Кемер в объятиях ночи

Только ранний брак дает возможность второго шанса, если что пойдет не так. Один григорьевский знакомый Сорин женился в девятнадцать лет, когда еще учился в институте, сразу же и заделал ребенка. Совсем были молодые, дитя нянчили всей общагой, бедствовали, а парень вырос хороший, умный и успешный. Теперь Сорину-младшему было уже под тридцать, он выучился на юриста и работал в Москве чуть ли не в администрации Президента. На юбилей подарил отцу новую иномарку. С первой женой Тамарой, бывшей однокурсницей, Сорин-старший развелся уже довольно давно, однако они сохраняли хорошие отношения. Тамара тоже устроила свою личную жизнь по второму разу, очень быстро нашла какого-то мужика и, по слухам, неплохого. А вот с детьми от второго брака у Сорина уже проблемы были изначально — уж очень уж были болезненные, балованные, хотя в целом Сорин был своей жизнью очень доволен, что в России случается крайне редко. Слишком хрупко любое благополучие и зависит от многих обстоятельств. Примеров тому было множество. Ближайший — Максим Солодов, с которым у Григорьева был совместный проект. Какое-то долгое время все у него было хорошо, но по этой весне случилось несчастье с женой. Очень красивая женщина, она вдруг решила сделать подтяжку кожи на лице, однако во время наркоза у нее возникла аллергия на лекарство с отеком горла. С трахеостомией врачи чуть-чуть опоздали, буквально на пару минут, кора головного мозга умерла, и госпожа Солодова превратилась в овощ. Никто не знал, что с этим делать дальше. При определенном уходе такой человеческий овощ может жить очень много лет. Описаны редкие случаи выхода из такой комы, но они скорее как легенды и феномены. Человек бывает, что очухивается, но сразу же начинает очень быстро стареть, до конца жизни остается весь скрюченный, не может ходить.

Впрочем, была у Григорьева еще одна знакомая тетка, пытавшаяся реализовать свой второй шанс и почти его реализовавшая в очень солидном возрасте. Ей уже было под полтинник, когда она встретила хорошего человека, который предложил выйти за него замуж. Он ей очень нравился, спали вместе, и замуж тоже хотелось, однако за свои годочки она мужчинам перестала верить напрочь — во всем ждала подвоха или какой-нибудь неприятности. Интересно, что в этом возрасте у нее еще сохранялись месячные, и она подумывала: а может, родить еще ребеночка. По крайней мере, на стандартный вопрос гинеколога: „Будете ли сохранять возможную беременность?“, к вящему его удивлению она тут же и ответила: „Да, буду!“

Помнится, с первым мужем у нее были серьезные проблемы. В случайной драке ему сломали позвоночник, какое-то время он лежал парализованный, а потом задушился на проводе от торшера. Стало ясно, что идею эту он вынашивал очень долго, и однажды ее осуществил.

Другой давний знакомый — Брусникин Витя, однокурсник Григорьева — женился, и надо сказать очень удачно, в двадцать лет — сразу же после службы в армии, — и вот недавно отпраздновали серебряную свадьбу. Он изначально по характеру был не гуляка. Жены ему вполне хватало, никуда он больше не совался. Сын у них тоже был уже взрослый, женился и вроде тоже удачно. Вообще эта пара, можно сказать, была идеальная. Вряд ли Брусникин смог бы без жены существовать сколько-нибудь долго. Женившись на Людмиле, он раз и навсегда отказался от личных денег и всегда полностью отдавал зарплату жене. Когда деньги начали перечислять карту, то сразу и карту отдал. Она выдавала ему каждый день на расходы. Денег у него никогда лишних не было, зато никогда ничего не терял и не делал ненужных покупок и трат. Иногда, конечно, прятал „в носок“ небольшую заначку за дополнительную халтуру, которой хватало разве что на кружку пива или „мерзавчика“. Важная вещь: он все делал по дому сам, потому что все умел. У них с женой за эти годы сложились свехдоверительные отношения. В старости это очень даже хорошо. Поднести стакан воды или „утку“ умирающему, или сделать ему клизму не так уж и мало.

