Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии

Между тем в "таганцевском деле" именно это и произошло, причем некоторые из осужденных не занимались даже "проектами". "Вина большинства расстрелянных характеризовалась такими выражениями, как "присутствовал", "переписывал", "знала", "разносила письма", "дал согласие", "обещал, но отказался исключительно из-за малой оплаты". Или даже так: "доставлял организации для передачи за границу сведения о музейном деле и доклад о том же для напечатания в белой прессе" (князь С. А. Ухтомский, скульптор, сотрудник Русского музея)…" [29] . Здесь уместно сопоставить фигуры Ю. П. Германа и В. Г. Шведова с В. Н. Таганцевым. Как мы помним именно эти три человека были названы руководителями ПБО.

29

Перченок Ф. Ф. Список расстрелянных // Новый мир. 1989. № 4. С. 265.

Двое первых — кадровые офицеры, имевшие большой военный опыт и опыт подпольной работы (поэт Г. В. Иванов, бывший однокашником Ю. П. Германа по Петербургскому кадетскому корпусу и встречавшийся с ним в послереволюционном Петрограде, характеризует его как человека "ледяного хладнокровия и головокружительной храбрости", убежденного антикоммуниста и профессионального конспиратора [30] ). И тот, и другой при задержании оказали отчаянное сопротивление и живыми так и не сдались: Ю. П. Герман погиб при переходе финской границы 30 мая 1921 года (в перестрелке было убито и ранено более десятка чекистов), а В. Г. Шведов — смертельно ранен при штурме явочной квартиры 3 августа 1921 года, уложив перед этим двоих нападавших [31] .

30

См.: Иванов Г. В. Мертвая голова // Собрание сочинений. В 3 т. М., 1993. Т.З. С. 363–373.

31

См.: Лукницкая В. К. Николай Гумилев. С. 297; Голинков Д. Л. Указ. соч. С. 113; Крейд В. Загадка смерти Гумилева // Стрелец. 1989. № 3- С. 288.

Владимир Николаевич Таганцев (1886–1921), сын известного юриста, сенатора Н. С. Таганцева, был приват-доцентом Петроградского университета. Специальностью его была география (можно предположить, что на этой почве и состоялось его знакомство с Гумилевым; впрочем, никаких документальных свидетельств о подробностях личных отношений между ними нет). Таганцев принадлежал к кадетской партии, однако собственно политическая борьба (а тем более — борьба подпольная, конспиративная) была для него совершенно "чуждой стихией". В 1919 году, во время осады Петрограда войсками Юденича, Таганцев имел какие-то контакты с кем-то из членов "Национального центра", мощной антибольшевистской подпольной террористической организации (на ее счету был, например, знаменитый взрыв в помещении Московского комитета РКП(б) в Леонтьевском переулке), но эти контакты "ограничивались разговорами вроде того, что же именно предстоит сделать, когда большевики сбегут из Петербурга" [32] . "Взгляды Таганцева, — пишет В. Крейд, — основывались на вере в интеллигенцию как силу, которая способна путем медленной целенаправленной деятельности сбросить ярмо большевизма. Если у Таганцева и был план, то состоял он не в создании боевой организации, в чем его обвиняли, а в медленной систематической работе над народной психологией. По свидетельству петроградского профессора Н. С. Тимашева, Таганцев предполагал действовать в рамках советского закона, в чем он был последователем и учеником своего отца, убежденного законника (профессор петербургского университета, сенатор Николай Степанович Таганцев был одним из столпов дореволюционной русской юриспруденции. — Ю.З.). По мысли младшего Таганцева, сама незаконность советских законов должна неизбежно привести к упразднению иррациональных форм власти" [33] . Все собранные В. Крейдом материалы рисуют В. Н. Таганцева "прекраснодушным мечтателем", чем-то вроде тургеневского Рудина, "способного произносить зажигательные речи в частной беседе и удовлетворяющего разговором как суррогатом действия" [34] .

32

Крейд В. Загадка смерти Гумилева. С. 285.

33

Там же. С. 291.

34

Там же.

