Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине
Шрифт:
— Сам займусь этим делом. Сам.
— Прежде всего снабди Программой всех членов комитета выборных и скажи, чтобы они продолжали запись в союз, вели одновременно сбор членских взносов.
— Но как и где брать Программу?
— Утром заезжай ко мне. Я буду знать. Заодно подумай, где устроить склад.
— Добро! А от Обнорского известий нет? Как там с типографией?
— Молчит… Боюсь, уж не схватили ли его в Москве?
— Все может случиться.
— Ну, я пошел, Петр, — поднялся Степан, — утром жду. Запомни: если случится беда — занавеска на окне справа будет задернута…
13 января Программа была
Были подведены первые итоги работы. Оказалось, что в союз записалось, как и предполагали Халтурин с Обнорским, около двухсот человек. Собрали порядочную сумму денег и много книг для центральной рабочей библиотеки.
Тут же решили создать несколько конспиративных квартир в разных районах города, ближе к заводам. В них предполагали проводить собрания комитета, устраивать сходки и хранить литературу.
Расходились поздно ночью, возбужденные, полные счастливых надежд.
А утром, едва Степан помылся и вскипятил чай, к нему на извозчике примчался Моисеенко. Вошел не раздеваясь.
— Степан, Новая бумагопрядильная опять забастовала.
— Что ты? Когда?
— Сегодня. Администрация уволила около сорока рабочих, и, в ответ на это больше семисот ткачей не вышли на работу.
— Что ж, это хорошо! Надеюсь, теперь они не станут сочинять прошение наследнику? — с усмешкой спросил Степан.
— Никто и не заикается о наследнике. Шумят, выкрикивают свои требования, чтоб восстановили уволенных.
— А за что же уволили сорок человек?
— Выступали против штрафов и длинного рабочего дня.
— Поскольку у нас союз, — Степан сразу посуровел, собрался, — давай дело забастовки возьмем в свои руки.
— Мы с Абраменковым тоже говорили насчет этого.
— Надо срочно выпустить листовку с требованиями рабочих и распространить ее по всем заводам, передать начальству. Листовка поможет нам организовать сбор средств в помощь бастующим.
— Верно, Степан. А те деньги, что собрали как членские взносы, тоже, может, пустить на помощь бастующим?
— Тут по уставу надо собирать комитет.
— Разве соберешь сейчас? Ведь почти все работают.
— Ты на извозчике, Петр?
— Да.
— Едем к забастовщикам, там на месте решим, что делать…
4
«Держаться! Держаться! Держаться! Держаться во что бы то ни стало! Наши братья-рабочие из Северного союза помогут нам деньгами из своей кассы, организуют сбор средств на других заводах Петербурга. Они не дадут нам умереть с голоду. Дружные братья-ткачи! Один за всех и все за одного! Заставим хозяев уважать наши требования!»
Эти и подобные — им слова произносились на рабочих сходках, выкрикивались у ворот фабрики, где толпились рабочие, передавались из уст в уста.
Несмотря на полицейских и жандармов, рабочие не расходились. На этот раз они верили в успех, потому что знали — стачкой руководит Северный союз русских рабочих…
Халтурин, Моисеевне, Абраменков на квартире одного из ткачей спешно составляли листовку:
«Братья
рабочие!Мы поднялись потому, что не можем больше терпеть гнет и издевательства, мы требуем от хозяев восстановить на работе всех уволенных рабочих. Мы требуем сократить рабочий день до одиннадцати с половиной часов. Мы требуем сократить штрафы и увеличить расценки! Мы требуем убрать неугодных нам мастеров!..»
Листовка была отпечатана днем, а к вечеру ее читали не только на Новой бумагопрядильной, но и на других заводах Петербурга.
Степан все время был со стачечниками и только ночью пробрался проходными дворами, сквозь заставы полиции домой. А утром, чуть свет его разбудил Абраменков.
— Что случилось? — проведя гостя в комнату, с тревогой спросил Степан. — Неужели стачку подавили?
— Нет, Степан Николаевич, совсем наоборот, стачка разрастается! Только сейчас узнали: забастовала фабрика Шау.
— Неужели? Они присоединились к ткачам бумагопрядильни?
— Да! Выдвинули те же требования.
— Лихо! — радостно воскликнул Степан.
— Моисеенко прислал за тобой. Мы считаем, что надо поднимать другие заводы.
— Хорошо бы! Но нам нельзя распыляться. Сил пока мало. Иди на фабрику Шау и постарайся подбодрить рабочих. Я же на извозчике объеду ближайшие заводы, попробую собрать членов комитета. Надо обсудить, как действовать дальше.
— Хорошо. А что, Обнорский еще не приехал?
— Нет. Его задержка очень беспокоит меня. Как он нужен сейчас!
— Да… Ну, может, еще объявится. Так я бегу, Степан Николаевич.
— Желаю успехов! Я тоже еду!
Грузный, сильный Абраменков кивнул, на цыпочках вышел из комнаты и неслышно притворил дверь…
Днем, когда Степану удалось разыскать и оповестить нескольких членов комитета выборных, он поспешил на фабрику Шау.
Около фабрики стояли наряды полиции. Во дворах — конные жандармы.
Степан отпустил извозчика и стал пробираться пешком. Когда до фабрики оставалось квартала полтора, Степана кто-то окликнул из пустого подъезда. Голос показался знакомым. Степан вернулся и, проходя мимо, заглянул в дверь.
— Абраменков? Ты что тут? — шепотом спросил Степан, войдя в подъезд.
— Жду тебя, Степан Николаевич, чтобы предупредить — на фабрику ходить нельзя. Там полно жандармов и шпиков — похватали много наших.
— А что с забастовкой?
— Сорвалась! — прошептал Абраменков. — Хозяева объявили рабочих бунтовщиками и уволили всех до единого.
— А сколько их было?
— Двести пятьдесят человек!
— Так это же сила! Что же они?
— Растерялись. Упали духом…
— Эк, черт! — сжал кулаки Степан. — Надо было ворваться на фабрику, переломать станки и машины, проучить подлеца Шау.
— Упали духом рабочие. Ведь остались без заработка… Из общежитий гонят, а у многих дети…
— Да, не ожидали мы, Лука, такого подлого удара. Надо немедленно писать новую листовку, оповещать рабочих Питера. Нельзя примириться с произволом. Нельзя! Пойдем ко мне, Лука. В три часа должны подойти выборные. Надо, чтобы союз возглавил борьбу рабочих! Ведь на бумагопрядильной еще держатся!
— Там держатся, но тоже напуганы сильно. Ведь сорок четыре человека выброшены на улицу.
— Надо бороться, Лука. Бороться дружно. Поднимать другие заводы и фабрики. Если мы уступим — нас раздавят.