Казейник Анкенвоя

– Ты здесь как попал?
– удивление Словаря было искренним, чего не скажешь о гримасе нечаянной радости.

– Кая я сюда попал, - отозвался я с ударением на «сюда».
– Ты не поверишь.

– А в Ордене как?

– Ты не поверишь.

– А как вообще?

– Что бы я тебе не ответил, ты не поверишь. Давай, лучше, я тебя спрошу о чем-нибудь. Что бы ты ни ответил, я поверю.

– Проблемы, старик. Освобожусь, посидим за кружкой.

Весь диалог наш проходил за сбором пластиковых файлов. Мы ползали на коленях. Что перемещалось выше, мы не видели. И предложение Виктории Гусевой нас обоих застигло врасплох.

– Меня спроси.

– Туалет здесь есть?

– Идем.

Не оборачиваясь, она пошла по коридору. Я нагнал Викторию, когда она сворачивала за угол, ведущий в следующий коридор.

– Выбраться можно отсюда?

– Куда бы ты хотел?

– Пока не знаю, куда можно.

– Сюда.

Она остановилась у двери с пластиковым опрокинутым треугольником и кружком на верхней грани. Здесь мы расстались. Давно я не бывал в таком опрятном туалете. Круглый белый кафель на полу, чистый как в операционной. Жидкое мыло в плоских флаконах на всякой раковине. Бумажные отрывные полотенца в блестящей улитке на стене. Писсуары. Белые прямоугольные керамические писсуары с дырочками для опорожнения, и тоже отменно чистые. За открытой дверцей кабины меня ждал унитаз. Чистейший белый унитаз со стальной кнопкой на сливном бачке. Рядом ждала бумага. Настоящая голубая, отменно мягкая туалетная бумага в блестящей улитке. «Здесь жить можно», - признался я себе впервой, как угодил в Казейник. В одну из двух кабин уже кто-то въехал.

Я поселился на свободном унитазе, достал из презентованной Борисом Александровичем плоской жестянки цвета кофе с молоком тонкую сигару и, чиркнув спичкой, хотел ее раскурить, когда мужской голос из-за перегородки поделился со мной своими трудностями.

– Думал, напрасно сижу. Ничего не выйдет.

– Выходит?
– спросил я участливо.

– Вы же здесь. Вероятность вашего появления была восемьдесят к двадцати.

– Отчего же?

– Двадцать процентов на то, что вы покинете рефрижератор без желания опростаться. Еще шестьдесят, поскольку в корпусе еще три мужских остановки.

Спичка обожгла мои пальцы, и с шипением я уронил ее на кафель. Я почти сразу идентифицировал этот голос по диктофонной записи Щукина. У меня приличная слуховая память.

– Откуда вы меня знаете, Максимович?

– Просто Генрих. Вы личность известная. Нашумели. Господин Ростов профессора предупредил о вашем посещении рефрижератора. А я подслушал.

– Правда, что это вы «Кениг-рей» смонтировали?

– Безусловно.

– Тогда вы для меня Максимович. Просто Максимович.

– Не следует вам производить опрометчивых выводов, бургомистр. Вы уже их уже достаточно произвели. К тому же я очко отсидел. Полтора часа изрядный срок.

Предлагаю глаза в глаза продолжить.

– Согласен. Выходим по счету три.

– Раз, - отозвался Максимович.

– Два.

Я натянул спущенный комбинезон, и закрыл его на молнию. Мы одновременно вышли из кабин и рассмеялись. Присели на подоконник у стекла, залитого дождем с обратной стороны. Я раскурил сигару и протянул открытую жестянку Генриху.

– Откуда известно, что я бургомистр?

– Не курю. Спасибо. Хомяков тоскует в столовой. Бесплатное пиво глушит с редактором. С Евгением, как его…

– Понятно.

– Эвакуации ждут, - Максимович выставил из кармана две мелкие со скотчем бутылочки из тех, какими гостиничные бары сервируются.

– А вы не ждете?

Генрих свинтил с одной бутылочки пробку и без тостов опорожнил ее.

– Нет, - сказал эколог.
– Я прямо сейчас валить собрался.

– Далеко?

– Минут пятнадцать на катере. К Зюйдготам. Они на списанном АН-124 летают. Это, где заброшенная взлетная полоса. Четвертая часть суши над уровнем затопления. Здесь, Пивной завод, свалка и полоса. Пиво я терпеть не могу. Свалку жители облепили, кто выжил. Остается полоса. Жаль, катера нет.

