Катилинарии. Пеплум. Топливо

Часы показывали не 3:59 и не 4:01, когда в дверь постучали.

Мы с Жюльеттой беспомощно переглянулись, как первые христиане, брошенные на растерзание львам.

Месье Бернарден скинул мне на руки пальто и направился к своему креслу. На миг мне подумалось, что, судя по виду, день у него не лучший. В следующую секунду я вспомнил, что его лицо выглядит так каждый день.

В его присутствии я не мог не ёрничать: срабатывал элементарный механизм самозащиты. Я спросил его самым светским тоном:

– Сегодня вы без вашей очаровательной супруги?

Он бросил на меня сердитый взгляд. Я сделал вид, будто не заметил.

– Мы с женой просто влюбились в Бернадетту. Теперь, когда мы наконец познакомились, не стесняйтесь, приводите ее с собой обязательно.

Я не кривил душой: уж если терпеть нашего мучителя, то, на мой взгляд, он смотрелся живописнее в обществе своей половины.

Паламед взирал на меня, как на слона в посудной лавке. Опять ему удалось меня смутить. Я растерянно забормотал:

– Это правда, уверяю вас. Не важно, что она… необычная. Нам она очень понравилась.

И тут мне наконец ответил лающий голос:

– Сегодня утром ей было худо!

– Худо? Ах, бедняжка, что с ней?

Сосед сделал глубокий вдох и выпалил победоносно и мстительно:

– Переела шоколада!

Фраза сопровождалась торжествующим взглядом: ба, да он был счастлив, что его жена больна, коль скоро это дало ему отличный повод покатить на нас бочку.

Я изобразил непонимание:

– Бедненькая! У нее, видно, слабое здоровье.

Ровно пятнадцать секунд его глаза метали молнии.

– Нет, у нее не слабое здоровье. Вы ее перекормили.

Было ясно, что он решил вывести нас из себя. Не желая поддаваться на провокацию, я заюлил:

– Бросьте! Вы же знаете, женщины – такие хрупкие создания… Китайский фарфор! Стоит чуть-чуть понервничать – и уже несварение.

Я едва удержался от смеха, сравнив этого монстра с китайским фарфором. Соседу, однако, было вовсе не смешно: его жирное лицо на глазах наливалось кровью. Вне себя от ярости, он рявкнул:

– Нет! Это вы! Это ваша жена! Это ваш шоколад!

И, тяжело пыхтя, вздернул подбородок, как бы ставя точку своим неопровержимым доводом.

Не прощения же у него просить, в самом деле! Я миролюбиво улыбнулся:

– О, это не страшно, когда муж – великий врач…

Он снова залился краской гнева, помотал головой, но слов больше не нашел.

– Дорогой Паламед, расскажите, как вы познакомились с вашей женой? – поинтересовался я тоном игрока в гольф.

Сосед был явно шокирован моим вопросом. Мне даже показалось, что он сейчас встанет и уйдет, хлопнув дверью. Увы, я принимал желаемое за действительное. После паузы он процедил сквозь зубы:

– В больнице.

Я так и предполагал, но прикинулся дурачком:

– Бернадетта работала медсестрой?

Пятнадцать секунд безмолвного презрения.

– Нет.

Я забыл, что нельзя давать ему возможности употребить одно из двух своих излюбленных слов. «Нет» было сказано, и, как я ни допытывался, не узнал больше ничего о прошлом мадам.

Сосед успокоился. Мало-помалу он осознавал свою победу. Да, мы поставили его в очень сложное положение, вынудили показать нам свою жену, да еще проигнорировали его запрет в истории с шоколадом, что было подрывом его семейного авторитета.

Но, как ни крути, и эту партию выиграл, конечно, он. В этом жестоком поединке перевес был отнюдь не на стороне того, кто умнее, хитрее, кто наделен чувством юмора и умеет ошеломить противника, обрушив на него потоки эрудиции. Нет, для победы требовалось иное: быть тупым, неподвижным, скучным, пустым.

Да, пустым – это, наверно, самое подходящее слово. Месье Бернарден был пуст, особенно пуст оттого, что толст: чем объемистее тело, тем больше в нем пустоты. Это закон природы: к примеру, ягоды, ящерицы, афоризмы плотны и наполненны, а тыквы, сырное суфле и торжественные речи раздуты прямо пропорционально своей пустопорожности.

Неутешительный вывод: возможности пустоты поистине ужасающи. Ею правят беспощадные законы. Пустота, например, отвергает добро, упорно воздвигая неодолимую преграду на его пути. Зато для зла у пустоты всегда открыты двери, точно для старого друга, встреча с которым отрадна для обоих, связанных общими воспоминаниями.

Если существует память воды, почему бы не быть и памяти пустоты? Памяти, сотканной из ксенофобии по отношению к добру («Я тебя знать не знаю, поэтому не люблю и не вижу причин менять мнение»), и короткого знакомства со злом («Старый дружище, ты был у меня частым гостем и оставил по себе добрую память, знай, что тебе здесь всегда рады!»)

Конечно, найдутся люди, которые скажут, что добра и зла не существует, – но это те, что никогда не имели дела с настоящим злом. Добро куда менее убедительно, чем зло, – просто потому, что у них разная химическая структура.

Добро, как золото, никогда не встречается в природе в чистом виде – поэтому естественно, что оно не впечатляет. У него к тому же имеется досадная привычка бездельничать: оно предпочитает просто показывать себя.

Зло же скорее подобно газу: его трудно увидеть, зато легко распознать по запаху. Оно чаще всего неподвижно, стелется удушливой пеленой и в таком виде кажется поначалу безобидным, – только потом, увидев его в деле, вы осознаете, как широко оно распространилось, – и шарахаетесь в ужасе, но уже слишком поздно. Газ вездесущ, его не выгонишь.

Читаю в энциклопедическом словаре: «Свойства газа: расширяемость, упругость, сжимаемость, тяжесть». Ни дать ни взять описание зла.

Месье Бернарден не был злом – он был большим пустым бурдюком, внутри которого дремал зловредный газ. Я поначалу считал его праздным, потому что он часами сидел, ничего не делая. Но это была только видимость: он вовсю делал свое черное дело – уничтожал меня.

В шесть часов он ушел.

На другой день он пришел в четыре часа и ушел в шесть.

На третий пришел в четыре и ушел в шесть.

И так далее.

У некоторых людей есть так называемые «с 5 до 7», или «счастливые часы» – так стыдливо именуют тайные свидания. Я бы внес предложение: пусть «с 4 до 6» обозначает прямо противоположное.

– И все-таки он ведь женился на увечной.

– По-твоему, это смягчающее обстоятельство?

– Ты только представь, каково жить с этой женщиной.

– Я дам тебе почитать «Нетерпение сердца».