хотел приходить на этот свет! Рождение - за что оно мне, я его не просил? Смерть – почему ты не ниспошлёшь её мне? Лишь для того, чтобы терпеть твои издевательства? Ненавижу. – Человек упал лицом в песок.

Мир закружился перед моими глазами, словно лейбл винилового диска на старом проигрывателе. Медленно, но неудержимо растворяясь в темноте. Рас-каяться, по-каяться, шипела игла по пустым дорожкам винила. Рас-каять, по-каять.. Часы перед моими открытыми глазами мерно отсчитывали время. Рас-каять, по-каять, неумолимо безостановочно щёлкала секундная стрелка.

***

В сумерках заполняющего комнату позднего вечера был виден силуэт девочки Ренаты. Она стояла рядом с моей кроватью – худенькое, маленькое тельце в ночной рубашке. Тоненькие ручонки свободно свисали вдоль тела. Рената едва раскачивалась вперёд-назад, при этом быстро, почти беззвучно шевеля губами, словно шепча что-то. Испугавшись, я тихонько окликнул её:

— Рената, - позвал я шёпотом.

Она не шелохнулась.

— Рената, - я встал с постели и склонился над девочкой.

Она действительно шептала, но совсем тихо. Сколько я не пытался, не мог разобрать произносимых слов.

— Эй, - я прикоснулся к её плечам, они были горячими, - что с тобой?

В ответ лишь едва различимый шёпот сквозь учащённое дыхание.

Заболела, девочка моя, - я прижал падчерицу к груди. – А может, просто переутомилась. Трудно жить в такой семье и оставаться спокойной. Ну, ничего, всё скоро исправится. Всё станет по-другому. Обнимая Ренату, я чувствовал, как жалость изнутри царапает моё сердце.

Вдруг, в комнату ворвалась Женя.

— Как ты смел! – закричала она.
– Негодяй! Я так и знала! Урод! Я всё расскажу Натану! Милиция! Милиция! – вопила она.

Девочка очнулась от крика. Испугавшись, она вырвалась из моих объятий и, подбежав к матери, заплакала.

— Он что-то делал с тобой, доченька? – скорей не спрашивала, а убеждала Женя дочку.

— Мамочка, я не знаю, - испуганно заливалась та слезами.

Такое поведение ребёнка только подтверждало нелепую догадку Евгении.

— Сволочь! – она схватила телефонную трубку и стала быстро нажимать на кнопки.

Объяснять, что ни будь, было бесполезно. Я сам растоптал бы голову человеку, попытавшемуся домогаться девочки девяти лет от роду. Нельзя было, зная напряжённость моего присутствия здесь, вести себя так безрассудно. Нужно было всегда соблюдать дистанцию между собой и ребёнком. Тем более, чужим ребёнком. Ужасно, но у меня появилось ощущение, что я действительно домогался Ренатки. Я ведь и вправду, чувствуя, как дрожит её хрупкое тело, испытывал в груди какое-то трепетное ощущение. О, кошмар!

Схватив вещи, туфли, куртку, я выскочил на лестничную площадку, и, одеваясь на ходу, бросился вниз. Вниз, как в пустыню, которую только что видел во сне. Но на улице был свежий влажный ветер. Солнце спряталось за серостью облаков. Мне было легче, чем ему. Человеку из сновидения. В чём обвиняли его? В чём я сам себя обвинял?

Я бежал по городу, разбрызгивая влагу из подтаявших луж. А что, если за мной уже несётся отряд бравых стражей порядка, во что бы то ни стало стремящихся изловить и предать справедливому суду растлителя малолетних? Ярко представилась распахнутая пасть ротвейлера над моим горлом. Бежать в мастерскую? Нет, Натана явно поставили в известность, да и что он за человек – этот Натан? Вряд ли он мне поверит. В кафе к Лилит, в смысле, к Лизе? Можно, конечно, рвануть и туда, но теперешняя моя супруга наверняка знает злачные места, в которых я часто бываю. В ближайшее отделение милиции? Думаю, они будут рады отчитаться перед начальством, что схватили и обезвредили насильника малолетних, конечно же, сделав меня серийным преступником, специализирующимся в сфере сексуальных правонарушений. Так там подготовят, отрихтовав резиновой палкой, что сам отыщешь в себе маньяка, а в ком его нет, собственно?

