Keep Coming

– Я этого не помню, - шептала Эффи, но слёзы так и не упали с её глаз.

– Уходи, - зарычала победительница, и Эффи послушно вышла из комнаты.

– Молодец, солнышко, - отскочило от стен, и Эбернети, случайно заставший конец пламенной речи, вышел вслед за капитолийкой.

Она шла быстро, почти не разбирая дороги, но ноги уверенно несли её, так, словно сами знали, куда ей нужно. Девушка остановилась у перрона и холодными пальцами достала телефон из кармана джинс. Тяжело дыша, она всматривается в подсвеченный экран.

Недолго думая, Эффи набирает заученный номер и ждёт пока веселый голос ведущего сменит гудки. Сейчас это необходимо. Словно смех и есть тот нужный воздух.

Фликерман отвечает на звонок, потерянным голосом говорит “добрый вечер”.

– Цезарь, - она слишком устала для долгих приветствий.
– Поговори со мной. Считай, это необходимостью.

– Ладно, да, конечно, - говорит он.
– Как Вы меня назвали? Просто я не помню своего имени, и, поскольку Вы меня знаете… Я думаю, Вы поможете мне…

Внутри Эффи что-то сорвалось и рухнуло, разбиваясь вдребезги. Говорят, что травмированные люди становятся сильнее. Чушь. Она почти не дышит. Его слова так больно ударили, что она почти умерла на месте. Слёзы потоком хлынули из глаз, а растерянный голос мужчины растворился на краю её сознания. Она тяжело опустилась на колени, накрывая лицо руками.

– Эй, солнышко, - Эбернети присел рядом с ней, хватаясь за её плечи, прижимая к себе, поглаживая волосы.
– Успокойся, слышишь? Я рядом.

Она шепчет, что ей нужно обратно. Что это очень важно. И он коротко кивает. Через несколько часов Капитолийский экспресс с огромной скоростью несет её обратно в Капитолий. Ещё час, и она в больнице. Летит в знакомую комнату, но застывает на пороге, увидев Октавию, которая слабо улыбается и обнимает Эффи.

К нему в палату не пускает Логан. Тави быстро объясняет, что Реддл проводит обследование, потому что Цезарь очнулся слишком быстро. Потому что ему кажется, что лекарство работает.

Она больше не плачет. Её жжет изнутри желание закричать. Снова. Только в этот раз, крик застревает огромным комом внутри горла и уже мешает дышать.

Октавия снова обнимает Тринкет, пытаясь уговорить девушку вернуться домой и хорошенько отдохнуть. Стилистка обещает позвонить, когда станет что-то известно. Тринкет соглашается, так как у неё больше нет сил спорить, и послушно возвращается домой, где её ждёт Эбернети. Она молча уходит в спальню, оставляя его одного, нервно курящего, на кухне.

Ей кажется, что если она посмотрит в зеркало, она увидит посреди своего лба дырку от пули. По крайней мере, так она себя сейчас чувствует.

Быстрый душ не помогает собраться с мыслями. Ей кажется, что больше ничего не поможет ей собраться.

Она находит нетронутую бутылку виски в шкафчике на кухне и снова уходит в спальню, игнорируя вопросы Эбернети. Она знает, что полчаса назад Плутарх рассказал ему, что произошло. Эффи не готова это обсуждать. Не сейчас.

Сидя на полу, прислонившись щекой к холодному стеклу панорамного окна, молча роняя солёные капли на пол, Эффи наблюдала за тем, как улица тонет в серой жиже из холодных капель дождя и грязи. Она жалела, что не была рядом с Фликерманом, когда это произошло. Теперь весь Панем взбесится, узнав, что обладатель самой шикарной улыбки потерял память, и не сможет вести любимое шоу многих капитолийцев. А все началось с неё. Была ли она по настоящему виновной в том, что происходит с её миром? Что она, Эффи Тринкет, может сделать для них? Сломленная и разбитая.

Тринкет уверено тянется к бутылке с виски. Девушка знает, вкус отвратительный, и ей бы он не понравился, если бы она могла почувствовать его. Но, вспоминая слова Эбернети, о том, что это лучшее лекарство - виски помогало забываться, девушка делает несколько глотков.

Она смотрела на Капитолий сверху вниз, пытаясь найти ответ на вопрос.

– Кто такая Эффи Тринкет?

Ей нравился Капитолий, его жители, его мода, она хотела бы жить в своей уютной утопии. Но она знает – это прошлое. Ужасное прошлое, где процветало убийство невинных людей. И она стыдилась своих чувств. Ей надоело сравнивать все с тем, что было раньше. Но настоящим жить не получалось. Слишком сложно. Она ничуть не слабачек, но тут её нервы сдали. Мейсон права – она не имела права забывать.

Теперь ей стало понятно, почему никто не говорит о ней, как о сопровождающей. Ей ведь нельзя нервничать. Многие от этого сходили с ума и умирали. Но она всё равно чувствует ответственность за все, что произошло и может произойти. И сейчас, позабыв о каллиграфии, она быстро что-то пишет на листке розовой бумаги, её любимого цвета. Она искренне считает, что её смерть – смерть капитолийки - должна искупить грех убийства всех невинных жителей Дистрикта. А ещё, ей кажется, что покончив с собой, все больные чудом придут в себя и их страдания закончатся.

Самоубийство. Раньше она боялась этого слова, панически, выгоняла его из головы… но она забыла о тех случаях, когда её же капитолийцы не могли справиться с эмоциями, бросаясь с крыш, мостов, из-за глупостей; забыла, как и сама думала покончить с Голодными Играми подобным методом, чтобы не видеть, как умирают её дети-трибуты.

Девушка надевает красное платье, которое так ей нравилось. То самое, с которого всё началось когда-то. Она накидывает сверху кожаную куртку и, наконец, выходит из комнаты.

– Эй, милая – кричит Эбернети, - ты собралась погулять? Там ужасный дождь.

– Я пойду в бар, - нервно отвечает Эффи, стараясь сделать так, чтобы её голос прозвучал как можно спокойнее.

– Захватишь и мне что-нибудь?
– ей показалось, что Эбернети засмеялся.

Её не волнует проливной дождь, под который она попадает сразу же, как только выходит из его квартиры. Эффи натягивает куртку со спины на голову, чтобы хоть как-то укрыться от дождя и быстрым шагом направляется главному мосту.