Казнь

– Тут и я припустил малость, – сказал Силин, вставая, – насчет ножа-то – это мое. Ну, до свидания, послезавтра я здесь, а завтра перешлю вам с нарочным!

Он ушел, а Полозов некоторое время задумчиво смотрел ему вслед и, наконец, со вздохом произнес:

– Каналья, слов нет, а нужный человек. И боек же!

Он покачал головою и уселся править корректуру.

Весть об аресте Захарова добралась и до Можаевки.

Было четыре часа. Все, кроме Весенина, уехавшего в город, сидели на широком балконе, выходившем в сад, и пили послеобеденный кофе. Лиза играла в саду: нянька качала ее в гамаке, и она весело смеялась при каждом взмахе.

Анна Ивановна, оправившаяся от первых впечатлений, задумчиво смотрела в сад. Вера то беспокойно взглядывала на нее, то ласково смотрела на отца, стараясь поддержать беседу, которую вел он один, отдохнувший среди природы от городских дрязг и увлеченный своими затеями, бодрый и веселый.

Какой контраст с ним, стариком, представляла Елизавета Борисовна. Она была совершенно безучастна и к окружающей природе, которая в этот час была великолепна в своем ослепительном сиянье, и к разговору, и к людям. Постоянная тревога наложила на ее лицо отпечаток, и оно побледнело, в то время как глаза вспыхивали лихорадочным блеском. Но едва она приходила в себя и замечала тревожный взгляд мужа, как тотчас начинала возбужденно говорить и смеяться.

Можаев рассказывал о столкновении с рабочими. – Никогда прежде этого не было, – говорил он, – пока не появился петербургский фрукт. Лодырь, слоняется, ничего не делая, и всех сбивает. Кроме того, оказался вором. Его поймали, как он с мельницы муку крал. Федор Матвеевич прогнал его, а теперь еще хуже. Сегодня время горячее, коси, не то поздно будет, а он – нате! – всех мужиков сбил, что дешево работают. Я на луг. Галдят, и он впереди всех.

– Ну, и что же? Ты им прибавил?

– Если бы я прибавил, я бы на себя руки наложил. Они решили бы, что я струсил. И ты знаешь меня, разве я мужика жму? Я этого Ознобова пригрозил прибить, а их пугнул. Стали работать, но вяло. А этого франта пришлось в холодную взять. Хлопот с ним!..

– Он опасен? – тревожно спросила Вера.

– Беспокоен, а как убрать его мирным порядком, и не придумаю. Придется станового приглашать и его выселить. Тем более он дальний.

– Откуда же он?

– Лужский мещанин из Петербургской губернии! А, Степан Иванович! – весело воскликнул Можаев, поднимаясь с кресла. – Милости просим! Обедали? Какие новости?

Силин стоял на пороге балкона во всем великолепии своей персоны. Просторный чесучовый пиджак, широчайшие брюки, белый жилет и цветное белье с небрежно повязанным галстуком, концы которого виднелись из-под его густой бороды.

Он поклонился всем и потом, войдя на балкон, стал обходить всех по очереди. Сестру он нежно поцеловал в лоб; Елизавете Борисовне почтительно поцеловал руку; Вере пожал кончики пальцев и сказал:

– Хорошеете, барышня!

– Терпеть не могу этого слова! – ответила она.

– Ха – ха – ха! Вот и рассердил! – засмеялся Силин и, обмахиваясь шляпой, сел на свободный стул. – Вы простите, что я без зова. Так, знаете, соскучился; сестренку проведать захотел.

– Что вы, батенька, да мы всегда рады свежему человеку! – замахал руками Можаев.

Елизавета Борисовна вышла из своей меланхолии.

– Скука у нас тут! Мужчины за работой, мы все женщины и ничего, кроме усадьбы, не видим. Мы все рады вам. Говорите, что нового?

– Нового? – Силин обвел всех взглядом и, заранее предвкушая эффект, сказал: – Убийца Семена Елизаровича найден. То есть, вернее, сам открылся.

Анна Ивановна с замирающим сердцем обратила к брату свое побледневшее лицо. Вера порывисто обернулась к Силину. Лица всех выразили жгучий интерес.

– Кто же? – за всех спросила Елизавета Борисовна.

– Александр Никитич Захаров! Знаете его? Бухгалтер, – ответил Силин.

Глубокий вздох облегчения вырвался из груди Анны Ивановны, и краска вернулась на ее побледневшие щеки.

– За что? – еле слышно спросила она брата, но Можаев заглушил ее вопрос.

Он взволнованно поднялся с кресла и громко воскликнул:

– Захаров?! Да это нелепость! Я никогда не поверю этому.

Силин снисходительно улыбнулся.

– Могу вас уверить, Сергей Степанович! Он уже посажен, а я и корреспонденцию в Петербург послал.

– Что же из этого? – горячился Можаев. – Осудят его, я и тогда не поверю! Это человек из народа, с цельной и целомудренной душой, для которой не утрачены понятия добра и зла.

– Но, папа, – остановила его Вера, – ты не знаешь мотивов.

– Действительно, – сказала раздраженно Елизавета Борисовна мужу, – ты не даешь даже договорить Степану Ивановичу.

– Ну, ну, умолкаю и все равно не верю, – ответил Можаев и стал взволнованно ходить по балкону. – Какие же мотивы?

Но Силин так выразительно указал глазами на сестру и на Веру, что Можаев умолк тотчас и стал вполголоса напевать, хотя известие об аресте Захарова, видимо, волновало его. Его честная натура не могла легко смириться со своими разочарованиями.

Разговор как-то сразу пресекся. Вера, подметив выразительный взгляд Силина, не решилась настаивать на вопросе, хотя и сгорала от желания узнать таинственную причину. Анна Ивановна опять погрузилась в свои думы, но лицо ее уже было спокойно и глаза ясно смотрели в даль, которая уже не пугала ее страшными призраками. Елизавета Борисовна заговорила с Силиным о городских новостях и сплетнях.

– Никаких новостей, – отвечал Силин, – все только и заняты что убийством. Разбирательство назначается на сентябрь. Обвинять поручено Краюхину, и он преисполнился важности. Забавнее всего madame Колкунова.

– Это кто?

– Теща Захарова. Она…

Анне Ивановне тяжело было это слушать. Она встала.

– Вера, пойдемте к Лизе, – сказала она, и обе они ушли с балкона. В эту минуту на пороге показался старик конторщик с длинной седой бородой, в круглых очках, с серебряной оправой.

– Сергей Степанович! – почтительно окликнул он Можаева.

– Что еще?

– Пожалуйте на минуту в контору.

– Вы извините, – сказал Можаев Силину и вышел. Силин с Елизаветой Борисовной остались одни.

– Так что же эта Колк… – тотчас заговорила Елизавета Борисовна.

– Колкунова! – подсказал Силин и оживленно стал передавать сплетни и анекдоты про полковницу, а потом и мотивы убийства.

– Фи! – презрительно сказала Елизавета Борисовна. – Неужели он был так развратен?

– О! – Силин махнул рукою. – Если бы вы были мужчиною, я бы порассказал вам…

– Бедная Анна Ивановна! – вздохнула Можаева.

– Да, она натерпелась, – ответил Силин, и лицо его приняло грустное выражение.