Кайл Соллей
Шрифт:
Скрипучие деревянные полы, серые стены с плесенью, мебель была, хотя вся пыльная, в паутине. Жилище мертво, не обжито. Запустение чувствовалось во всем, хотя дом и не разграбили. Но мы были в восторге. После того, как я без споров согласился с распределением комнат, и даже вернул потраченный серебряный су, Снорре неожиданно чуть не расплакался. Когда подуспокоился, пробурчал, что у него впервые в жизни будет своя комната. В этих чувствах он добыл из недр своего походного мешка плетеную бутыль, явно не с водой, и сделал мощный глоток.
– Снорре, давай поспим. Прямо на голых и сырых кроватях. И да, впервые в своих комнатах, всё такое. Я никак после ночной высадки и этих всех брожений по городу в себя не приду.
* * *
Проснулся, было ещё сравнительно
– Вообще, я сам умею чистить колодцы. Наука нехитрая. Спускаешься вниз на толстой веревке. Ведро на другой. Лопата, совок, черпак. Теснота. Всё подвязано к поясу, чтоб не утопить. Начерпываешь ледяной воды, грязи и ила в ведро. Перемажешься. Холодно как в аду. Орёшь, чтобы вытаскивали ведро. Следишь, чтоб по башке не треснуло на подъеме. Сверху обязательно плюхнет содержимым. Его там выливают. Бросают вниз. Ругаешься, что чуть не убили. И так весь день в этой дыре. Колени болят, почки ломит, холодно. Потом кровью мочишься – бывало. Но после трудов уже грунтовые воды наполняют низы колодца чистой водицей. Мне за это платили, правда мать всё отнимала, и отчим иногда избивал посохом своим. Кое-как насобирал чуток денег и ушел из дому.
– А потом? – спросил я, пересиливая природные позывы мочевого пузыря.
– Потом? Потом меня в замке Соллей вешали за кражу тощей глупой козы.
Я усмехнулся и пошел знакомиться с местным гальюном.
По окрестностям Ла-Теста текли небольшие ленивые ручейки, из-за которых в безветренную погоду водились полчища комаров. Вода в них чистая, поэтому вечером несмотря на решительные протесты норда мы пошли в один такой искупнуться.
Даже мне показалось, что купаться в ручье глубиной по пояс посреди пустыря – перебор. Но иной возможности помыться не было. Снорре, охранял меня от несуществующих врагов, но сам в воду лезть отказался. После морского путешествия хотелось почувствовать подобие чистой кожи. Травмированную душу саттеля решено было лечить ужином в Спарте. Заодно ещё Валентинов про страну Бюжей расспросим.
* * *
Пляж. Небо – потрясающий фантазию купол. Луна не вышла. Безоблачно. Звезды, крупные, яркие, щедрые светом. Сытые и слегка пьяные, мы сидели прямо на ещё теплом от жаркого дня песке в стороне от порта. Волны шумели, почти добираясь до ног. В руках саттеля бутыль, наполненная валентиновским вином. Ещё одна с собой.
А я смотрю на звезды. Никто в этом мире не знает про звезды, сколько знаю я. Что забыл здесь, почему не там? Отнял у норда флягу, залил в себя немного кисло-сладкой жидкости. Ну, допустим, попасть сюда не было моим осознанным выбором. Судьба. Случайность. Меня бросило в дрожь от воспоминания одиночества полёта. Тут хотя бы норд есть, который в подтверждение моей мысли громко отрыгнул.
Сколько может жить моё тело? Сколько ждать до того, когда местное население построит подобие цивилизации, разовьется, дотянется до звезд. Я даже могу активно помогать. Развивать науку то там, то тут. Прочитаю все, какие есть книги, буду писать свои. Под псевдонимами и из разных мест. Смогу улететь.
Делаю ещё глоток. Стоп. Улететь куда? На Зевенн? Кому я там нахрен нужен хоть сейчас, хоть через тысячу лет? Норд тянет руку за бутылью, делаю ещё глоток, отдаю. Волна шипит – ш-ш-ш-ш-ш. Оттого, что мне неуютно здесь и сейчас. Оттого что я не знаю этого мира, его законов и языков, религии. Не знаю, о чем думают другие, более взрослые, чем я. На рожах написано, что считают себя умнее. Оттого что они меня не понимают. Что меняется?