– Мне ваша помощь нужна, просто Генрих. Здесь мы еще что-то можем, Генрих. Там ничего не сможем.

– Переверните, бургомистр. Здесь мы уже ничего не можем, а там еще сможем. И, напротив, мне ваша помощь нужна. Без вас бы я давно отсюда убрался.

– Что конкретно?

– У готов шикарный план. Мне Шевченко донес. Механик-водитель здешнего вертолета.

– Это меняет. Катер здесь есть. Я уверен.

– Я тоже. Здесь целая флотилия катеров на пристани.

– Следующим образом. Вы кусок брезента найдете?

– Любой величины.

– Хорошо. Потом спускайтесь на пристань. Ляжете в катер, накроетесь брезентом.

– В который?

– В тот, который понравится.

– А вы куда?

– А я на толчок с вашего позволения.

– Разумно.

Максимович пошел мыть руки. Я вернулся в мою кабину. Исправляя большую надобность, я слышал, как полилась и перестала вода из крана. По крайней мере, я докурил сигару и перевешал все «за» и все «против» Генриха. Против него было создание ускорителя «Кениг-рей». Но лаборант не отпирался от авторства. И это свидетельствовало в его пользу. И в целом толстый умный лаборант Максимович с волосами в ушах произвел на меня благоприятное впечатление. От Генриха разило паршивым одеколоном и внутренней свободой. И еще у него был какой-то план. Или у каких-то южных готов, какие прежде упоминались только зеленым активистом Крючковым. Вихрастый сварщик назвал их отбросами. Отбросами, признающими Ястреба. Иначе, Вику-Смерть. Намеренно или случайно привела меня Виктория аккуратно в туалет, где маялся Генрих? С формальной точки я сам ее попросил. И здесь вертелись три варианта. Первый. Вика понятия не имела, что меня Генрих в нужнике ожидает. Второй. Максимович стремился на свидание автономно, а Вика-Смерть знала об этом, и помогла нам встретиться из каких-то своих интересов. Третий. Вика и Максимович действовали сообща.

Первый вариант нейтральный. Если так, я подотрусь, тщательно помою руки и выйду в пустой коридор. Если Вика по-прежнему за дверью, оставались два. Либо Виктория с Генрихом противники, либо союзники. Первый из двух, или второй из трех абсолютно меня устраивал. И, кстати, был наиболее вероятен.

Поскольку Щукин по роду деятельности в людях, наверное, разбирался. И не стал бы в своем подвале от Александра Борисовича прятать мерзавца. И еще. Виктория активно участвовала в похищении Вьюна и обмене ее на лаборанта. Порядочный лаборант не простит этого даже соблазнительной куртизанке. И основное. Князь готовится к эвакуации. Князь желает, чтобы я с ним улетел. Словарю с Викторией куда желательней, чтобы я исчез. Причем, самовольно. Сгинул бы в Казейнике. Только Борис Александрович стоит между их желанием и мной. Генрих им тоже без надобности. Мало ли, как все дальше обернется?

Дело с похищением Вьюна уголовное. Вьюна с собой Князь точно брать не станет. Тогда Генрих последний живой свидетель. «Поможем Вике с пасьянсом, - решил я, выходя из кабины. «Хватит ей тасовать колоду вслепую», - решил я, протерев намыленные ладони под смешанной водой. «Пусть и Гусевой повезет, - решил я, оторвавши длинный язык блестящей улитки. «Сдадим ей крапленую карточку», - решил я, скомкав использованный язык, и поразив чистейшим трехочковым броском никелированную урну. Виктория Гусева ждала меня в коридоре.

– Давай ключ от катера, - не стал я и дальше ее томить.

– Бон вояж. Белый колибри на борту.

Усмехнувшись, Вика-Смерть бросила мне ключ на брелоке и сей момент слиняла.

На пристани я встретил осунувшегося Полозова. Лицо его было испачкано сажей. Спасательная его амуниция имела множественные ожоги и различной тяжести ранения. Глаза опустели.

– Где Матвеев?
– спросил он отрывисто.

– Погиб, Дмитрий Кондратьевич. Защищая меня погиб.

Атеист Полозов перекрестился, прошептал что-то свое и вернулся ко мне.