Катон

– Может быть, и так...
– задумчиво произнесла она.

– Но, поскольку он, как ты заметила, в твоем присутствии становится слишком бестолковым, за него это попробую сделать я.

– Он твой друг?

– Дело гораздо сложнее: он - моя боль, обуза. Но мне жаль его, потому что он не так плох, как кажется на первый взгляд.

– Да уж, первому взгляду особо задержаться не на чем, - окинув Марка насмешливым взором, подтвердила она.

– Первый взгляд имеет значение для поверхностного общения, я же предлагаю тебе не мимолетное, а вечное. Я прошу тебя стать его женой.

– О, как ты решителен!

– По нерешительности я уже давно побил олимпийский рекорд, так что пора мне проявить и решительность.

– И кто же тот твой друг-обуза, за кого ты хлопочешь?

– Это моя лучшая часть, моя душа, та самая, которая не видна с первого взгляда.

– Неужели лучшая часть может быть обузой?

– Еще как! Ей ведь не предложишь, что попало. Ей необходимо только самое прекрасное, а самое прекрасное на свете - это ты, Эмилия. Так что я выполню свой долг перед собственной душой, только если добуду тебя в жены.

– А не станет ли эта твоя лучшая часть обузой также и для меня?

– Силы души томят человека, когда им нет простора, но стоит им вырваться на волю, а воля для них - это любовь к тебе, и они расправят крылья и понесут нас в вышину!

– Марк Порций, ты разве пишешь стихи?
– удивилась она.
– Вот уж никогда бы не подумала!

– До сих пор не приходилось, но твоя красота любого сделает поэтом!

– Пока она превратила в служителя муз только тебя, и, если с тобою про-изошла такая метаморфоза, придется мне согласиться на твое предложение.

Весь день Катон ликовал. А следующим утром пришел в дом Эмилия Лепида делать официальное предложение. Хозяин был суров, ему не особенно льстил союз с представителем чуждого Эмилиям рода, но после инцидента со сватовством Метелла Сципиона, привередничать не следовало. Реакция отца невесты не очень обеспокоила Катона, гораздо хуже было то, что и сама Эмилия встретила его с прохладцей и всем своим видом выражала раскаяние в данном накануне согласии. Но все же союз был заключен, и обрадованный Марк, избавившись от психологического груза, повеселел, стал вести себя раскованнее и снова сумел увлечь девушку разговором.

Они неплохо понимали друг друга, и в этом, возможно, сказывалось их давнее знакомство. Выяснилось, что Эмилия в детстве тоже была не совсем безразлична к своему странному поклоннику. Она знала о его тайном внимании к ней благодаря всепроникающей женской интуиции, а также со слов подружек, которые всегда прекрасно осведомлены о таких делах. Но, поскольку он не предпринимал шагов к сближению, его неотступный интерес начал тяготить ее, потом стал вызывать раздражение и перерос в негодование. Тем не менее, она всегда знала о его присутствии и чувствовала на себе горячий взгляд. Это волновало ее, побуждая к ответной реакции, и между ними установилась интуитивная связь, возникло безмолвное общение, в ходе которого они в какой-то степени изучили друг друга и потому теперь уже не ощущали себя чужими.

Дом Катона наполнился родственниками и радостной суетой подготовки к свадьбе. Больше всех усердствовали сестры. Правда, они относились к Эмилии настороженно и намекали Марку, что она его ценит меньше, чем им хотелось бы. Но можно было подумать, что сестры просто ревновали любимого брата к его невесте. Марк каждый день наносил визиты в дом будущего тестя и по много часов проводил с Эмилией. Он видел, что по мере углубления их общения, она становится все жизнерадостнее и нежнее к нему. Если же иногда на ее лицо падала тень мрачных мыслей, он объяснял это недавно пережитым ею оскорблением.

Чем веселее была невеста, тем ярче сиял Катон. Он постоянно находился в состоянии эйфории. При встрече с ним его товарищи столбенели от удивления: столь разительны были произошедшие в нем перемены. Он даже стал более изящно одеваться, но только ни в коем случае не модно. Друзья добродушно посмеивались над ним, кто-то острил, кто-то завидовал, а находились и такие, которые выражали разочарование тем, что Катон, как они говорили, потерял собственное лицо и сделался таким, как все.

Слухи о счастливом Катоне дошли до Метелла Сципиона.