А может, сожри меня медведь, я прав. Что не такой, как все. Да хоть обойду пешком весь свет – всё равно буду не такой как все. Дело даже не в том, что я такой - ненастоящий человек. Никакой ученый муж, никакое оборудование не выявит мою «инаковость». Нет. Дело в том, что никто не был в чужой шкуре. Никто не знает, как
другой мыслит и чувствует. Тем более - что пережил. Например, через что прошел Снорре, если он даже факт своей казни не воспринимает как самое особенное событие? Казни! Повешенья! И со всем этим своим океаном боли и гнева – он просто живет. И я живу. Моя тайна одна. Его – другая. Я ведь даже могу к нему в голову залезть, но не стану. Он особенный. Каждый, если не совсем дебил - особенный. Но эта особенность нужна только ему.Улечу я на звезды. Вот, чёрт подери, завтра спустится исследовательская капсула нейтралов. Случайно. Захвачу её, улечу. И что? Я перестану быть мобильным одиночеством? Моего дома нигде нет. Нет моего рая. В этом мире хорошо и спокойно не бывает никому.
Ошибка – считать, что можно уехать из плохого места и станет всё хорошо. Любое место плохое, в любое место притащишь себя.
По крайней мере, тут всем хреново. Есть несколько человек, которым я могу помочь. Не жду благодарности, я делаю это для себя и потому, что сам считаю это правильным. А эта, пропахшая плесенью, снятая внаем хибара, единственный дом во всей вселенной, где моё место.
Познание и признание самого себя – ключ к личному счастью. Как большой ржавый ключ в кармане Снорре. Есть в наличии – только пока не срабатывает.
– Где бы ты хотел жить во всем мире, если бы мог выбирать, Снорре? – прервал я длительную тишину и свой внутренний монолог.
– Ну, – после некоторой паузы ответил слегка окосевший голос саттеля. – Мне здесь нравится. Берег. Нордская кровь во мне любит море, это не отнять. Хоть всю жизнь до стариковства проживи в горах или степи, помирать всё одно приду к морю. Тут тепло. Просторно. Не воняет, как в Конкарно. Вот в таком домике бы жил. Корову бы завел. Или даже две. Девку жопастую. Я б её не обижал. Любил бы. Не ушел бы, как этот крысёныш с бешенными глазами. Детям бы выстругивал фигурки из дерева, как дед. Звезды тут красивые до жути. Пойду поссу.
– Гм. Сходи, конечно. Я попозже. Сумку постерегу. Завтра надо будет на рынок пойти, скупиться по твоему списку. О цене – опять ты будешь спорить.
Глава 12. Дом с ёлкой
Дверной замок починили. Для этого пришлось снять с петель дверь, которая, упав, чуть не пришибла норда. Сняли, совместно отковыряли крепления. Механизм просто распался на части.
Я дивился примитивности частей замка и тем, что его можно открыть буквально погнутым гвоздем.
Рано, ещё до рассвета – норд проснулся, стал ходить, копошиться, как гигантский ворчливый крот и разбудил меня. Сонные, с бодуна, я не умытый, поплелись на рынок покупать по списку, который находился в нечёсаной голове Снорре (тоже неумытой, но для него это обычное состояние).
Ведро, лопата (зачем нам лопата?), мотыга (а мотыга зачем?), кастрюля, несколько ножей, вилка одна – для меня, деревянных лопаток-ложек сразу шесть (зачем шесть?), тарелки, миски глиняные. Сковорода, котел для воды, совок, тачка чтобы всё это везти (все равно не влезло). Войлочные одеяла, тут мы разгулялись, брали большие, с рисунком. Тюфяки новые. Лохань, слишком маленькая чтобы мыться, видимо для стирки. Масляные лампы сразу две и масла к ним. Инструменты, топор, какое-то шило, легкий молоток. И далее по списку. Всё придирчиво по десять раз осматривалось нордом. Частенько он нюхал товар и из этой понюшки делал для себя какой-то вывод.
Снорре остервенело торговался за каждое медное денье. Через час нас знал весь рынок. Несколько мальчишек были наняты оттащить купленное в таверну Спарта.
Только потом мы завтракали на открытой площадке, кормила Валентина, слушая сбивчивый рассказ норда про дом и похождения по рынку.
Ещё позже чистили механизм замка. Продували. Мне в глаз попал кусок ржавчины. Скребли ножами. Снорре мазал их вонючим горным маслом из пузырька. Собрали назад, вставили дверь, что оказалось намного труднее, чем снять. Ведь надо попасть сразу на две уродливо кованые дверные петли, ругаясь и балансируя огромной дверью, чтобы она опять не рухнула.