Таганцев стал конфидентом Ю. П. Германа (разумеется, по инициативе последнего) осенью 1920 года. Очевидно, главную роль здесь сыграл прошлогодний эпизод с "Национальным центром": в антикоммунистических кругах Таганцев слыл "сочувствующим". Теперь речь шла о некой конспиративной структуре в среде научной и творческой интеллигенции, собирающейся в Доме литераторов, завсегдатаем которого был и Владимир Николаевич. Однако, к разочарованию Голубя (подпольная кличка Германа) и его товарищей, к чисто практической работе Таганцев оказался неспособен. Кабинетный ученый с расплывчатыми и нецельными политическими убеждениями, плохо разбирающийся в людях и не имевший никаких навыков конспирации, он мыслил свою "организацию" чисто теоретически. "О заговоре Таганцева, — вспоминала И. В. Одоевцева, — при всей их наивной идеалистической конспирации — знали (так же, как когда-то о заговоре декабристов) очень и очень многие. Сам Таганцев (как, впрочем, и Гумилев) был прекраснодушен и по природе не заговорщик. <…> Я даже знаю, как там все было устроено: у них были ячейки по восемь человек, и Гумилев стоял во главе одной из таких ячеек" [35] .

35

Русская мысль. 3 марта 1983 г. (№ 3454). С. 8.

Герман не питал иллюзий относительно дееспособности "профессорской группы" (особенно после того, как узнал, что Таганцев принимает его курьеров у себя на квартире и дает конспиративные поручения… обслуживающему персоналу Дома литераторов). Задействована эта группа была один раз (и то не полностью), в самый критический момент кронштадтской эпопеи, когда любое антибольшевистское "лыко" было "в строку": "профессоров" (и, в частности, Гумилева) пытались использовать для агитационной работы.

Сам В. Н. Таганцев, потерпев в "кронштадтские дни", как уже говорилось выше, неудачу в переговорах с уполномоченными "собрания представителей фабрик и заводов", вел себя после катастрофы в Кронштадте более чем странно для руководителя подпольной боевой организации, находящейся на грани провала. "В мае, за несколько дней до ареста, — писал Н. С. Тимашев, — несмотря на недавнюю ликвидацию крондштадтского восстания, В. Н. Таганцев был в самом бодром настроении. Он указывал на ряд симптомов пробуждения народного, пробуждения не только городского пролетариата, которое было очевидно для каждого петроградского обывателя, но и крестьянских масс, понявших наконец всю безысходность положения, созданного большевиками, и не удовлетворяющихся подачкой в виде замены разверстки натуральным налогом" [36] . Похоже, Таганцев либо не понимал, какая ответственность (во всех смыслах) ложится на него в качестве шефа петроградского террористического подполья (но это уже "слишком" даже для прекраснодушного идеалиста), либо "шефом" подпольщиков себя вовсе и не считал.

36

См.: Крейд В. Указ. соч. С. 291.

Последнее кажется самым вероятным. Ведь собственно ПБО создавал осенью — зимой 1920 года в Петрограде Ю. П. Герман, на подмогу которому в начале 1921 года был откомандирован из Парижа В. Г. Шведов. Они и были реальными руководителями, представлявшими себе всю конспиративную структуру организации, ее задачи и цели. Таганцев же, наряду с П. П. Ивановым и В. И. Орловским, являлся руководителем одного из подразделений ПБО, т. е. "работником среднего звена", по существу — посредником между Германом и Шведовым, с одной стороны, и участниками "профессорской группы" — с другой. Но, как уже говорилось, "профессорская группа" мало напоминала группу "кронштадтцев" Орловского или "офицерскую группу" Иванова с их конспиративными арсеналами, боевиками, явками и т. п. Все участники "профессорской группы" были представителями фрондирующей интеллигенции и обсуждали "планы переустройства России" в гостиной Таганцевых или в столовой Дома литераторов еще до возникновения ПБО. Ни о каком "подполье" тут речи не было, да и для подпольной работы ни Лазаревский, ни Ухтомский, ни Гумилев не подходили никак — в городе их знала каждая собака (в том числе и чекистская). Они были настолько заметны, что любая инициатива в этой области (например, появление на конспиративной квартире) могла лишь помешать агентам Иванова и Орловского, без нужды их "засветить".