Была ли это идеальная семья? Неизвестно. Но, несомненно, один из ее вариантов. Схема идеальной семьи вообще никому не неизвестна. Официально семья должна быть моногамной, но и у нас бывают семьи полигамные, так один имел жен в четырех городах, куда ездил в командировки, и тем самым экономил на гостиницах. Там в гостиницах договаривался и брал чеки за проживание, а потом ему их оплачивали на работе. Половину он давал в рецепцию, и все были довольны. А все жены, кроме одной, (в каком городе он и сам уже затруднялся сказать), были с ним в гражданском браке, причем абсолютно уверенные, что они замужем, о чем и известили очередную перепись населения.

Идеальная семья всегда подразумевает некое разделение ролей, определенные принципы и ритуалы. Например, муж зарабатывает, жена занимается хозяйством и детьми. Или оба работают и оба же занимаются семьей и домом, но муж — „мастер — золотые руки“, обеспечивает техническую сторону проживания: бесперебойно работающую сантехнику, электроприборы, всякие там полочки и шкафчики на кухне, так обожаемые женщинами. Различия заложены самой природой: у мужчины нет месячных и связанных с эти делом перепадов настроения и работоспособности, он не может быть беременным, рожать, кормить грудью, но тогда он обязан выполнять другую функцию: защищать и обеспечивать свою семью.

Одна сотрудница в бухгалтерии мужчин меняла примерно раз в три года, мужей у нее только законных уже было вне счета (счет теряется в таких случаях после трех), и столько же сожителей. Одной из причин такой смены являлось и то, что у нее не было детей — не получилось. Поэтому менять партнеров, когда надоедали, ей было вовсе не обременительно. Надоел — поменяла. А вот дети сильно осложняют подобные вещи.

Один знакомый Григорьева очень сильно расстраивался именно по этому детскому поводу, поскольку после развода дочка его осталась с женой. Жена, будучи сама откуда-то с юга, после развода вышла замуж или просто жила с каким-то грузином. Ребенок был то у родного папаши, то у матери, то у родственников в Осетии. У родного отца девочка (а ей было восемь лет, но почему-то до сих пор не ходила в школу) спрашивала: „Я ничего не пойму, кто я вообще, вот ты — мой папа, а Гога тогда кто, и почему все так получилось?“ Отец не мог ей ничего на это ответить. А что тут скажешь?

А когда дети вырастают, но начинаются новые проблемы. У знакомых дочка отмечала восемнадцатилетие. Родители уехали на все выходные на дачу, чтобы не мешать ей. Они думали, ну придут пять-шесть человек, посидят, потанцуют. Дочка же на свой день рождения назвала кучу друзей, они напились, выбили стекла в серванте и в двери на кухню, раскололи цветочные горшки на подоконнике; со слов соседей, орали матом и шумно блевали с пятого этажа, свесившись по пояс из окна. Еще и по возвращении нашли парочку за диваном на полу, которые слепились и все еще не могли разлепиться, как насекомые. Позже мать подслушала их впечатления: „Здорово провели время!“

У одного дочь, вроде он и глядел за ней во все глаза, в шестнадцать лет вдруг родила. А поздно сообщила, что беременна, потому, что до смерти боялась отца („Авось, само рассосется“). Попсиховали, попсиховали родители, а что тут поделаешь! Родила удачно. Ребенок родился здоровенький, орал, конечно, по первому году чуть не каждую ночь без передыху — все хотел есть. Бабушка и дедушка им в основном и занимались, поскольку дочке надо было учиться, приходила она домой поздно, потом у нее появился молодой человек, и она иногда оставалась у него ночевать. А что там будет дальше, никто не знал.

Впрочем, с дочерьми у людей бывали и другие, гораздо более серьезные проблемы. Григорьев как-то от кого-то услышал, что умер Галямов, их общий с Тарасиком приятель. А позже Тарасик ему все рассказал подробно:

