Казейник Анкенвоя

– Доброе утро, товарищ Дарья. Уже хлопочете?

Дарья Шагалова промолчала. Полагаю, она и не слышала меня. Полагаю, она витала где-то в облаках. Я установил поднос на подоконник, и примостился рядом в ожидании, когда она изволит снизойти до моей ничтожной персоны. Я смотрел в окно на залив, пил кофе и покуривал. Наконец, Дарья изволила.

– Подайте кисточку, - велела она без отрыва от производства.
– Любую, но тонкую.

– Кто рано встает, тому Бог подает.

– Что?

– Вы русские народную сказку «Гуси-лебеди» проходили? «Отведай мой кофе, спрячу тебя».

Она засмеялась, отставила птицу, и взяла с подноса кружку с кофе.

– Я другую историю помню, - оседлала Дарья любимого конька. – О том, как первых мужчину и женщину Господь из глины сотворил.

– Мусульмане полагают, что Аллах подобрал для сотворения какую-то особенную глину.

– Для всех подобрал, - Дарья со знанием дела перечислила варианты.
– В Азии

Создатель вполне мог использовать желтую глину, в Африке черную, в Америке красную, а в Европе каолин.

– А голубую и зеленую глину? – проявил я живейший интерес.

– Вполне. Имеется Кембрийское голубое месторождение. И недавно вскрыли зеленый пласт в Корочанске.

– Геи повсюду. Согласен. Хотя насчет зеленых человечков я, по совести, сомневался. Но теперь конечно. Если Корочанский пласт.

Я покинул студию, обремененный грузом бессмысленных знаний, и снова полез на крышу института. Я надеялся высмотреть каких-либо рыбаков из Казейника.

Перспектива грести в поселок на дверной коробке не особенно меня радовала.

Рыбаков с утра хватало. Кто на челноке с багром, кто на плоту, сплетенном из бревен и ящиков. Какая-то шустрая артель промышляла на баркасе с лебедкой.

Удили мебель, одежду и прочую хозяйственную утварь. Но все как-то в крайнем отдалении. С полчаса я прошатался по крыше, проорал, охрип, и положил уже рассчитывать на себя, когда набрел на отличную резиновую лодку с мотором.

Место ее швартовки у оконной рамы нижнего этажа я раза четыре проходил. Стало быть, лодка причалила, пока я на другом краю вел односторонние переговоры с командой баркаса, поймавшего крупный шифоньер. Шифоньер, клюнувший на якорь лебедки, сопротивлялся. Артельные суетились, мешали друг другу, и крики мои, усиленные маханием бинокля, отзвучали вхолостую. Не было ни гроша, да вдруг целковый. Соблазн угнать моторку был велик. Я уже начал разоблачаться, чтобы сбросить в нее одежду, и захватить ее самым пиратским образом, нырнувши с крыши, как задался вопросом: а где управляющий? Управляющий лодкой мог приплыть только к Дарье. А, значит, или муж ее Зайцев, или бес его знает кто. В поселке уголовников хватало. Так и так получался свинский поступок. Бросить в беде гостеприимную Дарью, или же угнать у ее супруга транспортное средство было бы низостью от меня.

Надевая пуловер, я поспешил спуститься в мансарду. Интеллигентного вида юноша в очках и с родинкой на шее бережно выкладывал из портфеля пакеты, завернутые в масляную бумагу. Пакетов я два начитал. Дарья один развернула и поцеловала юношу в щеку.

– Ты прелесть, Зайцев. Семга. Слабосоленая.

– На комбинате премировали, - юноша кончиком пальца выровнял очки на переносице.
– За передовую статью «Ренессанс окружающей среды»

Юношу я узнал. Юноша оказался тот самый, что интимно беседовал с Шуриком Хомяковым в «Нюрнберге». «Зайцев, стало быть, - идентифицировал я супруга Дарьи Шагаловой.
– Главный редактор многотиражки. Золотое перо Казейника».

На столе, как подтверждение, лежал свернутая надвое газета. Первой на мое присутствие откликнулась Дарья Шагалова.

– Знакомьтесь, Макисович, - представила Дарья спутника жизни.
– Зайцев. Мой гражданский муж.

– Вижу, что не военный.

Зайцев так же узнал меня, судя по неприязненному и настороженному взгляду. Заставши меня в собственном доме, Зайцев был, как мне показалось, напуган. И точно разочарован. А я уже подошел к нему вплотную. Редактор скривил губы и подал мне вялую руку, испачканную маслом.