Вот так. Рутинно и обыденно. Без всякого пафоса. Сяду, несчастный, ни за что ни про что, и стану любимой девушкой у сокамерников. Не выгрызать же себе вены из-за такого пустяка. Подумаешь, перестанешь быть человеком. Столкнёшься с унижением. Мало унижали? Сколь сам себя унижал, не пытаясь понять себя, разобраться и поступать по-человечьи. Ни разу не попытался договориться со своей совестью! Ведь не смерть - старуха с косой, а именно она - старая, смердящая бабка совесть. Из-за неё все проблемы минувшего, настоящего и грядущего.

Преступления против совести боле всего трогали меня в жизни. Я не мог пойти против совести и продолжал мучить окружающих, считая, что так будет правильно. Не делать больно другим - иначе, замучит совесть. Приедет, вцепится, душегубка, своими костлявыми пальцами в кадык и породит бессонные ночи. И выходит, по совести поступаешь, не для того, что бы другим больно не делать, а что бы себе спокойнее жилось.

— Остановись! – завопил щенок.

Я замер. Большой город шумел вокруг тысячами голосов, сотнями жужжащих моторов, чвяканием не устоявшегося, стремящегося растаять снега. Город шумел и не слышал меня. А я его. Мы существовали отдельно. Дополняли ли мы друг друга? Наверное, нет. Нужен ли я был ему? Нет. Нужен ли был он мне? Скорее да. Но нужен был только для того, что бы из него выбраться.

А вот Щенок мой, Щеночек! Единственное существо, которому я был не безразличен.

— Наконец, наконец, родной, я тебя слышу! Говори. Говори громче. Что ты хотел мне сказать?

— Я сказал, что хотел. Остановись. Не кажется ли тебе, что ты слишком далеко зашёл в своих рассуждениях? Не нужно ли тебе просто определиться с местом, куда ты сейчас пойдёшь? Ты никогда не покинешь город, он тебя не отпустит, если будешь продолжать заниматься рефлексией и облизывать в своих фантазиях жалость к себе.

Снова, самое близкое существо держит меня за идиота. Опять меня поучает мой щенок. Только порадуешься чему-то или кому-то, тут же это нечто пытается тебя разуверить в своей хорошести и преподать очередной урок одиночества.

— Не умничай, болван! Задумайся, куда тебе нужно идти. Ты не ставишь никакой цели, а хочешь получить всё. Так не бывает. Неужели ты впрямь думаешь, что в этом городе всё просто так. Просто так, твоя бывшая знакомая Наташа оказывается проповедницей новомодного культа, твоя едва знакомая любовница Женя – здесь не меньше, чем душевно больная жена. Писательница Лиза – неужели ты считаешь, что она старая обрюзгшая содержательница дрянной пивной. Ты, как придурок, шляешься по неизвестности, отдалённо или извращённо напоминающей тебе твою настоящую жизнь. И ничегошеньки не делаешь для того, чтобы понять, зачем тебе всё это. Ты лишь ноешь и тревожишься. Заметь, что тебя не интересует человек, с которым у тебя общий ребёнок, а уж о самом ребёнке ты и думать забыл. Ты связан со многими. И они совершенно разные, как в твоём прошлом, так и в настоящем. Какие они, зависит только от тебя. От твоего видения их. А какое у тебя может быть видение, если ты сам себя не понимаешь. Сам себя не найдёшь. Не увидишь никак. Ты радуешься моему голосу. Но ведь я – это ты. Понимаешь? Ты не можешь понять свою целостность, но яростно требуешь понимание тебя самого окружающим миром.