Казнь по кругу

Двое в ужасе глянули на него. Могучие плечи под кожаной курткой, гладкая неохватная шея, глаз пугающе-недобрый и авторитетный. Такой не то что разольет, такой и раздавить может. Но сдаваться сразу не хотелось, и старший туманно пригрозил:

— Ты с нами полегче, парень. Мы здесь не одни. Свистнем — пожалеешь!

— Андреич! — взмолился младшенький, более реалистично оценивавший их возможности, а Сырцов попросил:

— Так свистни, Андреич, что тебе стоит!

— Пошутил я, — сдался Андреич и ухватился за стаканчик.

— Еще пошути. Я шутки люблю. — Сырцов поднял пластиковый бокал и произнес краткий тост: — За шутников этого города!

Не возражали жители этого города. Выпили шутники. До дна. Запили фантой и приступили к отработке аванса.

— Куда его? — спросил Андреич у Гриши.

— Братчиковы сдают, — мрачно вспомнил Гриша.

— Ему, наверно, поближе к Волге надо. А Братчиковы на Шарихе.

— Тогда к Семену.

— У Семена уборная засранная и водопровода нет. А он — столичный — Андреич обратился к Сырцову: — Ты ведь столичный мужик?

— Нестоличный, значит, и в засранном сортире орлом посидит, и с немытой рожей запросто проживет? — вопросом на вопрос ответил Сырцов.

— Я же говорил — столичный! — обрадовался Андреич. — Может, Петровна его пустит?

— Петровна его как липку обдерет, — сообщил Гриша.

— А он богатый, — заявил Андреич и гордо ввернул заковыристое словцо: — Богатое инкогнито. Как тебя зовут, мужик?

— Можете Георгием звать. А то Петровичем. Вместе — Георгий Петрович.

— Жора, значит, — понял Андреич и — осенило — страшно обрадовался: — Что ж мы тут голову ломаем! В «Водхоз» ему надо!

— В «Водхозе» свои, — возразил Гриша.

— Да ты что? — укорил его Андреич. — Они второй год отдыхающих принимают.

— Адреса, — потребовал Сырцов. — Братчиковых и Петровны. И внятно объясните, что такое «Водхоз».

Гриша, морща в натуге лоб, вспомнит адреса, а Андреич рассказал, что такое «Водхоз». «Водхоз» оказался ведомственной гостиницей работников водного транспорта, в которую раньше никого не пускали, а теперь пускают всех, кто деньги платит. И был этот «Водхоз» совсем рядом, на его зеленый забор Андреич указал не сходя с места. Культурно обслужив клиента, аборигены требовательно смотрели на него. Сырцов подергал себя за ухо, потянулся, вздохнул, зевнул, содрогнувшись, — играл на воспаленных горячительными напитками нервах, нарочно тянул время. Наигравшись, спросил небрежно:

— На что рассчитываете?

— Еще бы бутылек, — помечтал Гриша ненахально.

— А что? — пер Андреич. — Заслужили!

Сырцов вынул еще одну десятитысячную и предупредил:

— Без меня.

Без него им было лучше, чем с ним. Все же они сделали вид, что не обрадовались.

Сырцов сразу решил, что поселится в «Водхозе». Не любил он налаживать взаимоотношения с любопытными хозяевами частных жилищ. В гостинице проще: показал паспорт, заплатил вперед, и — гуляй Вася! — нет никому до тебя дела. Конечно, в его положении показывать паспорт — риск. Но риск минимальный: вероятность того, что администратор гостиницы соединит постояльца Сырцова с преступником Сырцовым, который еще и не появился на милицейском стенде, крайне мала. «Водхоз», решено.

Но он не хотел, чтобы его знакомые ханыги поняли, где он решил поселиться. Пусть выпьют вторую и забудут, кто им ее поставил. Гриша уже бежал на площадь, но Андреич, зараза, настойчиво наблюдал за Сырцовым. Интересно ему было, куда направился богатое инкогнито.

На теплоход направился Сырцов. Собрал сумку, осмотрел узкий закуток одноместной каюты, посидел на тугом диванчике перед дорогой. Ой как не хотелось уходить! Хотелось, бездумно глядя на берега, плыть и плыть через Россию, хотелось раствориться в безделье, хотелось существования без бурной жизни, хотелось не быть самим собой…

Он оставил ключ от каюты на диванчике и захлопнул дверь поплотнее. Хорошо бы, не хватились его хотя бы до Нижнего. Скорее всего и не хватятся: деньги-то плачены до Саратова. Он сошел на берег.

От тихой каюты к тихой пристани: сугубо домашним заведением оказался «Водхоз». За зеленым забором во дворе, заросшем беспорядочной травой, за деревянным столом, вкопанным в землю, трое мускулистых работников водного транспорта (или отдыхающих?) в одних трусах вдумчиво забивали козла. Увидев пришедшего Сырцова, трое с готовностью оторвались от основного занятия и вскинутыми вверх руками, в которых держали положенные им костяшки, приветствовали его. Самый немускулистый поинтересовался:

— К нам? — и, увидев утвердительный сырцовский кивок, крикнул: — Рая! — и Рая появилась на высоком крыльце. — Жилец, Раиса.

— Здравствуйте! — пропела недурная еще и любезная бабенка Раиса. — Добро пожаловать! Надолго к нам?

— Здравствуйте, Рая. На недельку можно?

— А почему же нельзя? Милости просим.

Холл на первом этаже, а рядом — по-старому — красный уголок с телевизором. По лестнице вверх, и там, где на первом этаже холл, кухня. Сырцов, впрочем, не собирался пользоваться ею. Коридор, по обеим сторонам которого двери номеров.

— Мне бы с окном на Волгу, — попросил Сырцов. Рая понимающе улыбнулась симпатичному мужчине и сообщила:

— Нашим-то надоело на нее глядеть, а отдыхающим обязательно на Волгу.

И распахнула предпоследнюю дверь слева. Приемлемо вполне. Чистенько и даже уютно. Еще и Волга в окне.

— Удобства? — осведомился настырный Сырцов.

— Напротив кухни. Там и душ.

— Рая, да у вас же рай! — каламбуря, восхитился он.

— Жильцы не жалуются, — скромно призналась Раиса. — Платить сейчас будете? Тогда располагайтесь, а потом ко мне спуститесь.

— Я с вами спущусь, — решил Сырцов. — После устраиваться буду.

Раиса детским почерком списала данные его паспорта в здоровенную конторскую книгу, выдала квитанцию за оплаченные дни, вручила ключ от номера, и Сырцов стал полноправным жильцом «Водхоза».

Перво-наперво снял куртку и сбрую. В куртке напарился, а сбруя натрудила еще не до конца здоровый бок. Подвергнув наружному наблюдению залепленную пластырем рану, остался доволен и в одних трусах шумно, со стоном матраса гукнулся на кровать.

Завтра за дела, а сегодня можно и расслабиться. Он прикрыл глаза и принялся слушать новые звуки, которые вмиг его убаюкали. Снились лихорадочные сны из его, Сырцова, сверхъестественной жизни, в которой он в одной рубашке и почему-то вовсе без порток бродил по людным улицам, старательно прикрывая срам полами этой рубашки. Рубашка была незастегивающейся распашонкой, которая все время расходилась, обнаруживая его мужские стати. Уйти, спрятаться не удавалось. Он забегал в проулки, он открывал двери, он взбегал по диковинным лестницам, но всюду его преследовали недоумевающие, непонятные взгляды людей, лиц которых он не видел. Он закричал, и в ответ раздался страшный вой…