Казаки
Шрифт:
— Посылае гетман козака Мотавыла в образи старця, нибы ялмужны просячого, з лыстом до крымського салтана, уверчен у ёго в лычаках. Вин от зараз за тобою з городу выйде. Вси люды в Чигирыни об тым тильки Бога молять, щоб гетманы швыдче замырылысь миж собою, сгыдла война, до того, колы довго стоятыме вийсько, голод настане. Уже и так дитей много умирае. Вси хотилы б йты за Днипр на слободы.
Эти слова проговорил он без всяких движений, потупя вниз голову и не глядя на Молявку, и никто из шедших около него не мог ни расслышать его слов, ни даже догадаться, что он передает посланцу какой-то секрет. Не дожидаясь никакого ответа, неизвестный оставил Молявку.
По
Скоро был Молявка лицом к лицу с этим человеком. Это был на вид оборванный донельзя нищий. Ноги у него были в лаптях, без онучь. На плечах и вдоль тела болтались грязные отрепья — остатки существовавшей когда-то свитки, из-под них виднелось заплатанное грязное белье. Нищий снял дырявую шапку и низко кланялся, увидя подходящего хорошо одетого козака.
— Боже! Я кий гольтяпака! Який бидолага! — говорил тоном сострадания Малявка. — Видкиля ты, чы не з Чиги-рына?
— Эге! Мылостывый добродию! — отвечал нищий. — Утик, да воны и самы, правду сказать, пустылы, не сталы задержувать, бо скоро ничого буде всим иисты и вси пидуть так, як я .
• — Ходы за мною, старче Божии! — сказал Малявка. — Мени от як стало жаль тебе! Я тебе и нагодую, и одягну, и через стан проведу, ба сам не проберешся. Затрымають и в полон заберуть.
— Мени, добродию, все ривно. Нехай беруть. Я не мов-чатыму, все повидаю, що знаю; до того не до татар пийду, а своим же христианам отдамся, — говорил нищий.
Он пошел вместе с Малявкою. Доходили до стана. Уже виднелись палатки начальных людей. Сторожа перекликались.
Дойдя до караула, Молявка взоткнул на саблю свою шапку, обвязанную белым платком. ,
— Гасло! — крикнули караульные.
— Свята пьятныця! — отвечал Малявка. То был дневной лозунг. Его пропустили.
— А се кто с тобою йде? — спрашивали караульные, показывая на нищего.
— Се старець, мылостыни просыть. Видный, я его з Чыгирына с собою взяв, хоче до нас перейты. Я ему мыло-стыню подам.
Потом, обратившись к нищему, Молявка сказал:
— Бач яки у тебе погани лычаки, скидай их к злыдню, обуй мои сапьянци. Мени тебе дуже жалко стало. Я сам с себе все поскидаю, да тебе одягну, бо в мене, дяковать Богу, все е. От и кирея тоби. Скидай свои ганчырки!
Молявка снял с себя коричневого цвета суконную ки-рею и хотел набросить на плечи нищему. Нищий, словно кто на него кипятком брызнул, отскочил в сторону, потом, приняв вид смиренника, говорил:
— Ох паночку! Добродию мий! Чи варт я того? Боже, Боже! От Господь послав якого мылостывого доброчынця. Дале-би се пивсита сходы, другого
такого доброцынця не надыбаеш!Он кланялся в ноги.
— Скидай, кажу, свои лычаки, обувай мои сапьянци! — говорил Малявка.
Нищий повертывался туда-сюда, и, видимо, не знал, что ему делать.
Молявка крикнул к сторожевым казакам:
— Скидайте, братци, з мене сапьянци, и обувайте сего старця, а я в его лычаках доплентаюсь як-небудь до Чер-ныговською полку.
— Пане ласкавый, пане мылостывый! Не треба! Не треба! — говорил нищий и порывался идти в сторону.
— Ни, треба, старче! — сказал Молявка: — чуеш, що тоби кажуть: давай мени свои лычаки, а сам обувай мои сапьянци!
— Паиочку добродию! — говорил совершенно растерявшийся нищий: — Не хочу, далеби-не хочу! — и с этими словами пустился было скорым шагом уходить.
— Доженить ёго, козаки! — сказал караульным Молявка: — Возьмить у его лычаки, а ему дайте обутыся в мои сапьянци!
Козаки бросились на нищего. Тот, сам не зная, как избавиться от беды, начал уже бежать во всю прыть; козаки догнали его, повалили, сняли с ног его лапти, надели на него «сапьянцы» и привели к Молявке.
Молявка достал из кармана нож, разрезал лапти и вынул из них свернутое в тонкую трубочку письмо, засунутое в складки лык, из которых были сплетены лапти.
— Се не при нас пысано, — сказал Молявка, развернувши письмо: — Сего мы не розберемо! Се мабудь по-та-тарськи, або по-турецьки. Да у нас в полку знайдеться и такий, що прочыта. Иды, лишь, старче, за мною, до нашого .полковныка!
— Пане, добродию, пане добродиюI — возопил нищий: — Я не старець. Мушу всю правду повидаты. Я козак Дорошенкив. Гетман чыгирынський послав мене в образи старцевому пробратысь через ваш стан в степ и подать зви-стку салтану, що стоить за Ташлыком, щоб швыдче прыхо" дыв з ордою на одсич. Се Дорошенко свии лыст мени заложыв у лычаки, а я не хотив йти до салтана, а хотив перейты до вас_на цареву службу.
— Як тебе звуть? — спрашивал Молявка .
. — Козак Мотовыло, — был ответ.
— Добре, що не брешеш, — сказал Молявка: — Не бийсь ничого. Иды до мого полковныка за мною. •
Они пошли. Караульне -козаки проводили их несколько саженей, потом воротились назад и смеялись виденному ими событию. Молявка пустил Мотовила впереди себя. Прошедши версты две, они проходили мимо заросли и Мотовило затеял было броситься в кусты, но Молявка догнал. его, схватил за руку и, сняв с себя пояс, крепко завязал ему назад руки.
— Ты,- бачу, пруткий, козаче, — сказал Молявка. — Да я, мабуть, моцнийший от тебе.
И он погнал Мотовила далее, а сам постоянно держался за край пояса, которым были связаны руки Мотовила.
Коз аки Черниговского полка, стоявшие на карауле у своей полковой ставки, окликали его, потом, когда он произнес лозунг, пропустили.
— Я, — сказал Молявка, — веду до пана полковныка таке дывне звирья, що вин зрадие, скоро побачыть!
Молявка привел Мотовила к шатру Борковского.
— Пане полковныку! — кричал он. — Выходь твоя мылость глядить на дыво дывне!
Барковский тогда только что воротился в свой шатер после осмотра своего полка; услышавши голос Молявки, он вышел с своим обычным серьезным видом. Молявка рассказал ему все, что видал в Чигирине и представил пойманного козака, но не сказал, однако, что ему незнакомый человек в Чигирине заранее сказал про Мотовила, а изо-бр а зил дело так, как будто он, Молявка, сам, по собственной смекалке, задержал нищего и вынул у него из лаптей таинственное письмо, написанное на неизвестном для него языке.