Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Руби, чего ждешь.
– Скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"
Вор хихикнул. Потом почесал затылок. Что‑то казалось неправильным…– Глупости. Руби.
– Скажи. И тихо позвени цепями. Бубенчиков, жаль, нет.
– Ты что, того? С прибабахом?
– Конечно, того. После трех месяцев девушкой.
– Нелюбленой, – встряла Колдунья, – или беременной. Не пойму…
– Вот‑вот. И вообще, я эльфийка. Ди‑и‑ивная. Мне положено быть того и с прибабахом. Говори. Жду.
– Бред какой‑то.
– Бред.
– Хочу.
– Говори. И не забудь печально звякнуть цепями. Обязательно тихо и печально.
– Во имя всего святого, Монтрезор! – звон вышел громким и возмущенным, но Клирик решил не придираться.
– Да, во имя всего святого! – провозгласил он и обрушил геологический молоток на облюбованное звено. Клирик никогда не любил рассказов Эдгара Аллана По. И с Брэдбери тоже не во всем соглашался. С первого удара цепь не подалась – но зазубрина осталась внушительная. Оставалось долбить.
– Премии за деяние не жди, – склочно вставила Сущность между равномерными ударами.
Клирик безразлично пожал плечами.– Сумасшедшая, но наша, – объявил Воин. Немного подумал. – А раз наша, так прочее побоку. Кстати, как у тебя дела, рыжуня?
– Ноль пять процента, – напомнил Клирик. Бил он не слишком сильно, но точно, и Воин, который одно время подумывал забрать инструмент да покончить с цепью одним ударом, решил оставить дело специалисту… Все‑таки Клирик очень многое успел перенять у Лорна ап Данхэма. Даже не осознавая того.
– Прискорбно, – отозвался Вор, – но в женском теле ожидаемо. Хотя уже за одно то, что ты ухитрилась оставаться девственницей три месяца, лично я бы дал процентов шестьдесят. Я вот на грани Возрождения, Америку еще не открыли… И то. Дикость и разврат, уж поверь собственному психоаналитику его святейшества Иоанна Двадцать третьего… А у тебя там темные века!
– Но это ж двадцатый век… Или я что‑то не так понимаю, или ты прибился не к папе, а к антипапе. Постой, постой… Уж не к Балтазару ли милейшему, к Коссе? На могиле которого постоянно приписывают: "Бабник и пират?"
– К нему, – раздулся Вор от гордости, – самому. Неплохой мужик, большая часть того, что про него писали, – пасквили. Но бабник и пират – святая правда, так он и не скрывает. А антипапой он у нас получился, потому что проиграл. А у меня он будет папой. Хотя бы потому, что читает мои книги! Но цена человеческой жизни просто пугает… Пришил человечка – на тебя обиделись, накропал эссе – простили и от восторга визжат поросятами. Ценят творцов, ценят! Но какие они все в этой Пизе горячие, не той походкой мимо прошелся – за рапиру. Я, конечно, сюрикеном в лоб… Потом родню мужского пола. Потом любовников родни женского, а это категория, которая не переводится. Приходится утешать лично. Так что знаю, о чем говорю. Кстати, тоже создал репутацию. Хоббиты – они только наружно маленькие, а так гиганты!
Выяснилось, Вор за месяц успел, не разгибаясь, накропать и опубликовать на собственные средства два труда по психоанализу. Приобрел славу. Примерно как у Макиавелли, только хуже. Был отлучен от Церкви и прощен лично папой – пусть и всего одним из трех, – принявшим сочинения к руководству!
После одной из уличных дуэлей – его к тому времени прикрывала группа поклонников, так что дуэль выглядела средней руки уличным
сражением, – был взят под стражу. Но обещал создать проникновенный труд против колдовства. Выпустили условно. Вот тогда Вор и совершил главный свой труд – трактат о кошачьей анатомии и о невозможности для нечистой силы подробно воспроизвести их облик в качестве фамилиара. Препарированные – иные живьем – кошки ему теперь по ночам снились, но он утешал себя мыслью, что гораздо большее число животных он избавил он плачевной участи…Как только Воин разогнул надрубленное звено, а геологический молоток снова скрылся в бездонном кармане, Сущность объявила, что всем пора обратно. И Немайн оказалась рядом с мангонелем.
То, что сида споткнулась два раза подряд, никого не удивило. Но тут она начала искать деревянный молот, что только что держала в руках. Занятие было безнадежное – киянку она забыла у Сущности. И совершенно не подозревала, что только что дала начало новой валлийской поговорке. "Потерял, как Немайн". То есть вдруг и с концами…
За матерчатыми стенами палатки снова раздался мощный скрип, зашумел рассекаемый гигантской пращой воздух. Мангонель продолжал ежедневный труд.
– Рабочие – на привод блоков! Тяни!
Тянуть предстояло много. Еще один мешок с землей устроился в сетке пращи, чтобы через час уйти в сторону крепости Гвина. Звякнуло било. Полуфэйри вздрогнула. Малыш на било внимания не обратил. Даже спать как‑то ухитрялся. Впрочем, на руках у сиды. А било теперь будет регулярно брякать почти час. Этот неприятный звук… Если подумать, самое плохое из всего, что с ней приключилось за год. После того, как родители, отчаявшись свести концы с концами, продали дочь в рабство. Потом… К рабыням не сватаются.
Жену храбрый гезит‑копейщик с собой на опасное, хоть и прибыльное, дельце в Уэльсе волочь постеснялся. Для мужских надобностей вызвал рабыню. Опробованную. С сыном. Этот‑то отпрыска от рабыни и за щенка не держал. А новая хозяйка добрая, мало что сида да ведьма. Какая разница? Сын же, пусть и будет носит имя сиды – так ведь все равно, кровь‑то чья? А станет благородным. И не разлучила. Все таки к хорошему привыкаешь быстро, и Нарин уже начинало казаться, что война богов длится вечно. И будет длиться вечно. И хорошо. Вот только било…
И лишь к тому, что каждый день по шестнадцати мешков, каждый из вот такущего куска ткани, отправляется в пасть Кричащему холму, кормилица сидовского приемыша привыкнуть не могла.
Пусть грубая, конопляная, но ткань. Пока Нарин не попала в Уэльс, лен и шерсть ей доводилось только стирать. Носила вот как раз коноплю. Ну может, спряденную и вытканную получше, чем мешковина. И все равно третью неделю каждый день… А мешки большие, каждый в два человека весом. Материи на них нужно много.
Когда кормилица робко спросила сиду, как же это получается, та только ушами дернула.
– Надо будет, городами стрелять буду. Главное – иметь на это средства. На мешки средства есть. На кормежку пленных – тоже.
Очень странные средства – не золото‑серебро. Поцарапает грязным перышком кусок тонко выделанной кожи, прижмет испачканный в зелье пальчик – и заплатила за товар. И никто не жалуется, не кричит, что кусочек кожи вместо монеты взял. Нарин проверила – видят купцы именно кожу. Чудеса… А сида удивляется обычным житейским поворотам.