Каждый умирает в своем отсеке

— Я, товарищ капитан, перед законом чист. И вы за это когда-нибудь ответите...

— Ах, "товарищ"! Ты мне еще и угрожаешь?

Ребром ладони его сильно ударили сзади по шее, и Андрей очухался лишь на полу. Сержант вдобавок пару раз смачно врезал ему сапогом по ребрам.

— Ну что? Такой разговор предпочитаешь?
– подчеркнуто вежливо спросил капитан.

— За что?!

— Встать! Ишь, разлегся, сучара. Тут тебе не нары, належишься еще.

С трудом Андрей поднялся и снова сел за стол.

— Так что писать? Может, продиктуешь, капитан?

— Давно бы так, голубок. Пиши: зачем сюда приехал, кого тут знаешь, зачем пошел в кабак... Короче, все пиши... А мы потом поглядим на твое творчество.

Когда капитан и сержант ушли, Андрей закурил. Документы ему не вернули, а вот сигареты оставили. И за это спасибо. Было ясно, что его зачем-то проверяют и с нетерпением ждут, что он сейчас будет рассказывать про Пашку. Дулю им с маком! Не дождутся, салаги. А может, все проще и от него требуется лишь взятка стражам правопорядка, которую он не может им предложить, так как денег у него нет. Ту единственную сотню "зеленых", что лежала в кармане перед походом в "Пиццерию", у него изъял из кармана сержант. Ее, конечно, уже не вернут, но и бог с ней! Осталось надеяться, что выручит Пашка, когда узнает от Наташи, что произошло в ресторане... Пашка... Павел Николаевич... Старый друг и новоиспеченный бизнесмен.

"А может быть, это Пашка организовал все эти странные стычки и проверки?" — подумал Андрей, но сразу же отогнал от себя подобные мысли.

Когда Андрей вновь задокументировал все свои анкетные данные, причины приезда в родной город и события в "Пиццерии", в комнату снова вошли капитан и сержант.

— Да это какая-то отписка, — прочитав, заявил капитан.
– Он издевается над нами, видно, ушлый мужичок. Посади-ка ты его пока во вторую. Начальник придет и сам разберется, что это за жук.

Отобрали поясной ремень и все остальное, а затем по длинному коридору повели в камеру, похожую на спичечный коробок. Табуретка, откидной стол, зарешеченное окно - больше ничего не было. Андрей просидел на табуретке часа три, иногда вставал, разминая ноги. Пол был бетонный, и ноги быстро зябли. Тягостно тянулась ночь, изредка, как из бездны, доносились посторонние звуки - голоса, музыка, вопли, собачий лай. Часа в три ночи кого-то с шумом и стенаниями втолкнули в соседнюю камеру. Лечь было некуда, и он кемарил сидя, поместя табурет в угол и прислонившись к холодной стене спиной. Когда туловище затекало, просыпался и вздрагивал. Под утро вообще привиделась чертовщина. Словно он выходит из затопленной лодки через торпедный аппарат. Только оказался вне корабля, как на него набросилась акула и принялась отрывать по куску. Андрей выхватил из специального крепления на ноге четырехствольный подводный пистолет, который используют боевые пловцы и принялся стрелять по морскому хищнику. Акула все приближалась к горлу, пока кто-то Батиным голосом не скомандовал: "Третий и пятый торпедные аппараты — то-о-всь! Третий и пятый торпедные аппараты — залп!"

Слава богу, скрипнула дверь, за Андреем пришел какой-то неизвестный сержант с унылым заспанным лицом.

— Пошли давай, — сказал, как отрезал, — тебя майор ждет.

—- А сколько сейчас времени?
– растирая затекшие ноги, спросил Андрей.

— Слушай, какая нам с тобой разница, сколько времени. Раз зовут, значит, надо идти. Я сам только прилег. Принесла его нелегкая...

* * *

Начальник отделения Семен Петрович Барсуков был похож на доброго и пожилого бухгалтера, у которого первый раз в жизни с первого раза сошелся годовой баланс. Для полноты сходства он натянул полотняные нарукавники на форменный френч. Завидя Андрея, заулыбался, засуетился, чему уж вовсе не было причин.

