Катон
Шрифт:
Сулла! Они помнили все ужасы, связанные с этим именем. Причем ужас, насаждавшийся Суллой, имел особо циничное лицо. Все предшествовавшие ему властители, как и все его последователи, старались прикрыть злодейство самовластья лицемерием. Но Сулла творил преступленья в открытую, с демонстративной беспощадностью, как бы стараясь убедить окружающих, будто не он столь жесток, а они настолько ничтожны, что не заслуживают иного обращения.
Когда один из сподвижников Суллы стал преждевременно добиваться консульства, диктатор послал центуриона убить его. Кровь пролилась прямо на форуме, а народу Сулла объяснил происшедшее такими словами: "Он не послушался меня, сограждане". Некий раб, следуя указанию диктатора, выдал ему своего господина. Сулла вначале наградил его, как и обещал, а затем велел сбросить со скалы, заявив, что предатель не имеет права жить. Взяв штурмом Афины, принявшие сторону Митридата, он приказал солдатам убивать всех
Страшен он был и для лицемеров всех мастей, ибо видел их насквозь. Он бесцеремонно счищал с них шелуху словес и оставлял в неприглядном виде ду-ховной наготы. Так он поступал с азиатскими царями, скрывавшими свое убожество за надменной позой и витиеватыми речами, и с сенаторами, и с льстецами, бисером рассыпающимися у его ног. Точнее всякого халдея он с первого взгляда определял значимость личности, и его пророчества обязательно сбывались. Сулла выделил среди прочих молодых честолюбцев Помпея и Красса, а юного Цезаря охарактеризовал, уподобив его многим Мариям. Предрек он и попытку переворота со стороны Эмилия Лепида.
Кроме того, это был человек в высшей степени образованный и эстетически развитый. Именно он разыскал в Афинах свитки Аристотеля и Феофраста и, привезя их в Рим, дал им новую жизнь, тогда как сами греки в то время уже не понимали этих философов и почти забыли их.
Благодаря утонченности натуры Суллы на его злодеяниях лежал своеобразный лоск, придававший им особый колорит. Его преступная натура была вычурна, как яркий узор на спине ядовитой змеи.
Итак, Сулла проходил по улицам Рима, на своем пути превращая шумно-жизнерадостных людей в безмолвный камень, словно в руках у него злобно светилась смертоносными глазницами голова Медузы Горгоны. Но вдруг от группы молодых людей отделилась ломкая фигура подростка, еще не удостоенная взрослой тоги, и шагнула прямо навстречу этому божеству страха. Словно само время застыло от ужаса и, крадучись, ползло в зловещей тишине, потому свидетелям необыкновенной сцены показалась, что мальчик шел очень долго, и благодаря этому все заметили, как по мере приближения к Сулле его осанка становилась все более гордой, а шаг - более твердым. Чары зла, подавившие волю его сограждан, непостижимым образом оказывали обратное действие на подростка.
– Стой, тиран, ты не уйдешь от ответа!
– резко крикнул молодой человек, поравнявшись с вчерашним диктатором.
– Ты выслушаешь глас народа римского! И если проглотили языки те, кто обязан был донести его до тебя, то за них это сделаю я!
Невольные зрители при этих словах зажмурили глаза, чтобы не видеть предстоящей расправы. Однако, несмотря на волнение и страх, многие все же смекнули, сколь неприглядно будет смотреться титан в схватке с ребенком.
Но Сулла и здесь повел себя не так, как ожидали обыватели. В его арсенале всегда находилось немало средств для воздействия на недругов - от солдатских мечей и копий до изысканных острот. Некогда он любил смирять людей пристальным взглядом. В его глазах таилась душа морских глубин, обманчивая красавица в голубых одеяниях, повелевающая смертоносной стихией, и взор его был столь же опасен для царей и сенаторов, не говоря уж о прочих людях, как водовороты и штормы - для мореплавателей. Однако Сулла не прибег к помощи этого оружия, не стал он использовать и более сомнительные в его положении средства. Недавний властелин мира оделся бронею презрения и невозмутимо проследовал мимо агрессивного мальчишки. Он "не заметил его".
Но мальчик оказался достойным противником. Он лишь на миг опешил от такой реакции врага, однако тут же встрепенулся и смело шагнул вслед за ним.
– Ты прячешь глаза, но тебе не заткнуть уши!
– упрямо заявил он.
– Ты должен был растерзать меня мгновенье назад, но упустил свой шанс и теперь обречен услышать правду! Тебя не брали стрелы и мечи, в интригах ты перехитрил само коварство, но правды ты боишься. Лик ее ужасен для всякого злодея, ибо она обращает тирана против самого себя, восстанавливает против него его же преступленья, душит его клешнями собственных пороков! Тебе и сейчас следовало оставаться диктатором, но на этот раз ты избрал иную роль. О да! Ты - актер, паяц, как те, с кем ты всю жизнь якшался, и в лицедействе преуспел. Но теперь ты играешь плохо, а на форуме тебя и вовсе надо было освистать, да, к сожалению, публика разучилась это делать.
Мальчик задохнулся от гнева, как неопытный оратор, и на миг отстал от Суллы, но вскоре опять догнал его и обрушил ему на голову новые обвинения.