Чем руководствовался Герман, давая Таганцеву поручение создать "профессорскую группу", — понятно. Разумеется, основное внимание Голубя было сосредоточено на активной подпольной борьбе, но и о возможной перспективе легализации(в случае успеха заговора) он, как всякий талантливый политик, не забывал. Имея уже сейчас единомышленников и сочувствующих в кругах научной и творческой элиты, можно было с большей уверенностью смотреть в завтрашний день. Вряд ли Герман или Шведов нуждались весной 1921 года в услугах ректора Петроградского университета Лазаревского при минировании первомайских трибун: для этой цели куда больше подходил незаметный морячок, имеющий навыки обращения с динамитными шашками. От Лазаревского, равно как и от других участников "профессорской группы", требовалось лишь сугубо пассивное ожидание грядущего успеха офицеров и "кронштадтцев" в качестве их "мысленных сподвижников". Приведенная выше формула "расстрельного списка" — "дал согласие" — точно отражает специфику задачи, поставленной перед В. Н. Таганцевым. Все завербованные им в ПБО интеллектуалы действительно "дали согласие" поддержать Таганцева в случае каких-либо будущих"событий". В событиях настоящихприменения для "профессорской группы" подпольный штаб ПБО не находил и найти не мог.

По всей вероятности, этим и объясняется беззаботное поведение Таганцева в мае 1921 года Конечно, он, общаясь непосредственно с Германом и Шведовым, обладал большей осведомленностью о деятельности ПБО, чем его "подопечные", но и только. Сложно себе представить, что для осуществления столь несложной миссии среди петроградской интеллигенции руководители подпольного штаба посвятили Владимира Николаевича во все подробности своих конспиративных планов до боевых операций включительно. А на том "участке работы", который был известен Таганцеву, никакихактивных действий никогда, даже в самый разгар событий в Кронштадте, не осуществлялось…

IV

В. Н. Таганцев был арестован 5 июня 1921 года, причем поводом для ареста стала не его деятельность в ПБО, а давний уже теперь эпизод с "Национальным центром". Тогда, в 1919 году, во время повальных репрессий против "классово чуждых" ("красный террор" был в это время в самом разгаре) Владимир Николаевич ареста счастливо избежал, но, очевидно, остался у чекистов на подозрении. "…Таганцева погубила какая-то крупная сумма денег, хранившаяся у него. Возможно, при разгроме Национального центра кто-то из членов этой неудачливой организации передал деньги на хранение В. Таганцеву. При этом его кандидатура была выбрана потому, что Таганцев фактически не был замешан в деятельность Национального центра. Нашли деньги не сразу, хотя в связи с прокатившейся в Петрограде в начале 1921 года волной забастовок и восставшим в марте Кронштадтом начались повальные обыски. Чекисты с помощью двадцати тысяч петроградских рабочих ходили от двери к двери во всех районах города главным образом в поисках оружия. Был обыск и у Таганцева" [37] . По делу о деньгах "Национального центра" Таганцев получил два годаисправительных работ.

37

Там же. С. 286.

Однако, как уже говорилось выше, в ходе разгрома "Объединенной организации кронштадтских моряков", после арестов М. А. Комарова и В. И. Орловского, "дело Таганцева" было возвращено на доследование. В докладе ВЧК от 24 июля 1921 года он уже фигурирует как "главарь заговора", инспирированного парижским "Союзом освобождения России". О ПБО пока речи нет, равно как ничего не говорится о "профессорской группе". Состав участников заговора: бывшие офицеры, моряки, адвокаты, бывшие директора, пробравшиеся на видные посты в советские учреждения" [38] . После этого доклада события вокруг "дела Таганцева" начинают развиваться в новом направлении.

38

Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. С. 445–446.

Здесь нужно вспомнить, что с 30 мая 1921 года расследование "петроградского заговора" находилось под контролем представителя Москвы, "особоуполномоченного особого отдела ВЧК" Я. С. Агранова [39] . Яков Саулович (в других источниках — Савлович) Агранов (1893–1938 (?)) был одной из самых ярких фигур в чекистских кругах тех лет. В отличие от рядовых сотрудников государственной безопасности, занятых решением тактических задач, это был стратег и аналитик, посвященный в самые сокровенные тайны политики Кремля и внутрипартийной борьбы. О жизненном пути этого удивительного человека надо сказать подробнее.

39

На важное значение этого обстоятельства указывал уже в 1922 году хорошо информированный Ф. И. Дан, один из руководителей меньшевиков (см.: Дан Ф. И. Два года скитаний (1919–1921). Берлин, 1922. С. 186–188).