Кексики vs Любовь

Выпрямляюсь неохотно, опираюсь на ватные, мелко дрожащие руки. Там, за моей спиной, приходит в себя и Тимур. Хрипло вздыхает. Будто прощаясь, ведет по моей спине ладонью. Задевает пятно своего семени, размазывает его шире.

— Вытрешь? — я стараюсь говорить беззаботно, будто для меня это норма — предаваться дикой похоти в ресторанных туалетах. Сама подаю Бурцеву бумажное полотенце из диспенсера.

— Конечно, — Тимур звучит на диво удовлетворенно, но все-таки вымотанно. Ну капец. Я измотала этого жеребца. Я! А можно я буду отмечать годовщину этого дня как День Рожденья?

Так странно понимать, чьи руки сейчас заботливо скользят по моему телу. Стирают следы нашего секса, поправляют платье, оглаживают растрепанные волосы… Противный мальчишка вырос в заботливого мужчину… Надо же…

Бочком, бочком, проскальзываю к зеркалу. Это Бурцев — гребаный везунчик — выглядит так, будто и не трахался пять минут назад как бешеный кролик, а я…

— Шикарно выглядишь, — пальцы Бурцева любовно скользят по моим волосам, — а я думал, врут, что оргазм делает женщину еще прекраснее.

Вопреки обыкновению — даже подрезать его не могу. Только смущенно закусываю губу, понимая, что и щеки предательски розовеют.

Так-то оно так, но помада размазана просто возмутительно!

Трясущимися руками поднимаю сумочку, упавшую в ходе наших с Бурцевым страстей. Выгребаю оттуда горсть всяких тюбиков, в попытках добраться до влажных салфеток.

— О, знакомая штучка, — Тимур ужасно оживляется, подцепляя один из тюбиков с пищевым красителем, — это ведь им ты в Лерку зарядила?

— Ага, — киваю, и на губах сама по себе проступает злорадная усмешка, — самый ядреный извела. Голубой. Его хрен выстираешь!

— Хотел бы я посмотреть на лицо этой курицы, когда она это поймет, — задумчиво тянет Бурцев и сам аккуратно складывает лишние красители в сумку.

— Ну так звякни ей вечерочком, может, и помиритесь? — не удерживаюсь от ревнивой шпильки.

И плевать, что именно я прав на ревность имею в тысячу раз меньше, чем бывшая Бурцевская жена. Не имею, но испытываю. Это все последствия минувшего секса. Со мной же трахался. А думает о жене. Бесит!

— Дурочка, что ли? — Тимур ухмыляется, и опускает тяжелую ладонь мне на бедро. — Идем, у нас там уже наверняка обед остывает!

_____________

*Для справки, сленговые названия мышц:

банки — бицепсы,

подковы — трицепсы,

рельсы — поясничные мышцы,

плиты — грудные.

Глава 13. В которой герой позволяет себе покаяние

Обед, обед… Я про него забыла, а мой желудок и не думал забывать.

И более того, как только Бурцев про него заикается — желудок прилипает к спине. В духе — ты тут бегаешь где-то, калории тратишь в непомерных объемах, а про режим питания кто помнить будет?

Никто… Он сам про себя помнит, в общем-то.

Я ловлю один ехидненький взгляд официантки. Будто читаю в нем “ну надо же, какая корова, и в туалете ресторана трахается”.

И до того это меня пронимает, что я прям заставляю себя развернуть плечи и задрать подбородок повыше.

“Трахаюсь, ага! Завидуй молча, сучка!”

Девица бледная и плоская, даром что и не худая, кривит губы и отводит взгляд. В её выражении лица настолько четко проступает зависть, что на пару секунд я даже забываю вспомнить, на чью руку так уверенно опираюсь. А потом…

— Присаживайтесь, миледи!

Господи, как же это странно, видеть, как широкоплечий прокачанный на все свои шестьсот сорок мышц Бурцев отодвигает для меня стул.

— Для справки, я не отношусь к виду “улиточка безрукая”, — бросаю в сторону Бурцева прицельный едкий взгляд.

— Да уж, ты скорее из вида “скворушка голосистая”! — нахально переводит стрелки Бурцев, и мои щеки сами по себе начинают наливаться свекольным цветом.

Сдержаться… Надо было сдержаться. Закусить губу, отгрызть себе язык…

Мои глаза в панике начинают шарить по залу ресторана, выискивая скептические мины официантов или гостей. Хоть что-нибудь, чтобы мне рвануть и сбежать отсюда в стыду и ужасе.

Фиг мне! Контингент собрался возмутительно этичный, даже не смотрит никто в мою сторону. Кроме той фифы, что сейчас точит лясы с барменом, всем на меня плевать. Ничего не остается, только неловко приземлиться пятой точкой на гребаный стул и попытаться сделать сразу все — и спрятать под столом босые ноги, и подол натянуть на мои дурацкие круглые коленки.

Конечно, Бурцев их сейчас не видит. Но вдруг увидит, когда я из-за стола вылезать буду!

Тьфу ты! С каких пор я вообще думаю, какое мнение у Бурцева о моих коленях? Или размере пятой точки?

В туалете, впрочем, вполне себе думала. Видимо, по инерции, еще никак не могу остановиться.

— Ты такая смешная… — Бурцев решает разбавить мое молчаливое пыхтение и улыбается мне на все двадцать восемь виниров. Почему виниров?

Потому что я злая и противная, и мне приятно думать, что эти белоснежные зубищи не свои, а стоматолога.

С другой стороны — мне, чтобы хотя бы один винир себе позволить, нужно продать сестру на органы.

Я буквально заставляю себя стряхнуть с себя эту бессмысленную оторопь и как можно нахальнее откидываюсь на спинку стула.

— И что же вас во мне так смешит, Тимур Алексеевич?

— Да все, — Бурцев так естественно передергивает плечами, что даже не верить ему не получается, — как ты вредничаешь, как стесняешься, как краснеешь…

Ну конечно. Это чтобы я не забывала свое место, что ли? Я ему смешна. Ничего не поменялось.

— А! — перебиваю, не желая дослушивать этот фестиваль издевок. — Так и запомним, тебя очень заводят клоуны. В цирк на свидания не ходишь, во избежание всяческих конфузов?

Подошедший вовремя официант сглаживает очередную нашу с Бурцевым паузу. Сам Тимурчик смотрит на меня пристально. И бесит этим несусветно. А я не должна на него беситься. Напротив. Я бесить его должна. Чем больше — тем лучше. Чтобы поскорей он уже выключил этого своего джентльмена и почесал к друзьям, хвастаться победой в споре. Чем там максимально обычно бесят толстяки? Ах, ну конечно же!