– Как мало надо маленьким людям!
– небрежно воскликнул он по этому поводу, обращаясь к своим друзьям.
– Достаточно бросить им объедки с нашего стола, как они уж сыты и ликуют.

– Но ведь ты еще не успел надкусить плод, прельстивший незадачливого Порция, - возразил ему кто-то из его окружения.

– Пожалуй, надо это сделать...
– многозначительным тоном веско произнес прославленный сердцеед.

– Теперь такое совершить будет непросто...

– Это мне-то?

– Ну, девчонка против тебя, ясное дело, не устоит, но вот Катон с этим не смирится. Он обязательно тебя зарежет, если не мечом, так своим стоицизмом.

– Да-да, - подхватил другой собеседник, - Порций будет долбить тебя нравоучениями до тех пор, пока не выбьет из тебя все мозги или пока ты сам не бросишься на меч.

– Меня стоическими нравоучениями не проймешь, - самоуверенно отреагировал Метелл.

– Еще бы, ты ведь прирожденный эпикуреец!

Несмотря на презрительные отзывы Метелла о готовящемся брачном союзе, это известие глубоко задело его. Он специально пришел посмотреть на Катона, и радость врага вызвала его негодование. Через день ему довелось встретить Эмилию, которая была так увлечена своими чувствами, что даже не заметила внушительную фигуру бывшего жениха и молча прошла мимо. Подобного невнимания к красавцу Метеллу женщины себе не позволяли, и ему очень захотелось наказать ее за непростительную рассеянность. Помимо этого важного обстоятельства, на него повлиял и другой фактор: сейчас он смотрел на Эмилию не только своими глазами, и потому она показалась ему значительно краше, чем раньше.

Поразмыслив над всем этим, а также вспомнив к месту подтрунивания друзей, обладатель двух прославленных фамилий пришел к выводу о необходимости срочных боевых действий. В тот же день он явился к Эмилию Лепиду и возвестил о своем желании восстановить помолвку с его дочерью. "Она сказала мне какую-то колкость, и я обиделся, решил сбить с нее спесь, потому сделал вид, будто отказался от нее, но на самом деле иной жены никогда себе и не мыслил", - разом объяснил он и свой прежний, и нынешний поступок. Лепид строго отчитал его за безответственное поведение, и самолюбивый нобиль терпеливо снес все поношения. Затем они заперлись в таблине и долго беседовали, причем не только о безумной любви Метелла к Эмилии. Им удалось найти точки соприкосновения в своих интересах, и по завершении разговора Лепид подвел Метелла к Эмилии и сказал: "Видишь, дочка, все устраивается к лучшему". С этими словами отец удалился, оставив дочь наедине с нежданным гостем.

Эмилия не придала значения словам отца и попыталась выставить воскресшего жениха за дверь, но тот был не таков. Не внемля сыпавшимся на него издевательствам, он со слезами бросился к ее ногам и отборным стихом загремел о своей неистовой любви. В просветах между ямбами он винился перед нею в совершенном проступке, который объяснял лишь чрезмерной любовью. "При силе моих чувств, мне показалось, будто ты не в равной степени отвечаешь мне взаимностью, и я, человек гордый, решил вырвать тебя из своего сердца, - подавляя душившие его рыдания, говорил несчастный, - но я не смог этого сделать. Любовь оказалась сильнее меня. И вот я здесь и прошу пощады, прошу оценить силу моей страсти и не казнить меня презреньем!" - возопил он и расплакался, как ребенок. Однако при этом он словно невзначай положил голову к ней на колени, и она в расстройстве чувств незаметно для себя опустила руки на его пышную шевелюру и стала машинально перебирать роскошные кудри. Что может более взволновать слабую девушку, чем власть над таким гигантом, от одного вида которого враги бросают оружие на поле боя и мокреют ее подружки в светском салоне? Эмилия растерялась и не знала, как поступить с униженно простертой жертвой ее чар, более того, она даже не думала об этом, целиком отдавшись переживаниям настоящего момента. А коленопреклоненный красавец тем временем подался чуть вперед и, приподнявшись, подставил ее рукам толстую шею. Она невольно обняла его и, ощутив эту могучую бычью стать, поняла всю глубину своей несправедливости к этому страдающему человеку. Метелл срывающимся басом продолжал лепетать любовную чушь, а сам, предвкушая победу, уже готовил оружие для решающей рукопашной схватки. Но тут раздался шум в атрии.