Каторгин Кут

– Иди давай сам! – буркнул Захар, – Я отседа за тобой пригляжу!

После Микита с трудом поднялся и опершись на палку дохромал до стола. Усевшись там, он кивнул Захару, чтоб тот дал ему воды, а после снова пристально глянул на вернувшегося со двора Степана.

– Ты же сам с острога! Неужто тебе не тошно от этих ярыжек и прочего сброда? Неужто не хочется хоть опосля мучений как человек пожить?

Степан молчал и сидел у печи, в ней теперь трещал огонь, и он угрюмо помешивал уголья кочергой.

– Проведи нас через болота! – сказал Микита, – Ведь ежели ты бабки-ведуньи сродник, то поди все дорожки тут знаешь! Потому и с болота тогда выбрался, знал, чего делать и куды идти! Выведи нас на большую реку, что за болотами, в обход дозоров! Я за то тебе денег дам столько, что не у каждого купца в казне есть! Избу себе в Уезде купишь, дело какое поставишь! Видать это твоя-то бабка тогда в лесу нам с Лёнькой-висельником встретилась, ехала она в Погребцы, а мы с добычей ей попалися, шли на схрон свой! Не ко времени она нас увидала тогда, старая! Мы и её тогда… просили нас сквозь болота отвесть… да только она нам отказала, ну и пришлось Лёньке ей погрозить, да тока карга старая раньше Богу душу отдала, покуда мы её уговорили! Ты, Стёпа, не думай, за бабку твою я после Лёньке самолично отплатил – прибил его, горемычного, да в болото кинул.

Захарка засмеялся, Микита вторил ему, а Степан понял, кто же тогда напугал Марью Тимофеевну, из-за кого не сдюжило её доброе сердце.

Глава 18.

– Ну, что скажешь? – пристально глядя в лицо Степану спросил Микита, – Хучь, ежели подумать, чего тут выбирать! Либо ты нас ведёшь, либо голову свою тут и сложишь. Что, поди ведь жить-то охота?

– Чего ты его спрошаешь! – прорычал Захар, – Прикажем и пойдёт! А не пойдёт, так его дело, на том свете свидимся!

Микита укоризненно посмотрел на Захара и покачал головой. Тот замолк, но злобного своего взгляда не погасил. Встал со скамьи, пнул ногой кованый сундук и откинув крышку стал рыться внутри. Степан глядел на это и думал, как же хорошо, что он догадался много раньше увезти из дому всё ценное, отдать деду Архипу и тётке Агафье на сохранение.

– Ладно, ты покуда поди-ко, Степан, баню нам справь. Сам видишь, устали мы, промёрзли да промокли. Одёжу бы поменять, подыщи, что есть годное, да и сам соберись. Не хочу грозить собрату, всё же мы с тобой одного поля, но тебе и вправду деваться некуда. Завтра с утра отправимся, а покудова – отдохнём, подкрепимся да выспимся. И не глупи, жизнь, она дороже.

Степан вышел на двор и осмотрелся. На улице только начало светать, рассвет забрезжил тонкой кромкой над горизонтом. Обернувшись, он увидал, что на крыльце стоит Захар с ружьём в руке и пристально за ним наблюдает. Пожав плечами, Степан подумал, что словно бы и вернулись к нему острожные-то времена, догнали его и здесь, да делать нечего, всё от него самого теперь только и зависит. Растворив двери старенькой баньки, он набрал охапку поленьев и стал растапливать печь.

– Что стоишь? – сказал он Захару, – Раз уж зовёте меня к себе в сотоварищи, так бери ведро да пойдём на колодец, пособляй воду носить! А в лакеи я к вам не набивался и не пойду, хватит с меня, в остроге сколь на услуженье был, еще и тут! А нет – так можешь меня тут пристрелить, на другое я не согласен!

Захар хмыкнул, но ружьё опустил, а когда за его спиной показался опирающийся на палку Микита, который что-то негромко ему сказал, так и вовсе скривился, но ослушаться не посмел. Взял вёдра и пошёл следом за Степаном к колодцу.

А Степан всё думал, куда же это девается вся Захаркина весёлость да добродушие! Ведь каков лицедей – на ярмарке так только и шутил, добряк-добряком, щипал за бока торговок да отпускал прибаутки, а вон, гляди-ка, какая личина являлась миру, когда был он, Захар, тут настоящий!

