Кенигсберг дюз пуа

– Тьфуття… - г-н Рыбаков вздохнул. – Ну, найдите нам без окон чулан какой-нибудь, – его лицо приняло умоляющее выражение. – Мне б только день простоять да ночь продержаться… Здесь наших сейчас очень много. Если до конца «Евровидения» всё вылезет, мне такое вставят… – он махнул рукой в условном направлении Москвы. – Потом-то хоть трава не расти… А? Есть у вас без окон?

Начальник участка потёр указательным пальцем лоб.

– Ну чулан так чулан, – он выдвинул ящик стола и запустил в него руку. – А ваши-то, если не секрет, какую сказку будут запускать?

– Да кто их знает… – г-н Рыбаков встал со стула. – Придумают что-нибудь. Традиционное. Спасибо вам большое.

– Только из уважения лично к вам, Михал Филипыч… Так и вижу, что про меня завтра в «Балтийке» будет написано…

Начальник участка отвёл г-на Рыбакова с подоспевшим секретарём в подсобное помещение. На двенадцати квадратных метрах громоздились старые стулья, швабры и вёдра. Под потолком горела тускловатая лампа без абажура.

Следом подошёл Первый канал.

– Михаааал Филипыч! – заныла мужская половина съёмочной группы. – Ну как мы тут будем снимать! Темно, тесно, хлама выше крыши…

– Да шёл бы ты, Витя… – г-н Рыбаков сел на ближайший стул и закрыл глаза. – По мне, так хоть вообще ничего не снимайте…

– Михааал Филипыч!..

– Витька, кончай орать, – сказала женская половина. – Вытаскивай лучше всё в коридор. Давай-давай, живенько! Стены отличные. Снимешь правильно – сойдёт за карцер какой-нибудь.

Через две минуты в комнате остались стул с г-ном Рыбаковым и ободранная скамейка, видавшая советские виды. Съёмочная группа забилась в угол, ощетинившись камерой и лампой на 200 ватт.

Митю привели двое милиционеров.

– Спасибо, – сказал им г-н Рыбаков. – Прикройте дверь, пожалуйста. У нас пятнадцать минут.

Дверь закрылась.

Митя измученно ссутулился посреди комнаты. Его руки заметно дрожали.

Г-н Рыбаков с отвращением посмотрел на него. Затем отпил кофе из бумажного стакана и придал лицу участливое выражение.

– Садись.

Митя кое-как опустился на скамейку.

– Вот так очень хорошо, Михал Филипыч! – обрадовалась женская половина съёмочной группы. – Скажите только теперь что-нибудь, и мы всё.

– Варвара, – сказал г-н Рыбаков всё с тем же участием на лице.

– Меня Дмитрий зовут, – сказал Митя.

– Варвара, – повторил г-н Рыбаков. – Волчица ты, тебя я презираю. К Птибурдукову ты уходишь от меня. Всё?

– Всё, Михал Филипыч, спасибо! – телелампа погасла, и в комнате стало в три раза темней. – Пойдём-пойдём, Витька.

Съёмочная группа торопливо свернула удочки и убралась из комнаты.

– Так, теперь слушай меня внимательно, – г-н Рыбаков убрал с лица участие и вернул отвращение. – Я Михаил Рыбаков, гендиректор «Янтарьгаза». Фактически, посол России в Кёнигсберге. Понимаешь?

– Понимаю, – прошептал Митя. Его понимание, если вы помните, тестировали уже второй раз за утро, и первый раз кончился плохо.

– Поколотили уже тебя?

– Да, очень сильно! – оживился Митя. – Только не милиция, а там… В камере…

– Я знаю, что не милиция. Милиция здесь сама никого не бьёт… – г-н Рыбаков отхлебнул ещё кофе. Отвращение на его лице приняло мечтательный оттенок. – Это хорошо, что поколотили. Если б не ты, я бы сейчас летел на Кубу. И моя жена летела бы со мной. А не жевала бы платки у телевизора – выживет Ребекка или нет.

– Извините… Так тупо вышло, я же не…

– Ты слушай дальше. Сейчас тебе потащат на пресс-конференцию. Там будет много народу, много журналистов. Они будут задавать вопросы. Отвечать на них будет, скорее всего, министр внутренних дел. Волокитина её зовут. Она расскажет, что произошло, какое ты говно и так далее – всё как есть. Твоя задача при этом – сидеть с оскорблённой рожей. Ни на какие вопросы ты не отвечаешь. Заявляешь в начале, что на вопросы будешь отвечать только в присутствии своего адвоката. И всё. После этого молчишь.

Большой глоток кофе.

– А адвокат потом будет, да? – робко спросил Митя.

– Не нужен тебе никакой адвокат. Если сделаешь всё, как я говорю, через пару дней тебя депортируют в Россию. Там взвесят ещё пиздюлей, покажут по телевизору и отпустят. Если не сделаешь, как я говорю, останешься здесь и сядешь на пять лет. Это если Ребекка не умрёт. Если умрёт – на все десять. Только ты их не отсидишь. Тебя сначала выебут в задницу, а потом ты поскользнёшься в душе, насмерть. И никакой адвокат тебе не поможет. Понимаешь?

Митя испустил утвердительный стон.

– После пресс-конференции тебя отведут в кабинет. Там с тобой будут разговаривать двое или трое человек. Из МОНи. Это их Министерство охраны независимости, аналог нашего ФСБ, если ты не в курсе. На их вопросы ты должен отвечать. Прямо и честно. Всё, что помнишь. Жми на то, что ты кретин и распиздяй. Ты траву раньше курил?

– Да.

– Можешь соврать, что не курил. Что первый раз. Но больше не слова лжи, понимаешь меня? Спросят, сколько раз в неделю дрочишь – отвечаешь сколько. Да и про траву… – задумчивый глоток кофе; взгляд на глазок камеры под потолком. – Про траву тоже лучше не врать. После допроса тебя посадят в одиночную камеру. Ради твоей сохранности. Я бы на их месте не цацкался с тобой. Но у них, на твоё мудацкое счастье, есть закон на этот счёт… – глоток кофе. – В камере ты сидишь, молишься за выздоровление Ребекки. Ждёшь депортации. Всё запомнил?

– Да, кажется…

– Повтори.

Митя повторил.

– Всё, – г-н Рыбаков поднялся со стула и вышел из комнаты.

Он выкинул недопитый кофе в урну у крыльца. Посмотрел на часы. Было уже без четверти девять. На газонах вокруг участка появились свободные места – многие журналисты ушли в бизнес-центр на другой стороне проспекта. Там должна была состояться пресс-конференция. Те, кто ещё оставался, хлынули было в его сторону, но по периметру крыльца стояли широкие мужчины из службы безопасности «Янтарьгаза». Они привычно окружили его и довели до машины.

– Ну как он, Михал Филипыч? – спросил секретарь, выруливая на проспект. – Телевизионщики уехали уже. Уже склеивают там, наверное…

– Да как он… Мудак он… Погоди-ка… – г-н Рыбаков запустил руку в пиджак и вытащил трезвонящий телефон. Посмотрел на экран. – Нет, ну так и знал… Перезванивает… – он поднёс трубку к уху. – Да, Светлана, слушаю вас.

– Ещё раз доброе утро, Михаил, – сказала Бухгальтер уставшим голосом. – Не буду вас долго отвлекать. Хотела только сказать, что не смогу вас принять в понедельник.