Кавказ
Шрифт:
Посреди всех этих продавцов прохаживались лезгины с сукнами домашнего производства. Эти сукна белого, светло-желтого или желтоватого цвета пользуются большим спросом на Кавказе. Они долго не изнашиваются и особенно хороши в борьбе с растениями, иглы которых они срывают со стеблей быстрее, нежели позволят оставить на себе их следы. Штука сукна, из которой можно сделать черкеску и панталоны для человека обыкновенного роста, продается от 6 до 12 рублей, т. е. от 28 до 98 франков, смотря по качеству. Сукна эти непромокаемы и, несмотря на свою гибкость, похожи скорее на трико, нежели на ткань. Вода скользит по ним, никогда не проходя сквозь них. Я купил две штуки этого сукна. Может быть, наши негоцианты, изучив его пряжу, извлекут для себя какую-нибудь пользу.
В отличие от бродячих торговцев, униженно предлагающих свои товары, лавочники, чем бы они ни торговали, важно
На здешних базарах все производится и все продается. Три самых великолепных базара, какие я когда-либо видал — дербентский, бакинский и нухинский; даже тифлисский во многом им уступает. Если я говорю: здесь все делается и все продается, то из этого следует заключить, что все делается и продается сообразно потребностям города персидского, недавно только русского, и который никогда не будет вполне европейским.
Делают и продают ковры, оружие, седла, патронташи, подушки, скатерти, папахи, черкески, обувь всякого рода — от горской туфли до грузинского сапога a la paulaine. Там делают и продают кольца, браслеты, ожерелья в один, два и три ряда татарских монет, головные уборы, которым позавидовали бы наши театральные красавицы и которые соблазнили бы даже прекрасную Нису, булавки, корсажи, из-под которых висят золотые или серебряные фрукты, эмблемы фруктов еще более драгоценных, которые им суждено заключать в себе. И все это блестит, отсвечивается, шевелится, спорит, дерется, вынимает ножи, хлопает плетью, кричит, угрожает, бранится, сложа руки на груди, обнимаясь, живя между спором и смертью, между пистолетом и кинжалом.
Мы были свидетелями такой сцены: трое или четверо покорных лезгин, из тех, которые приходят продавать свои сукна, остановили одного всадника, схватив коня за узду. Чего они хотели, не знаю; что он им сделал, тоже не ведаю. Он произносил угрозы, те кричали. Он замахнулся плетью и ударил ею по голове одного так, что тот упал: в ту же минуту его лошадь споткнулась, и он исчез в этом вихре, как вдруг откуда-то взялся его нукер и вмешался в дело: от каждого его удара кулаками кто-нибудь падал; тогда всадник приподнялся, снова показался на коне, стал раздаривать удары направо и налево, размахивая страшной нагайкой, как цепом, и когда толпа расступилась, его нукер вскочил сзади на коня, уселся, и оба ускакали, оставив после себя двух или трех окровавленных, почти изувеченных лезгин.
— Кто это и чего хотели от него эти лезгины? — спросил я у молодого князя.
— Не знаю, — отвечал он.
— И вы не желаете узнать причину?
— Зачем? Такое случается каждую минуту. Лезгины обидели его, а он поколотил их. Теперь ему надо быть осторожнее. Лишь только он будет за городом, должен беречься кинжала и ружейных выстрелов.
— А в городе разве они не употребляют в дело оружия?
— О, нет, они хорошо знают, что того, кто бы нанес удар кинжалом или выстрелил из пистолета в Нухе, мой отец велел бы расстрелять.
— Но если один убивает другого ударом нагайки?
— Нагайка другое дело. Она не запрещенное оружие. Тем лучше для того, кому природа дала добрые кулаки: он пользуется ими, и ничего нельзя сказать против этого. Смотрите, вот прекрасные седла; советую вам — если вы намерены приобрести седла, купите здесь: вы их достанете дешевле, чем в других местах.
Я купил два вышитых седла за 24 рубля. Во Франции нельзя иметь их даже за 200 франков, или, вернее, у нас их нельзя достать ни за какую цену.
В это время к нам присоединился один красивый офицер в черкесском платье. Он приветствовал молодого князя. Князь обернулся ко мне и рекомендовал его.
— Мохаммед-хан, — произнес он.
Имя было незнакомо.
Я поклонился.
Молодой офицер носил Георгиевский крест и великолепное оружие. Георгиевский крест всегда служит большой личной рекомендацией для его обладателя.
— Скажите, князь, кто это Мохаммед-хан? — спросил я Ивана.