— Ну-ну, — просипел простуженно.
– Садись, дорогой гостюшко, рассказывай по порядку, выходит, с самого Севера, с Заполярного круга к нам приехал безобразничать? Столица, мол, все стерпит, но по роду службы мы обязаны провести дознание. Человека покалечил, а у него родители, семья. Боюсь, как бы не потащили в суд.

Андрей попросил разрешения закурить, и майор угостил его сигаретой.

— А кто тебе нос расшиб? В той же драке?

— Да нет, здесь, в отделении, оступился в темноте.

Казалось, майор огорчился:

— Ну что же ты, милый, надо быть осторожнее. Так и шею свернешь, не заметишь.

Андрей охотно рассказал добродушному начальнику отделения, что приехал на родину, искал работу, устроился на "Вихрь", где и числится до сих пор.

— Мы это проверили, ты правду говоришь, но на судне повариха рассказывала, что какой-то Павел Николаевич тебя на работу пригласил. Что за человек? Чем он занимается и как его найти?

— Ошиблась она, никто меня пока никуда не приглашал, — ответил Андрей, про себя подумав, что болтливая Зинка своим языком мелет, как та ветряная мельница крыльями, но о существовании Пашки решил на всякий случай умолчать.

— Значит, не знаешь никого... Уважаю и ценю тебя за скромность. Тогда расскажи, как ты бедного паренька у всех на виду лишил зрения. Это тоже из скромности?

— Бедного паренька? Да они целой стаей навалились. Спасибо, ваши ребята отбили.

— А вот это ты напрасно говоришь. — Майор принял строгий вид и поправил нарукавники.
– Кто ранее был повязан, те у нас на учете. Эти ребята нормальные студенты, за ними шалостей нет.

Постепенно разговор зашел в тупик, что сильно расстроило ласкового майора.

— Выходит, упорствуешь. И ничего честно рассказывать не хочешь. Иди, милок, в камеру, подумай на досуге. Может, чего и вспомнишь...

...Несколько часов подряд Андрей расхаживал взад-вперед по камере, дремал на табуретке и размышлял о ситуации. Ближе к вечеру в камеру втиснулись вчерашние капитан и сержант. По их радостным лицам было видно, что намерения у них далеко не добрые.

— Ну что, не надумал?
– утвердительно спросил капитан.

— Чего мне думать. Это вы думайте. Я офицер запаса, а вы меня тут ниже ватерлинии стараетесь опустить, да еще физически прикладываетесь. Рано или поздно придется за этот беспредел ответить.

— Ниже чего? — не понял сержант.

— Ватерлинии! Но ты не напрягайся, все равно тебе этого не понять.

Сержант без замаха засадил Андрею под ребра пару колотушек, точно гвозди вбил. Когда задержанный упал, сержант зашел сзади и зацепил его руки и шею борцовским кольцом. В захвате чувствовалась мощь, но особой сноровки не было. Капитан тем временем бил его ногами в живот. Постепенно милиционеры выдохлись, хотя и помяли его крепко.

В камере Андрея продержали ровно четверо суток. Били еще трижды, один раз с применением веревочного жгута, которым капитан и сержант, войдя в раж, чуть его не придушили, примотав к батарее. Андрей не жаловался и не поддавался уговорам, а понемногу зверел и еле сдерживался, чтобы не дать сдачи. Ночью ему снилось, что он месит своих обидчиков, превращая их нахальные физиономии в тесто.

Однажды к нему даже подослали молодого ефрейтора, который разносил по камерам баланду. Предательски заморгав карими глазками, тот пугливо предложил:

— Так мне жалко вас, так жалко... Замордуют они вас здесь, им не впервой... Может, весточку кому передать на волю? Не сомневайтесь, не выдам. Меня Петром зовут, я здесь два месяца служу...

— Рад бы, Петя, да некому. Один я на белом свете, как перст. И знаешь почему?

— Почему?

— Как и ты, не берег честь смолоду.

На следующее утро Андрея выпустили. В дежурке ему молча вернули документы, часы, бумажник без денег и брючный ремень. Заставили расписаться, что претензий к органам не имеет. Прапорщик подвел его к двери, распахнул и слегка подтолкнул в спину. Андрей снова оказался на воле.