Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
— Я хотел бы пройтись пешком и полюбоваться городом. Ведь я впервые в Париже.
— Понимаю вас, мосье. Париж прекрасный город. Я дам вам сопровождающего, расторопного малого. Мишель!
На возглас управляющего прибежал откуда-то парнишка.
— Сведёшь, Мишель, нашего гостя в контору господина Бове. Знаешь?
— Как не знать. Это не доходя до площади Вогезов.
— Вот именно. И заодно покажешь гостю Бастилию — это как раз по пути. И старый квартал, где католики резали гугенотов в Варфоломеевскую ночь [46] .
46
Варфоломеевскую
— Рад служить, мосье.
Мишель, оказавшийся кузеном администратора, был неплохим гидом. Они шли лабиринтом узких переулков. Верхние этажи средневековых зданий нависали над нижними. Высокие остроконечные крыши, крытые черепицей, упирались в небо. Мишель рассказывал, что в этих домах во времена последних Валуа жили гугеноты. В ночь на святого Варфоломея улицы были залиты кровью. Католики врывались в дома, резали своих противников и выбрасывали в окна. Если жертвы ещё подавали признаки жизни, их добивали на улице. А здесь, за углом, как говорят, ещё недавно была модная лавка, где искусные модистки шили роскошные платья. Среди модисток выделялась обворожительная Мария Жанна. Кто-то из придворных заприметил красивую девушку и сообщил о ней королю. Король приказал доставить модистку во дворец и приблизил к себе. Людовик выдал девушку за графа, чтобы придать ей надлежащее положение в обществе. Так безродная модистка стала графиней Дюбарри и первой фавориткой короля.
Ещё много всяких историй услышал Морис Август от Мишеля прежде, чем вышли они на площадь Бастилии, посреди которой высилась мрачная каменная громада, крепость-тюрьма, охраняемая солдатами.
— Вот и Бастилия, — сказал Мишель. — Здесь заключены убийцы и враги короля.
— Не хотел бы я оказаться в их компании, — пошутил Беньовский.
С площади Бастилии они свернули в боковую улочку, которая вела к площади Вогезов.
— А вот и дом мосье Бове, — сказал наконец Мишель, указывая на ничем не примечательное строение. Выделяли его от соседних домов лишь начищенная до зеркального блеска медная доска у подъезда с надписью «Банкирский дом Шарля Бове и Компания» да величественный усатый швейцар.
— Ты мне больше не нужен, Мишель, — сказал Беньовский. — Вот тебе монета за труды. Ты интересно рассказывал.
— Благодарю вас, мосье. Всегда к вашим услугам.
Секретарь господина Бове, чопорный человек средних лет в чёрном сюртуке, встретил Беньовского сухо и недоверчиво. Щеголеватый вид посетителя и даже трость с дорогим набалдашником не произвели на него ровно никакого впечатления. Секретарь спросил о цели визита.
— Цель чисто деловая, — ответил Морис Август. — Я предпочёл бы, не теряя времени, всё объяснить лично мосье Шарлю.
— У нас свой порядок, раз и навсегда заведённый господином Бове. Он занятой человек, а посетителей слишком много. Большинство из них обращается с вопросами мелкими, несложными. Речь идёт обычно об отсрочке долговых платежей. Такие вопросы могу решить я самолично с моими помощниками, не утруждая нашего патрона. Приходится ценить его время. Многим посетителям втолковываем, что мы деловая фирма, а не благотворительная контора.
— Я пришёл к вам не за подаянием, мосье... как вас там. Вы не соизволили представиться.
— Бове. Люсьен Бове.
— Однофамилец, родственник?
— Родной
племянник господина Шарля, если угодно.— Я барон де Бенёв, полковник польской армии конфедератов.
— В Париже много офицеров-конфедератов. В Польше у них плохи дела. Часто заходят к нам и просят о помощи.
— И вы, конечно, по купеческой прижимистости им отказываете?
— Стоящим людям помогаем пристроиться на французскую службу.
— Вот и я хотел бы послужить Франции. Об этом ваш патрон может узнать из рекомендательного письма кавалера де Робиена, представляющего Индийскую компанию в Южном Китае. Мы встречались в Макао.
— Рекомендательное письмо де Робиена меняет дело. Дядя считается с его мнением. Позвольте письмецо, я тотчас передам его в руки дяди...
— Нет уж. Предпочёл бы это сделать сам.
— Как вам будет угодно.
Бове-младший всё же стал дотошно расспрашивать Беньовского о его морском путешествии, о том, что он намерен делать на французской службе. И только после этого секретарь отправился докладывать Шарлю Бове о приходе необычного посетителя. Морис Август терпеливо ждал его полчаса или более. Наконец Люсьен появился и сказал уже более приветливо:
— Дядя готов вас принять, барон. Прошу следовать за мной.
Они поднялись по широкой дубовой лестнице на второй этаж и очутились в кабинете с дорогими гобеленами по стенам. Всюду стояли столики, тумбочки, бюро с бронзовыми и серебряными канделябрами, настольными часами, вазами и статуэтками времён последних Валуа и первых Бурбонов. От обилия вещей кабинет казался тесным и походил на антикварную лавку. В роскошном мраморном камине потрескивали дрова, хотя на улице была тёплая солнечная погода.
Шарль Бове, грузный лысоватый мужчина с крупными чертами лица и тяжёлым мясистым подбородком, поднялся с кресла и сделал шаг навстречу гостю.
— Как доложил мне мой секретарь, вас рекомендует де Робиен, мой хороший друг. Его письмо при вас?
— Так точно, мосье. Извольте.
Беньовский вынул из-за обшлага камзола и протянул финансисту продолговатый пакет с сургучными печатями.
— Присядем к камину. Ты, Люсьен, останься. В этих старых домах сыровато даже летом. Приходится круглый год топить камин. Признаться, люблю погреть у огонька свои старые косточки.
Бове вскрыл конверт, извлёк из кармана лорнетку в золотой оправе и углубился в чтение. Прочитав письмо, сказал:
— Вижу, вы человек интересной и необычной судьбы. Бежали из русской ссылки, побывали в Японии, загадочной и закрытой для нас стране.
— Это было как захватывающий роман, мосье.
— Вот и напишите роман, а я издам.
— Я же не писатель, не умею писать романов.
— Надеюсь, серию очерков для моей газеты напишете? Для «Парижского вестника»... Хорошим авторам мы платим щедро. Люсьен, помоги барону связаться с редакцией.
— Слушаюсь.
— Кстати, редактор мой родственник. И как вам удалось бежать с Камчатки?
Пришлось Беньовскому вновь рассказывать о большерецкой эпопее. И вновь, как и при беседе с губернатором Маврикия, прибегал он к вымыслу и фантазии. На этот раз битва за несуществующую камчатскую крепость выглядела ещё более внушительным и кровопролитным побоищем, длившимся несколько дней, сопровождавшимся артиллерийской дуэлью. Воздал Морис Август и несчастному капитану Нилову, который, оказывается, вовсе не был убит вероломным образом у себя в спальне, а сражался, яко разъярённый лев, с саблей в руке на крепостной стене, пока не пал от меткого выстрела одного из повстанцев.