Он обратился к Мохаммед-хану, и из разговора я понял, что речь шла о моем оружии; потом он воротился ко мне, а Мохаммед-хан шел позади нас.
— Не правда
ли, князь, речь шла о моих ружьях?— Да, ему знаком оружейник, который делал их, у нас он известен под именем Керима. Вы позволите ему осмотреть их?
— С большим удовольствием.
— Теперь я расскажу вам о Мохаммед-хане. Прежде всего, он внук последнего нухинского хана. Если бы город и провинция не принадлежали русским, они находились бы в его владении. Он получает пенсию и заслужил чин майора. Он племянник известного Даниэль-бека.
— Как! Любимого шамилева наиба, тестя Хаджи-Магомета?
— Так точно.
— Выходит, дядя служит Шамилю, а племянник русским?
— Всему этому виной нелепое недоразумение. Даниэль-бек был на службе у русских, как хан Элису. Генерал Шварц [204] , командовавший лезгинской линией, обошелся с ним, по видимому, несколько сурово. Даниэль-бек пожаловался на него, и не исключено, что и угрожал генералу. Вы, конечно, отдаете себе отчет, что в таких случаях всегда бывает трудно остановиться и проявить благоразумие. Ну, так вот. У Даниэль-бека служил секретарь — армянин. Он донес генералу Шварцу, что его хозяин намерен перейти к Шамилю. Письмо не попало к адресату, а было доставлено Даниэль-беку. Тот убил секретаря ударом кинжала, вскочил на коня и действительно перешел к Шамилю. Это произошло в 1845 году. Если верить ему, то он вынужден был изменить России. Находясь в Тифлисе, он попросил отпуск, чтобы отправиться в Санкт-Петербург и получить аудиенцию у государя императора. Ему дали конвой, но вовсе не для того, чтобы оказать ему честь, а чтобы за ним следить. Он и перешел к Шамилю. В 1852 году сделал попытку вернуться к нам, и с этой целью приехал в Гарнау-Магалли. Через посредничество барона Врангеля он передал свою просьбу князю Воронцову принять его вновь на русскую службу, поставив единственным условием, разрешение остаться в Магалли. Власти захотели даже вернуть ему прежний чин, если только он будет постоянно проживать в Тифлисе или Карабахе. Ведь Магалли совсем рядом с расположением войск Шамиля, и Даниэль-бек мог иметь с ним контакты. Даниэль-бек отказался от условий, предложенных князем Воронцовым, и вернулся к Шамилю. С тех пор он один из шамилевых наибов и причинил нам слишком много зла.
204
Генерал-лейтенант Григорий Ефимович Шварц — начальник Джаро-Белоканского военного округа.
— Случалось ли дяде и племяннику встречаться в битвах один против другого?
— Такое бывало дважды.
— Что же они делали в таком случае?
— Они обменивались приветствием, после чего каждый исполнял свой долг [205] .
Участливо смотрел я на прекрасного молодого человека 28 или 30 лет, напоминавшего мне «Аммалат-бека» Марлинского, за исключением, разумеется, его преступления.
Он появился на свет во дворце, который мы шли осматривать; во власти русских дворец только с 1827 года.
205
Дюма описывает эту историю так, как она излагается в двенадцатом томе «Актов Кавказской археографической комиссии» (Тифлис, 1904, с. V) Из этого источника следует, что 7 августа 1857 года Даниэль-бек, изменив Шамилю, вернулся под покровительство Российской империи, ему возвратили генеральский чин, ордена, назначили большую пенсию. Даниэль-бек возлагал надежды на возвращение ему родового султанства Элису, но не получил его и в 1869 году уехал в Турцию, где его следы затерялись.
Я предложил молодому князю, из опасения пробудить в Мохаммед-хане печальные воспоминания, до поры отложить посещение. Он сообщил это Мохаммед-хану. Поклонившись, тот сказал:
— Я стал бывать в этом дворце после приезда сюда великих князей.
И он продолжал рассказ о своих странствиях.
Ханский дворец, как обыкновенно все такого рода постройки, расположен на самом возвышенном месте города. Он новейшей архитектуры и построен в 1792 году Мохаммед-Гасан-ханом. Династия, к которой этот хан принадлежал, зародилась в 1710 году. Самый замечательный человек из всей династии был ее основатель — Хаджи-Джелаби-хан. Он правил в 1735–1740 годах и несколько раз сражался с Надир-ханом, побеждая его во всех битвах. Он полностью покорил Ширван, дошел до Тавриза, взял его, оставил там своего наместника и распространил свое владычество до самого Тифлиса.