– Зайцев.

– Дед Мазай, - пожать руку мужчине умнее, добрей и привлекательнее себя почитаю за честь, даже если она рыбой воняет.

– Ваша лодка под окнами?

– Это Максимович, - Дарья поспешила с комментариями.
– Бывший сотрудник института. В командировку приплыл за лабораторным оборудованием.

– Это не Максимович, - гладя в сторону, редактор нащупал на крючке вафельное полотенце, и вытер ладони.
– Это монах из поселка.

– Вы монах?
– Дарья укоризненно посмотрела на меня.

– Монах, - отозвался я.
– В черных штанах. Отвезите меня в поселок, Зайцев. Я вам заплачу.

– Из награбленных денег? Ты налетчика пригрела, Дарья. Мне стыдно за тебя. Он позавчера «Нюренберг» ограбил в присутствии роты вооруженных славян. Участкового Щукина зарезал. У Агеева отвертку отобрал. Сто двадцать тысяч рублей унес деньгами, да водкой. Дарья как стояла, так и села на стул.

Я почувствовал, что она вот-вот расплачется. Но она выдержала характер. Она терпеливо ждала от меня объяснений, каких, однако же, не последовало. Я не намерен был ее в чем-то разубеждать. Я не совершал того, что приписывал мне Зайцев, и не набивался в Максимовичи. Как и в монахи, прошу заметить.

– Ты спала с ним?
– уши Зайцева вдруг зарделись.
– Почему на нем кофта моя наружу внутренней стороной?

Пуловер его я, действительно, напялил в спешке наизнанку.

– Он взял тебя силой?

Зайцев истерично всхлипнул, как-то по-детски топнул обувью, и кинулся на меня с кулаками. В рукопашных поединках редактор не был силен. Я легко уклонялся от его хаотичных попыток заехать мне по физиономии. Он впустую перемол кучу воздуха, постарался боднуть меня затылком в живот и расколотил занимавшую угол мансарды фарфоровую вазу. Зайцев посидел в своем углу, восстановил дыхание, и снова ринулся в атаку. Уверяю вас, ничто так не поощряет агрессию, нежели как пассивное поведение жертвы. На исходе четвертого, приблизительно, раунда Зайцев удачно лягнул меня в больное колено. Короче, надоела мне этот честный бой. Без особенного размаха я саданул ему в челюсть, и Зайцев укрылся под обеденным столом.

– Послушайте, Зайцев. Вы отдаете себе отчет, насколько может быть опасен человек, который грабит с отверткой винные магазины?

Он промолчал, буравя меня из-под стола взглядом, исполненным лютой злобы.

– Тогда отдайте мне ключ зажигания от моторки.

– Двигатель стартером запускается, - угрюмо ответил редактор.
– Хотите еще и угон в свою автобиографию внести?

– Хочу, - подтвердил я свои намерения.
– И хочу, чтобы вы уяснили, Зайцев: своей автобиографии не бывает. Бывает своя биография. Или автобиография. Но как вы редактор, вы могли этого не знать.

За бессмысленной возней с редактором, я совсем позабыл о присутствии его благоверной. Так она тихо себя вела. Оказалось, она убивала время за чтением газеты.

– Вот же. Здесь опечатано происшествие, - Дарья зачитала вслух криминальную выдержку.
– «Эта жалкая тройка матерых злодеев заранее спланировала момент, когда в «Нюренберге» останется мало народу. Каждый из них сыграл свою роль в трагическом фарсе, разыгравшемся на виду полусотни очевидцев. Славянский иуда Агеев, осквернитель хоругвей и заповедей ордена, прикинувшийся паршивой овцой среди стада, зарезал в туалете милиционера Щукина, переоделся в его мундир и ограбил кассу магазина в предварительном сговоре с так называемым продавцом Филипповым. Последний отброс этой комедии масок, некто Флагман из бюро ритуальных услуг цинично выносил награбленные деньги в гробу с телом убитого Щукина, когда подоспевший наряд анархистов задержал всю шайку в непосредственной близости от места преступления. Магазин «Нюрнберг», известный широким потребителям как лидер продаж лучшей в мире водки «Rosstof», создаваемой по утраченным русским рецептам из зерна высочайшей отчистки…». И так далее. И подпись: главный редактор Евгений Зайцев. Дарья отложила газету.