— Галямов, по сути, вроде как был и неплохой отец: не пил, занимался с дочерью Маришей, водил ее на кружки, был с ней строг, никуда не пускал, но потом в подростковом возрасте дочь за что-то его невзлюбила и начала всячески ему досаждать. Начались постоянные прогулы, тусовки. Потом выяснилось, что она торгует интимными услугами и через Интернет, и просто так, да еще и долбается героином. Галямов пошел разбираться. Нашел квартирку, позвонил. Вышел какой-то грузин-сутенер. Толстый и волосатый. Сразу начал гнуть пальцы веером, что-де у него брат вор в законе, обложил Галямова матюгами с акцентом, толстым своим брюхом его выталкивать из квартирки, что было абсолютно невыносимо и отвратительно. Мариша же, скрестив руки, глядела на отца с усмешкой: „Ну, что, съел, папаша хренов?“ Галямов тогда ушел, раздобыл где-то охотничье ружье и при дочери убил грузина выстрелом прямо в проклятое брюхо, а потом тут же выстрелил себе в рот картечью. Что там было! Грузин успел еще и обосраться перед этим. Говорят, весь потолок и стена в комнате были в галямовских мозгах и оттуда капало и стекало мерзкой малиновой слизью. Даже на телевизор попало. К тому же кровь ногами растащили потом по всей лестнице санитары и менты. Аж подошвы прилипали и щелкали, когда отлипали. Самое жуткое, что сама она, Мариша, была в этот момент обдолбана или пьяна и ей было все равно. Вся квартира настолько была залита кровью, что протекло сквозь потолок на этаж ниже, потому что из грузина хлестало как из ведра, пока он, наконец, не помер. Когда менты приехали, так один из них даже поскользнулся и чуть ли в шпагат не сел прямо в это самое дерьмо, а другой тут же на пол и наблевал. Соседи еще подавали в суд по поводу ремонта, а Маришке было пофиг. Слышь, чего подумал: возможно, какой-то пробел воспитания в детстве все же Галямов допустил. Не хватило какого-то важного звена. Может быть, потому что по дому она никогда ничего не делала. Отсюда результат, что Галямыч отец в целом получился плохой. И конец у него был плохой. А бывший сосед дядя Саша Ковтюхов получается, что отец хороший, хотя и поколачивал по пьянке жену и обеих своих дочек. Те, однако, выросли, выучились, работают, вышли замуж, народили ему внуков, да и теперь папашу не забывают, ухаживают за ним, часто заходят, приносят и „Беломор“ и даже бутылочку. Отсюда вывод, что именно дядя Саша как раз-то и был хороший отец, а Галямыч — плохой. Слушай, я первый раз видел ситуацию, когда никого не жалко: один мудак убил другого мудака и сам застрелился. Мир ничего не потерял, разве что приобрел…

Мариша после этого дела еще какое-то время кололась героином, а потом вроде бы отошла от этого дела, даже вышла замуж, хотя родить ребенка у нее уже не получилось, а последствием наркомании были эндокардит и перенесенный инсульт: немного кривилось лицо и плохо действовала правая рука.

И это была та самая Маришка, которую папа водил за ручку и на танцы, хор и еще куда-то на кружки. Слом произошел лет в тринадцать-четырнадцать. Что-то сработало внутри ребенка и все предыдущее воспитание пошло насмарку.

Конечно же, детьми надо постоянно заниматься. Но насколько нужно такое повышенное и назойливое внимание к ребенку, тоже большой вопрос. Григорьев знавал одного такого упорного папашу, который всю жизнь просто заставлял дочь делать только то, что он скажет. На некотором этапе это отцовское давление сыграло положительную роль: она хорошо окончила школу, хотя и были колебания типа погулять по мальчикам. После школы она захотела стать швеей, но отец заставил поступить ее в холодильный институт и чуть ли не на занятия и зачеты с ней ходил, и в конце концов она закончила институт с красным дипломом. После института он запихнул ее в аспирантуру того же института, но тут она стала уже насмерть, хотя и поступила, но ничего не делала и все-таки ушла из аспирантуры. Отец отправил ее в дом отдыха, где она расслабилась, познакомилась с мальчиком, что в итоге закончилось неожиданной беременностью. И тут пошла такая буря, что ой, но все-таки ребенок родился, они стали жить вместе с тем парнем типа в гражданском браке, опять же по интригам отца, который зятя ненавидел, возможно, и за дело, потому что тот был прирожденный бездельник. Дочь по специальности не работала ни дня, а занялась каким-то торговым бизнесом, в котором довольно быстро преуспела, что позволило ей купить большую квартиру, обставить ее и купить дорогую машину. Отец и в эту квартиру ходил чуть ли не каждый день, зудел, чтобы она гражданского мужа своего ни в коем случае там не прописывала, чтобы он не имел на квартиру никаких прав. И тянулась эта история уже целых четырнадцать лет. Получилось так, что чадолюбивый отец со всей опекой и упорством дочери хорошо подосрал. Как только мог испортить, так и испортил. Так, по крайней мере, выглядело это со стороны. Что он сам думал, то неведомо. Возможно, он считал, что кабы не он, то было бы еще хуже.