Казна императора
Шрифт:
— В чем? — открыл глаза Тешевич.
— Там, на листовках, обращение генерала Брусилова! — корнет махнул в сторону сгрудившихся неподалеку офицеров.
— Самого Брусилова? — приподнявшись, переспросил Тешевич. — Какое?
— Нам предлагают перейти служить в Красную Армию!
— А-а-а, — Тешевич снова опустился на солому. — Они много чего предлагают…
— Да нет, тут другое! — Корнет опять затормошил Тешевича. — Они именно нам предлагают! На польский фронт!
— Польский? — на какую-то секунду оживился Тешевич. — Нам? Это что-то новенькое…
— Вот и я так считаю! Вы как?
Тешевич
— Строиться, господа, строиться!…
Не слишком ровные офицерские шеренги в точности повторяли косой излом ограды внутреннего двора и подковой сходились возле крыльца канцелярии. Тешевич сначала вовсе не желал идти в строй, но корнет так умолял его не дразнить судьбу, что поручик в конце концов сдался и очутился не только в первой шеренге, но еще и совсем рядом с крыльцом.
Охраны нигде не было видно, только у дверей канцелярии стоял давешний краском, явно ожидая, когда закончится построение. Чуть позже на ступеньках появились еще человек пять военных, но кто они, Тешевич определить не мог — знаков различия на одежде у красных не было, но судя по добротности обмундирования, обилию ремней и оружия, это были птицы весьма высокого полета.
Ожидая с некоторым интересом, кто из них заговорит и что скажет, Тешевич вдруг заметил маленького чернявого человечка, как-то сразу выдвинувшегося из-за спин красных командиров, в котором он с удивлением узнал того самого чекиста, что первым его допрашивал. Чернявый шагнул вперед, требовательно поднял руку и резко выкрикнул:
— Граждане офицеры! Я не буду говорить много! И о том, что привело вас всех сюда, не буду говорить вовсе! Да, у нас во многом разные взгляды, но Родина у всех одна!
Чекист сделал многозначительную паузу, и кто-то за спиной Тешевича с издевкой произнес.
— И чего только у нас не водилось…
Но на крыльце ехидную реплику вряд ли расслышали, и оратор снова вскинул руку.
— На нас напали польские паны! Они снова хотят решить давний спор, но это одна видимость! За их спиной стоят империалисты Антанты, которые только и ждут нашей погибели!
По шеренгам сразу прошел гул одобрения, и Тешевич отметил про себя, что комиссар сразу взял нужный тон. Правда, такое заявление можно было воспринимать двояко, но чекиста подобные тонкости, но всей видимости, не смущали, и он продолжал напористо выкрикивать:
— Граждане офицеры! Вы все прочитали воззвание генерала Брусилова, в котором он вас призывает встать на защиту нашей общей Родины! Мне понятны ваши теперешние опасения, но тот, кто был виновен, нами уже наказан, а вам всем предлагается выбор!
Чекист сделал явно преднамеренную паузу, вздохнул и гораздо тише, почти буднично закончил:
— Желающие могут немедленно предстать перед комиссией и после переаттестации, без промедления будут направлены для замещения командных должностей на польский фронт.
Тешевич инстинктивно сделал шаг назад и нечаянно толкнул стоявшего за ним корнета, который тут же страстно зашептал ему на ухо:
— Господин поручик, пойдемте! Господин поручик, это судьба, я верю…
Шевеление в строю не укрылось от чекиста, так и замершего по окончании речи на последней ступеньке. Он
хищно крутанул головой, уперся взглядом в Тешевича и вдруг расплылся в улыбке.— А-а-а, это вы… Я рад! Какое решение примете?
Тешевич вздрогнул, дернулся и, снова натолкнувшись на корнета, совершенно непроизвольно шагнул вперед…
Шурка Яницкий и Чеботарев шли по Гиринской. Рядом по мостовой грохотали колесами катившие в сторону Пристани пара ломовиков [7] . Крайняя подвода прошла так близко от тротуара, что неизвестно как оказавшийся в Харбине российский битюг [8] обдал поручика запахом горячего лошадиного пота.
7
Ломовик — перевозчик грузов.
8
Битюг — лошадь-тяжеловоз.
Сейчас Шурка, третий день как выпущенный из Цицикарского заключения, глазел по сторонам. Он ожидал увидеть типично китайский город, но, к его удивлению, Харбин больше всего походил на какой-нибудь Аткарск или Саратов. По улице сплошь шли деревянные или каменные двух-, а то и трехэтажные здания типично русской архитектуры. Встречались и этакие купеческие «терема», а о вывесках и говорить не приходилось: рекламные надписи сплошь были русские и среди них особо часто мелькало упоминание «Торгового дома И.Я. Чурин и К°».
Шурка даже не выдержал и спросил Чеботарева, кто это, на что полковник, упрямо куда-то ведший Яницкого, только отмахнулся и пренебрежительно бросил:
— Толстосум здешний, из иркутских купцов…
Некоторое время Шурка молчал и только приглядывался к прохожим. В своем большинстве они тоже казались русскими, и уж точно русской была веселая ватага молодежи, которая, судя по их громким репликам, явно собралась на левый берег Сунгари отдыхать и купаться.
В памяти поручика еще были живы воспоминания о метровой толщины речных льдинах, и чтобы как-то дать выход своему удивлению, Шурка поинтересовался:
— А что тут вовсе китайцев нет?
— Мало, — односложно ответил Чеботарев и свернул в какой-то проезд, в конце которого виднелись темно-красные выгнутые китайские кровли.
Шурка даже подумал, что идут они то ли на Модягоу, то ли на Фуцзядань, но увидев арку городского сада, понял, что полковник спешил именно сюда. И точно, Чеботарев замедлил шаг, начал приглядываться, а заметив у входа китайца-предсказателя, дружески подтолкнул поручика в бок:
— Ну вот тебе и манза.
— А что он тут делает?
Шурка посмотрел на старика-китайца с седой бородой в десяток волосинок, ловко тасовавшего какие-то бумажки на дне красного лакированного ящичка.
— А вот сейчас увидишь…
Внезапно перестав спешить, Чеботарев подвел Шурку к старику и спросил его, смешно коверкая слова:
— Твоя чего мало-мало еси тут делать?
Китаец заулыбался, с готовностью закивал головой и ответил на таком же ломаном русском:
— Моя говори, люди мимо ходи, мало-мало ханжа пей, веселый буди, узнавай, какой дальше живи буди…