– Тиран, ты сделал вид, будто сложил с себя преступную власть, и прики-нулся нормальным человеком. Ты сказал, будто готов дать отчет в своих делах. О лицемерие! Ты отлично знал,
что никто не посмеет вчинить тебе иск, и, провозглашая свою доступность законам, ты лишь хотел узаконить свершенные тобою злодеяния! Но ты дурно справился с ролью. Настоящих римлян тебе не удалось ввести в заблуждение. Мы-то отлично знаем, что сила твоя не в пресловутом счастье, каковое ты превратил в миф, и не в ядовитых глазах, а в ста тысячах твоих головорезов, распыленных по Италии, в десяти тысячах твоих рабов и в трех сотнях твоих разбогатевших приспешников, которыми ты разбавил некогда славный сенат! Эти соучастники твоих преступлений в любой момент готовы вступиться за тебя и расправиться со всяким, кто посмеет обнаружить свою любовь к Отечеству и честность! Однако не ты им нужен, презренный злодей, равно ненавидимый как настоящими гражданами, так и собственной свитой, а твои распоряжения. Они, эти негодяи, окружавшие тебя, испившие подлости у ее истока, прекрасно сознают, что стоит нам осудить тебя, и следом святая Правда восстанет против них: ветераны лишатся разбойно захваченных земель, богачи - награбленных сокровищ, а авантюристы - выгодных должностей. Замкнувшийся в круг по-рок хранит тебя!Сулла отмерял шаги с точностью клепсидры. Казалось, его дух парит высоко над этой улицей, забитой перепуганным плебсом, и, упокоенный мудростью, озирает сразу весь Рим, всю Италию, целый мир и саму вечность. Глядя на него и мельтешащего рядом подростка, обыватели усмехались: зрительные впечатления подавляли слух. Они видели Суллу и потому не слышали его обвинителя. Но мальчик не понимал или не верил, что взывает к глухим, точнее, оглушенным, и в одиночку продолжал штурмовать отчаянной речью неприступную совесть того, кто и без ликторов остался диктатором.
– Ты идешь размеренно и вольготно!
– возмущенно выкрикивал он.
– Ты горд собою, доволен своей неуязвимостью, торжествуешь над честными людьми, которых ты сделал столь немощными, что они не в состоянии воздать тебе кару по заслугам! Но чем тебе гордиться? Что ты представляешь собою ныне, когда погибла Родина, сгубленная тобою? Некогда каждый гражданин был могуч и велик именем римлянина, за каждым из нас высилась громада Рима с его воинством героев, которое заполонило не только средиземноморские просторы, но и время, простершись раззолоченным пурпуром побед на шестьсот лет. Любой римлянин морально возвышался над миром, ибо стоял на Олимпе славы Отечества, воздвигнутом многовековыми подвигами нашего народа! Ты же разрушил эту вершину, ты своротил величайшую гору. Ай да силач! Но, сровняв его с землею, ты и сам оказался внизу. Так кто ты теперь? Ответь! Не смеешь? Ты - презренный тиран, каким несть числа в истории всяческих там Египтов, Греций и Персий! Ты родился римлянином, а стал одним из них, одним из персов, лидийцев, армян, сираку-зян. Тебе можно похвалиться лишь тем, что ты первым из римлян обратился в ничтожество, лишь в том твое достижение, что ты стал первым римским негодяем!
Сулла по-прежнему демонстрировал гранитную невозмутимость, но стоявшим поблизости показалось, что лицо его, сохраняя внешнюю неподвижность, начало наливаться густым соком тяжелых эмоций, подобно тому, как набухает зноем воздух перед грозою. Гнев, скованный нарочито спокойными чертами, выглядел особенно устрашающим, поэтому в толпе поднялась тихая паника, и ряды зрителей быстро поредели. Однако кое в ком любопытство все же одолело страх, и такие тайком следовали за самой необычной в истории парой соперников, предвкушая эффектную развязку.
В столь накаленной атмосфере юноша сопровождал Суллу через весь город, без устали разя его гремучими проклятьями. Действо оборвалось лишь у дома властелина. Эта дуэль имела слишком высокое нравственное содержание, чтобы разрешиться обычным скандалом. Потому Сулла, как и его оппонент, до конца выдержал избранную тактику и с ледяным спокойствием ступил на порог. Однако здесь он на миг задержался и, обернувшись вполоборота, небрежно обронил несколько слов, как бы обращаясь к одному из сопровождавших его слуг.
– Этот мальчик, - сказал он, - послужит причиной, для того чтобы никто из моих последователей не отказался от власти по доброй воле.
Юноша открыл рот в жажде дать достойный ответ врагу, но никак не мог поймать в словесную клетку скачущую от волнения мысль. Тем временем Сулла скрылся в проеме дома. Мальчик в пылу борьбы ринулся за ним, но рабы отбросили его на мостовую. Он неловко поднялся и долго не мог стронуться с места, тяжело переживая произошедшую сцену. Его взгляд был уперт в землю, и он не видел восхищенных глаз, обращенных к нему со всех сторон. Тут его окружили друзья, которые шли за ним от самого форума, и наперебой принялись поздравлять его с победой в их споре. Но выигрыш спора у ровесников, послужившего поводом для атаки на Суллу, видимо, мало занимал этого молодого человека. Он смотрел на них отсутствующим взором и сосредоточенно покусывал губу. Но вдруг его лицо просветлело и от искренней радости превратилось в совсем детское.