Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Я думала, у нее голос низкий, волнующий, мягкий. А это не голос, это нож. – Бриана поправила одеяло.
– Ну да, нож на врагов… Ой!
Немайн всхлипнула и прикусила губу. Кровотечения к этому времени прекратились, так что особой беды в том не было. Потом на глаза сиды навернулись слезы. А потом она начала плакать. Плакать, плакать и плакать. Просто слезы, стекающие из‑под сомкнутых ресниц. Без конца, и сколько же их!
– Это не может быть просто так, – заявила Бриана. – Это вообще не похоже на болезнь.
– Позови Анну – предложила Нион, – остальным пока не говори. Вдруг испугаются, а это только дурной сон. О несбыточном или минувшем.
Когда Бриана вышла, Нион тяжело вздохнула. Остановила накапливающуюся на губах богини кровь. Этого Бриана
Это стоило ему очень дорого. Или очень дешево – как посмотреть. Пришлось рассказать много секретов – и еще больше обещать раскрыть потом, убедившись, что печь, созданная по словам богини, работает. Но устоять друид‑кузнец не мог. Вперед толкали страсть к знаниям, любовь к огню и металлу, и к тайне конечно. Вот и пришлось менять много маленьких тайн на одну большую. Ибо лучше установить суть той, у кого отец – бог всех ремесел, никак нельзя. Это человека узнают, взглянув в лицо. Богов определяют по делам. А потому друид менял тайну на тайну – и преуспел. Удалось пронять большинство валлийских мастеров. В рот смотрели! Кроме одного. Лучшего. Который против присутствия ирландского мастера тоже не возражал.
– Немайн все равно разнесет, – заметил он, – это не секрет гильдии. Это подарок сиды кузнецам. Вообще всем. Но первую плавку проведем без чужих глаз. А то неловко. Вдруг получится не сразу?
Оставалось согласиться с его мудростью и смотреть, что покажут. Оно и верно – Немайн наверняка рассказала бы все и ирландскому кузнецу, если б не болела. На секреты мастерства она щедра всегда. Придумала колесницу – не оставила для себя, все ездят. У кого хватает денег, конечно. Придумала арфу – не стала держать в секрете. Теперь вот слегка улучшила свои старые творения. А ковать железо или пахать землю она ирландцев не учила. Этим другие боги занимались. Валлийцы уверяли – младшие братья Немайн. Друид помнил – не братья. В дети годятся. И родня – если по мужской прямой линии считать, так в шестом колене. А если всякое родство учитывать, так и не разберешь. У богов и инцест в порядке вещей, а уж брак во втором или третьем колене родства – дело обычное. А потому, кто кому и кем приходится, ох и нелегко разобрать.
Выяснилось – плавильня стоит за городом. Непочетно, но огонь… Король, не дозволивший пробовать новое дело внутри городских стен, получался кругом прав. Город деревянный, тут и привычную кузницу перенести захочешь. А новшества оказались истинно божественного размаха, это не висюльки для ног к седлу привесить. Печь и на печь‑то непохожа. Ничего высокого. Длинная канава, выложенная кирпичом. Погреб, только дома сверху нет. Пригласили зайти внутрь. В печь! Сказка, да и только. Внутри оказались глиняные толстостенные тигли. В тигли закладывали не руду вперемешку с древесным углем, как привычно. Для начала – формы, из той же глины. Выходило, собираются лить железо. Как медь или свинец. Тут друид сам чуть рот не раскрыл да палец внутрь не сунул, как дите. А кто он еще и выходил‑то перед богиней? Но смотрел дальше: удивлению пределы есть, но не любопытству, тем более непраздному. Камбрийцы расположили над формами куски хорошего, прокованного железа. И что‑то еще, на железо только похожее. Но хрупкое. Даже показали насколько. Новое слово "чугун".
Стало обидно. Главное хитрые бритты спрятали. Вспомнилось значение имени Немайн на древнем языке – "Та, что крутится". Верно, егозой была от рождения. А там имя стали и иначе читать. И нашли в нем ужас и обман… Вот и теперь выверт. Не она сама, конечно, обидела, но бритты. Те, кто ей ближе родичей. И раньше так было. А теперь и подавно.