Когда баня была готова, Микита кивнул Степану и лишь мельком глянул на Захара, который с недовольным видом сидел на крыльце накинув на плечи зипун.

– Самому мне не управиться, – сказал Микита Степану, – Уважь гостя, напарь косточки. А Захар нас покудова покараулит.

Степан хотел было сказать, что такой «охране» он не верит, но смолчал. На самом деле, почему бы Захарке не приставить к двери бани поленце, да не убраться куда подальше одному… Хотя, может статься, думал Степан, замачивая в ушате веник, дело тут в награбленном богатстве. Не так глуп этот Микита-Кутерьма, чтобы такому как этот Захар, доложить, где запрятано добро… ведь не зря Микита упомянул, что даже товарища своего Лёньку прибил. Не за бабушку Марью, конечно, как он говорил Степану, а скорее всего потому, что тот знал то место, где вся добыча схоронена.

Может потому и растянулся теперь Микита так спокойно на устланном соломой полке, вдыхая берёзовый парный дух.

– Ты, Степан, не думай худого, я ведь от сердца тебя в сотоварищи зову и не лукавлю, – говорил Микита с придыханием, – Мы, острожники, вместе должны держаться, али ты сам того не понял? Что, хорошо ли, по-доброму ли на тебя народ глядит, узнав, откудова ты? Верят тебе, привечают в доме гостем дорогим? Нет! Все от тебя только худого ждут! И никто тебе не поможет, окромя таких же, как и ты сам! Вот и я это понял, когда в мир-то попал. Никому я не нужен, так вот упадёшь, а как увидят, что ты острожник, каторжанин, так и бросят тебя подыхать в канаве, как собаку. Ты думаешь, от чего Захарка такой злой? Не злой он, а людями обиженный, вот что! Потому я и зову тебя с нами! Человеком станешь, а для этого что только и нужно – деньги да богатство, по им теперь люди душу человеческую меряют, хороша она или плоха!

Степан молчал, охаживая Микиту веником. Хотел было сказать ему, что недолго тому осталось по белу свету на двух-то ногах ходить. А ежели не попадёт к лекарю, так и вовсе ждёт его в скорости жестокая смерть… Рана на ноге была плоха, очень плоха…

– Тебе надо к лекарю, вот что, а не про болота думать, – пробурчал Степан, – Помрёшь ты, понимаешь нет? Я видал такие раны, бабушка и лечить не бралась, нет на такой недуг травок-корешков, надо в город.

– Ты вовсе дурак?! – яростным шёпотом ответил Микита, поглядывая на дверь, – Ты это при Захарке не вздумай больше говорить! Он ежели только заподозрит, что я… Ни мне, ни тебе живу не быть! Молчи лучше, да соглашайся, что прошу – делай! Я обещанного назад не заберу! Вот перейдём через болота, там и к лекарю, за деньги меня всяк примет! И тебя отблагодарю щедро!

– Дозволь хоть лошадь к сродникам отвести, в Липовку, ведь недалече, – попросил Степан, – Не оставлять же тут. По болоту она не пройдёт, а тут оставить… на голодную смерть, душа не позволит. Дозволь, не сбегу я никуда, с вами пойду!

– Ладно, поглядим, – ответил Микита, – Давай парку, сам парься, а я покуда полежу.

Микита закрыл глаза, лицо его было бледно, а дыхание тяжко, и Степан подумал, что смерть идёт за ним скорее чем тот думает. Уже стоит за плечом и усмехается тому, слыша, какие резоны у Микиты на будущее…

После в баню пошёл Захар, но двери не запер, и всё поглядывал, сидит ли укутанный в зипун Микита на крыльце, караулит ли его самого. Быстро омылся, париться не стал, да и выскочил обратно, с опаской поглядывая на раздувающего самовар Степана.

– Захар, ты опосля проводи товарища нашего, ему надобно лошадь в Липовку свести. Не пропадать же животине, раз он надумал с нами идти! Вот и товарищ наш новый, верный! А, Захар?

– Вот ещё! Делать мне нечего! – пробурчал Захар и с опаской покосился на Микиту, у которого поперёк колен лежало ружьё, а второе, которое они нашли в избе и ранее принадлежащее хозяину дома Ивану Михеевичу, стояло рядом у перил, – Думаш, я что ли не устал, отдохнуть не хочу, гонишь меня опять!