Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
Приподнятое настроение Беньовского было внезапно испорчено. Его пригласил помощник министра и сообщил нерадостную новость. Начальник военного порта в Лорьяне Бюисон прислал с нарочным депешу. Русская команда, прибывшая с Морисом Августом на фрегате «Дофин», не то чтобы взбунтовалась, но, можно сказать, охвачена волнением. Люди возмущены долгой отлучкой своего предводителя, видимо забывшего о них и всецело поглощённого своими делами. За это время в лорьянском госпитале умерли пятеро их товарищей. Большая группа беглецов выразила желание во что бы то ни стало вернуться на родину и требует встречи с российским дипломатическим представителем. Двое выборных лиц отправились пешком в Париж,
Морис Август тут же прочитал письмо, узнав почерк канцеляриста Рюмина. Он, видимо, писал под диктовку Хрущова. Угадывался его стиль. Письмо было резким по тону, полным злых попрёков Беньовскому за невнимание к нуждам людей, горьких сожалений по поводу смерти товарищей. Авторы письма настаивали, чтобы желающим вернуться на родину было оказано всяческое содействие.
— Скоты неблагодарные! — выругался Беньовский. — А я-то хотел сделать из них достойных сподвижников. Скатертью дорога. Пусть едут в Россию себе на погибель.
Он взял себя в руки и спокойно сказал помощнику министра:
— Позвольте написать короткий ответ. И попрошу вас переслать его с ближайшим курьером в Лорьян.
— Обещаю вам. Пишите.
Письмо было кратким. Вот его содержание. «Ребята! Я ваше письмо получил. До моего приезда живите благополучно. После всякий мне своё намерение скажет. Я есть ваш приятель барон де Бенёв».
У морского министра Беньовский испросил дозволения и спустя некоторое время отправился в Лорьян, сопровождаемый денщиком-французом.
Прибыл Морис Август в Лорьян 19 марта 1773 года, после восьмимесячного отсутствия. Надеялся увидеть одичавших от безделья, заросших и неопрятных людей. Но разочаровался в своих ожиданиях. Все выглядели подтянутыми, сытыми. Хрущов назначил устюжского крестьянина Григория Кузнецова старостой рабочей команды и с его помощью поддерживал дисциплину и порядок, следил, чтобы люди вовремя штопали и латали обветшавшую одежду, ходили в баню. С полковником Бюисоном, добродушным и отзывчивым стариком, он смог установить самые добрые, сердечные отношения. С разрешения командира порта русские беглецы занимались заготовкой дров, уборкой территории вокруг казарм, осенью собирали клюкву в окрестных болотах.
— Мы, русские, не привыкли быть дармоедами и даром есть чужой хлеб, — заявил Бюисону Хрущов. — И потом... ничто так не развращает людей, как праздность.
— Вы правы, Пьер, — согласился старый полковник. — Не возражаю против того, чтобы ваши люди трудились для общего блага.
В личной жизни бывшего гвардии капитана Петра Хрущова произошли изменения. Ещё на Камчатке ему приглянулась Ульяна Захаровна, штурманская вдова. Муж её погиб во время шторма. В пути из Большерецка Хрущов ненавязчиво, деликатно, но упорно выказывал Ульяне знаки внимания. Была она статной, синеглазой. Не раз Хрущов улавливал цепкие похотливые взгляды Мориса Августа, обращённые на вдову, и это усиливало его неприязнь к венгру.
В Лорьяне он сделал Ульяне предложение и получил согласие. Возникло затруднение — где найти православного священника. Бюисон советовал Хрущову принять католичество и обвенчаться с Ульяной по католическому обряду. Гарнизонный капеллан был к его услугам. Хрущов поблагодарил старого полковника за
участие, но, поразмыслив, к латинской вере не склонился. Ограничились упрощённым обрядом без священника. Поповский сын Иван Уфтюжанинов, прислуживавший когда-то отцу в церкви за пономаря, а потом и за псаломщика, кое-как знал церковную службу. Он прочитал перед новобрачными краткую молитву, возгласил «Исая, ликуй» и благословил их образом Спасителя. Хрущов устроил скромное свадебное пиршество, пригласив Винблада, Мейдера, Бочарова, поповича, канцеляристов, а также нескольких французских офицеров с жёнами во главе с четой Бюисонов. Швед был за посажёного отца. Командир крепости по доброте душевной прислал на свадьбу корзину вина. При его любезном содействии Хрущов был принят на французскую военную службу и в ближайшее время должен был выехать с молодой женой в Нормандию в свой гарнизон.Встретившись с Хрущовым, Беньовский старался держаться приветливо, непринуждённо, ничем не напоминая о прошлых размолвках. Поздравил его с женитьбой, расхвалил достоинства Ульяны.
— Я оставил вас за себя, Пьер. Не по моей вине моя отлучка затянулась. Жду вашего обстоятельного доклада.
Хрущов доложил сухо, коротко, повторяя всё то, что Морис Август знал из письма. Говорил о смерти пяти товарищей в госпитале, о глухом недовольстве людей долгим отсутствием их предводителя и неопределённостью их положения, о желании многих вернуться в Россию с повинной.
— Это всё мне уже известно, — перебил Хрущова Беньовский. — Что ещё скажете?
— Козьма Облупин, оставленный на Маврикии для лечения, выздоровел и с попутным судном прибыл в Лорьян.
— Это какой Облупин?
— Из бывших работных купца Холодилова.
— Да-да, что-то припоминаю. Всё?
— Нет, не всё. Герасим Береснев и Тимофей Семичев, оба тоже из холодиловских, пребывают неведомо где.
— Как это неведомо где?
— Случилось это ещё осенью. Ушли поутру якобы за клюквой и в казарму не вернулись. Возможно, матросами на торговый корабль завербовались, а возможно, к окрестным землевладельцам в работники подрядились или к бретонским лесным разбойникам подались. Кто их знает?
— Так. Сбежали, значит? А что сам решил? Я ведь теперь командую экспедиционным корпусом. В толковых людях нуждаюсь. Что промеж нас было плохого, не грех забыть.
— Судьбой своей распорядился. Спасибо, полковник Бюисон помог. Душевный, отзывчивый человек оказался. С его помощью списался с военным министерством и принят на французскую службу капитаном, в Нормандию.
— Как же так? Ведь я рассчитывал на твою помощь, Пётр. Вот, думаю, заместитель мне. Впереди нас ждут слава, чины, богатство.
— Не взыщи, Морис. Слава и чины не прельщают. Хочу честно послужить Франции, давшей мне приют, как ежели служил бы родной России. А ты, любезный барон, не взыщи за правду, честолюбец и авантюрист. Мы все, и я, и мои товарищи, для тебя только пешки на шахматной доске в большой игре.
Беньовский, однако, не возмутился, выслушав такое, а сказал примирительно:
— Жаль, Хрущов. Упускаешь счастливый случай, свою жар-птицу. Мог бы повременить с решением, со мной посоветоваться.
— Не по пути нам, барон. Нечего и советоваться.
— Кто ещё определился с тобой на французскую службу?
— Кузнецов — поручиком, Мейдер — лекарем в военный госпиталь.
— Мейдеру семьдесят девять лет. Не велико приобретение. А из Кузнецова какой поручик? Мужик неотёсанный.
— Вы не правы. Грамотен, расторопен. Уже по-французски отменно балакает. Я его старостой команды сделал. Бюисон имел возможность присмотреться к нему и рекомендовал его командованию самым наилучшим образом.