Пришли подмастерья и принялись засыпать пространство между тиглями древесным углем. Нет. Каменным. Но всем известно: железо не любит
горючего камня из Камбрии! Немного дерева и сухого камыша – для розжига.Запылал огонь. Принялись ходить по кругу рабочие лошади, раздувая огромные меха. А камбрийцы принялись показывать результаты первой, тайной плавки, отлитые из чугуна. Противень. Котел. Несколько пуль для пращи. Последние чуть‑чуть заинтересовали присутствовавшего здесь римлянина. Он пытался узнать – сколько будут стоить такие пули? Если дешевле свинцовых… Лучников не хватает, но балеарские пращники пойдут за любым, у кого есть деньги!
Узнав, что много дороже, поскучнел и интерес утратил. Ему было нужно одно оружие. А друиду – железо. А камбрийцы говорили, что при плавке руды вышло больше железа, чем при проковке криц. Сида обещала – в два раза. Но, сообщили ему дурным шепотом, в два не вышло. Вышло в три!
Римлянин уже понял – испытывают нужное ему более всего, и теперь волновался, а волноваться не один час.
А потом были еще раскаленные тигли. Из которых багром доставали форму. Раскрывали. И здесь же начинали ковать еще горячий металл. Богиня предупредила: расплавить это третье железо, «сталь», снова, может не получиться. И только потом закалка. И все‑таки это не долгая, изматывающая ковка на выбивание шлаков. Поправить форму, заострить – и листовидные наконечники тяжелых копий готовы! Но отковать все вовремя не сумели. Пришлось раскалять заново, и доводить заготовки уже так.
Что у железа оказалось три лица – удивляло. Но то, что получилась после закалки… Ковать холодной сталь оказалось нельзя. Точить – можно. Правда, трудно и долго. Зато при некотором старании с обычного железа можно было стружку снять. Но самое главное – ее было много. Достаточно много…
Убедившись, что наконечники из этой новой «стали» не хуже железных, Эмилий из Тапса успокоился. Лучше ли, а вот это не главное, главное – чтобы успели. Успеют… Теперь можно было считать другое – и то, что римлянину только что довелось увидеть красными от кузнечного жара, постоянного недосыпа и собственного мелкого почерка глазами, оказалось неожиданно интересно и важно.
Плавка не была греческой. Вообще, все, что натворила базилисса до того, как свалиться, не имело никакого отношения к греко‑романской культуре. Кроме нескольких узлов осадной машины, да буковок в ее переводе Нового Завета. Латинских. Зато писано было этой латиницей такое… Смотришь на иное слово и не видишь в нем гласных букв. А они есть! Просто другие. Бой у ворот – увертки да прыжки. Колесница – запряжка римская, но все остальное – или местная старина, или новизна непонятного происхождения. Странный жареный напиток. Это‑то откуда? И патриарх ее не узнал. Ошибиться боится. Голос похож, говорит, лица не видел. Особая примета – уши – присутствует. Михаил заверяет – такие уши не перепутаешь. Она? До весны – она! Сына приемного – отличная политика! – назвала славянским именем. Владимир. След? Или взмах лисьего хвоста? И при чем тут славяне? Данники или союзники авар! А многие узлы ее камнемета аварские. И плавка. Такие длинные печи где‑то делают… Где? Еще заказала болгарское зерно. Зачем? Урожаи у него не выше. И наконец "Голова грифона". Грифон – это тоже авары. Резидентура? Не выставлялись бы, но удочерили Августину именно под этой крышей. Ясно одно – аварский след проверять придется…
Слуг старых богов следовало убрать. Нион не верила, что от них может быть добро. Хорошо, если согласятся уйти. Если нет – все равно уйдут, только дальше. Анна успела рассказать, что убивать грешно. Неважно. То есть важно, важнее всего. Нион должна быть христианкой. Как Неметона! Но богиня – или, как велят говорить, сида – убивала. Чужих и своих. Уже став христианкой. Значит, и Нион можно. Но так же, как сиде. В тех же случаях. Не можно – нужно. Хотя бы потому, что если ее вдруг примут в рай, дуру кровожадную, а сиду не пустят, то это и будет ад. Потому Луковка расспросила всех‑всех. Выяснилось, точно известно, Неметона убивала в бою. Добила смертельно раненого и за это каялась. Не особо истово. Или прятала чувство внутри. Все.