Каторжник император. Беньовский

— А Винблад?

— Плохие дела у бедняги шведа. Он списался со шведским посольством, и его навестил посольский секретарь, обещал посодействовать скорейшему возвращению на родину. Сильное нервное потрясение привело к частичному параличу. Сейчас он в госпитале. Если врачи сумеют поднять его на ноги, Адольф вернётся в Швецию.

— И этот мне не помощник.

— Как видите.

После тяжёлого разговора с Хрущовым Беньовский выразил желание встретиться с теми, кто вознамерился возвратиться в Россию. Таких набралось четырнадцать человек. В их числе оказались штурманский ученик Дмитрий Бочаров, канцелярист Спиридон Судейкин, канцелярист из казаков Иван Рюмин с женой Любовью Саввишной и остальные — холодиловские работные и матросы из Охотска.

— Други мои! — обратился к ним Беньовский. — Решение ваше огорчило и встревожило меня. Вы поступаете необдуманно, рискованно. Что вас ждёт в России? Плети палачей, тюремные застенки, дальняя ссылка...

— А ты не пужай нас, господин хороший, — перебил его камчадал Попов. — Мы пуганые, да не пужливые.

— Подумайте.

— Подумали уже, — ответил Судейкин. — Вину перед Россией, перед императрицей мы искупили своими страданиями. Готовы отдаться на милость державной матушки Екатерины. Лучше пострадать за свою вину, отдать живот свой на родной земле, нежели скитаться людьми без роду без племени по чужбине.

— Смотрите, с огнём играете.

Беньовский ещё долго убеждал людей. Он теперь большой человек, приближённый, можно сказать, к королю Людовику, командир корпуса! Его корпус отправляется на завоевание богатых заморских земель. Все его сподвижники будут состоятельны, прославятся подвигами. Но все убеждения и уговоры оказались тщетны. Морис Август понял, что решение этих четырнадцати возвратиться во что бы то ни стало на родину созрело давно и было неколебимо.

— Оставь себе славу и богатство, господин барон, — сказал Рюмин.

— И ты, Рюмин! — сказал с сожалением Беньовский. Канцелярист всегда казался ему безропотным и преданным исполнителем, незаменимым секретарём с отменным писарским почерком. Видать, и в Рюмине назрел перелом. А может быть, он всегда раскаивался в содеянном и мечтал о возвращении на родину и только прикрывал свои тайные помыслы показной преданностью?

— Не взыщите, господин барон, — сказал виновато Рюмин. — Не по пути нам. Родина-то, она сильнее держит человека, чем слава и богатство.

Удалось Беньовскому убедить последовать за ним в неведомую экспедицию только одиннадцать человек. И это оказались далеко не самые полезные и нужные ему люди: священнический сын Уфтюжанинов, бывший приказчик Холодилова Чулочников, два матроса (один из них, Андреянов, с женой) и шестеро бывших работных. Ни одного офицера среди них не было.

Морис Август не поскупился и выставил этим одиннадцати бочонок дешёвого кислого вина с угощением. Пусть знают, что он, Беньовский, умеет ценить дружбу и преданность. А сам думал с тоской: только одиннадцать, собственно десять — баба не в счёт, — и никто не держал в руках ружья.

Морис Август Беньовский решил расстаться с несговорчивыми по-хорошему, без стычек. Пригласил к себе Рюмина.

— Будешь, Иван, за старшего. Отправляйтесь в Париж, в русское посольство. Дорога в Россию ведёт через него. Вот вам на дорогу... Сумма, знаю, невелика, большей не располагаю. На дилижанс не рассчитывайте. Пешочком, пешочком придётся... Деньги даю вам на харчишки, чтоб не голодали дорогой.

И ещё Беньовский выдал каждому, решившему возвращаться на родину, так называемый аттестат. В нём говорилось о хорошей нравственности предъявителя, «служившего с честью и отличиями», и высказывалась просьба ко всем оказывать данному лицу помощь и содействие. Бумага была подписана «командиром корпуса волонтёров, полковником бароном де Беньовским» и заверена гербовой печатью.

Никакого практического значения сей аттестат не имел, тем более за пределами Франции. И вряд ли кто-нибудь смог воспользоваться этой филькиной грамотой. Пожалуй, это было лишь очередным проявлением позёрства со стороны Мориса Августа, продолжавшего разыгрывать перед своей командой роль влиятельного и всесильного вершителя людских судеб.

