Каторжный завод

— Завод может давать огромные барыши! —почти с отчаянием воскликнул Тирст.

— Вот вы этот барыш и покажите, Иван Христианыч, дайте пощупать, — ухмыльнулся Ярыгин и, подмигнув, добавил: — А вы, наместо того, еще денег просите! Лука Семенович копейку сегодня не в пример дороже ценят, чем копейку завтра.

На некоторое время в кабинете установилось тяжелое молчание. Тирст, казалось, был уничтожен доводами стряпчего. Подперев голову рукой, он шарил беспокойным оком по разложенным на столе книгам, как бы ища в них помощи и спасения.

Ярыгин исподлобья наблюдал за ним.

— Да что вас, Иван Христианыч, так приспичило? Сами же говорите — запасы руды и угля есть. Все цехи и мастерские работают. Мастеровых и чернорабочих в достатке…

— Вот то-то, что в достатке! —со злостью отозвался Тирст. — Рабочим платить надо. Для того и просил денег.

— Ну, батенька мой! —развел руками Ярыгин, — Испортила вас казенная служба. Привыкли чуть что к гу бернскому казначею руку тянуть. Эко диво, рабочих расчесть! Много ли на это денег потребно?

— В заводской кассе, — сообщил Тирст, — едва достанет на очередную выплату. В следующую субботу платить нечем.

— Подождут, — небрежно бросил Ярыгин.

— Со дня основания завода не было случая подобной несостоятельности заводской конторы, — возразил Тирст.

— Избаловали людишек! —назидательно укорил Ярыгин. — Ясное дело, в государевой казне денег богаче, чем в кассе господина Лазебнпкова. — Он помолчал и, как бы снисходя к промашке Тирста, добавил: — Конечно, враз людишек к новым порядкам не приучишь. Расчет надобно произвести.

Тирст насторожился, и Ярыгин это заметил.

— Нет, насчет денег и не помышляйте… А рассчитать рабочих надобно… Заводская лавка вином торгует?

— И вином, и провиантом, и прочими товарами.

— Хотя бы и прочими. В заводской лавке вино — главный товар… А кроме заводской, есть еще лавки в слободе?

— Мещанин Шавкунов держит лавку.

И он вином торгует?

— Имеет разрешение.

— Так вот, Иван Христианыч. Рабочих мы ублаготворим. И денег у господина Лазебникова просить не станем.

Ярыгин произнес это со всей важностью, какую мог из себя выдавить. Заметно было, что ему доставляет огромное удовольствие учить уму–разуму самого Тирста, о хитрости и изворотливости которого с превеликим уважением отзывался даже правитель генерал–губернаторской канцелярии.

— Перво–наперво, — поучал стряпчий, — надобно закупить у Шавкунова все вино, сколько у того имеется…

— Ефим Лаврентьевич! —не выдержал Тирст.

Но Ярыгин остановил его не терпящим возражений жестом и, не обращая внимания на изумление хозяина, продолжал:

— Затем надобно прекратить продажу вина и в заводской лавке…

Единственное око Ивана Христиановича раскрылось до предела, дозволенного ему природою.

Ярыгин, воровски оглянувшись по сторонам, поманил к себе Тирста. Когда Иван Христианович, придвинув кресло, уселся рядом, стряпчий склонился к самому его уху и принялся нашептывать что-то, видимо, весьма занятное, потому что сосредоточенно угрюмое лицо Тирста мало–помалу утрачивало свою угрюмую настороженность и под конец даже покривилось хитренькой улыбочкой.

— Улавливаете? — спросил Ярыгин и, довольный собою, даже потрепал Тирста по сухому колену.

— Улавливаю, —ответил Тирст, делая вид, что не заметил фамильярности стряпчего.

Ярыгин с неожиданной при его дородности прытью вскочил, присел к столу, написал несколько строк, припечатал бумагу своей печаткою и протянул Тирсту.

— Распоряжение управляющему Балаганского винокуренного завода выдать в расчет с главного конторой фирмы пять бочек спирту. Снаряжайте немедля обоз, Р1ваи Христианыч!

5

Эту неделю смена Еремея Кузькина работала в ночь, Иван пришел домой на рассвете, помылся горячей водой (Глафира с вечера наливала полный ушат кипятку и укутывала его старым стеганым одеялом), поел разогретых щей и улегся в сенцах на топчане, чтобы не потревожить утренний, самый сладкий сон жены. С тех пор как Настя посулила ему сына, Иван относился к ней особо бережно.

Но самому ему сегодня отдохнуть не удалось.

Часу в девятом утра прибежал встрепанный Тришка.

Глафира не сразу пустила его в дом. Спит хозяин, токо–токо лег. В ночную работал.

— Анне знаю! —отмахнулся Тришка. — Чай, вместях мы робим с вашим хозяином. Вместях при печи состоим. Я вот и вовсе не ложился. Дело, вишь, такое, шибко срочное…

Глафира поняла так, что опять что-то стряслось на проклятой печи, и, ворча про себя, пропустила Тришку в сени.

Иван, огромный, казалось, во сне он еще у кого-то призанял росту, лежал навзничь, закинув за голову крепкие жилистые руки. В полутьме сенцев бородатое лицо Ивана выглядело угрожающе сердитым, и Тришка не сразу решился прервать его сон.

— Вишь ты, такое дело вот… — словно оправдываясь перед кем-то, пробормотал он и боязливо тронул Ивана за плечи.

Иван сразу открыл глаза. Узнав Тришку, успокоение потянулся, тряхнул головой, сбивая сон, и спросил:

— Чего тебе?

— Еремей Федотыч! —торопливо зашептал Тришка, и Иван усмехнулся про себя: наконец-то он узнал свое отчество! (В паспорте Еремея Кузькина оно не было прописано г— каторжным и ссыльным отчество не положено, а спросить у Еремея перед смертью к слову не пришлось.).

— …Еремей Федотыч! В заводской лавке вином торгуют!

— И что с того? — Иван не мог взять в толк Тришкиного волнения.

— Вина-то втору неделю нет в слободе! — захлебываясь в торопливости, пояснял Тришка. — В заводской лавке нет и у Шавкунова нет. А тут, вишь, продают! Только что расточали бочку… Слышь, Еремей Федотыч?.. Одолжи полтиной до обеда!.. Вот те крест, в обед принесу!

— Тьфу ты, балаболка! —рассердился Иван. —Сна решил. Одолжить тебя по шее!

— Еремей Федотыч! —взмолился Тришка. —Ударь хошь раз, хошь два. Токо выручи. Одна ведь бочка вина-то. Разберут…