Не более чем позёрством, красивым жестом со стороны Беньовского было и посещение им могил пяти умерших в лорьянском госпитале беглецов. Их судьба была Морису Августу абсолютно безразлична. Но он продолжал играть свою роль. Он пригласил всю команду, попытался было уговорить полковника Бюисона дать ему отделение солдат с ружьями, чтобы почтить усопших торжественным ружейным залпом. Бюисон просьбу отклонил — по уставу не положено. Местное духовенство не дало своего согласия похоронить русских, которые не были правоверными католиками, на кладбище. Их похоронили на унылом песчаном пустыре на краю болота. Поставили общий дубовый крест. Морис Август, поклонившись могилам, произнёс прочувственную речь. При этом перепутал имя работного Трапезникова, назвав его Ефимом вместо Ефрема. Иван Уфтюжанинов прочитал заупокойную молитву.

Навестил Беньовский Адольфа Винблада в госпитале. Беседы между ними не получилось. Швед мычал нечто нечленераздельное, безуспешно силясь произнести несколько слов, и, кажется, плохо улавливал, что говорил ему посетитель. Морис Август посидел у койки больного ровно столько, сколько было прилично, и вышел из палаты с тяжёлым чувством.

Рюмин, Судейкин, Бочаров и другие добирались из Лорьяна до Парижа пешком. Той небольшой суммы денег, которой снабдил их Беньовский, еле-еле хватило на скудное пропитание. Питались прошлогодней картошкой, которую покупали у крестьян и пекли на костре. У костра же и ночевали. Иногда жалостливые крестьянки выносили им кувшин молока. Если же заставал дождь, просились на один из постоялых дворов, часто попадавшихся на пути. Вот так и добрались до Парижа.

Российский дипломатический представитель не носил высокого ранга посла, даже ранга посланника или полномочного министра. Он был лишь резидентом, то есть носителем самого младшего звания, какое мог иметь дипломат, представляющий свою державу в стране пребывания. На это имелись свои причины. Отношения России с Францией были более чем прохладные. Во время Семилетней войны Французское королевство оказалось союзником Пруссии, с которой Россия в союзе с Австрией вела войну. Во время очередной русско-турецкой войны Франция оказывала султану всяческую поддержку, поддерживала она и Барскую конфедерацию, вооружённые силы которой в конце концов возглавил французский генерал Дюмурье. По всем этим причинам российское правительство не спешило назначать в Париж дипломата более высокого ранга или повышать дипломатический ранг Хотинского, остававшегося только резидентом. Отношение к резиденту иное, чем к послу, и Хотинский не раз испытал это на себе. У посла или посланника верительную грамоту принимает сам венценосный глава государства, у резидента же — только министр иностранных дел. Послу или посланнику всегда открыта дорога к министру для частной или официальной беседы, если этого требуют интересы двух государств. Резидента министр редко принимает сам, а перепоручает своим помощникам.

И всё же российский резидент Хотинский был наделён всеми полномочиями дипломатического представителя Российской империи и нёс на своих плечах нелёгкое бремя повседневной рутинной практики взаимоотношений двух крупных держав. Он не был яркой звездой в истории русской дипломатии, не вошёл в обойму выдающихся творцов внешней политики. Это был рядовой усердный чиновник, стремившийся по мере своих средних способностей и возможностей выполнять с помощью небольшого посольского персонала свою непростую миссию.

Привычный ритм жизни дипломатического представительства однажды нарушило появление у его ворот небольшой толпы запылённых, оборванных людей с жалкими узелками и котомками. Их было тринадцать мужчин и одна женщина. Напоминали они заправских бродяг. Двое были босоноги — разбитые в пути сапоги пришлось выбросить.

Привратник не пропустил во двор непрошеных гостей, не внушивших ему доверия, и задвинул металлический засов ограды. Но люди заголосили, загалдели на все лады, стараясь убедить сурового привратника, отставного солдата, в том, что они русские, пришли за помощью, желая возвратиться на родину. Он доложил младшему из секретарей, обычно принимавшему посетителей, какие попроще. Тот вышел к ограде, приказал пропустить их во двор. Усталые люди побросали свои узелки и котомки и опустились на землю.