КИФ-5 «Благотворительный». Том 4 (в двух частях) «Для мудрых», часть 2
Шрифт:
– А куда же Мурчику идти, как не к нему? Так тосковал, бедняга…
– Отец рассказывал, что до того, как поступить в медицинский, хотел быть спасателем!
– Может быть, он там сейчас чьи-то души и спасает…
– Может быть…
Татьяна Столярова
«Призраки коммунизма»
Началась эта история ещё в 90-е, после обнародования «факта» наличия веса у души. Соорудили мы с Юркой, тогдашние два аспиранта, в биофизической лаборатории нашего института установку, подобную описанной псевдонаучными СМИ. Ну, кровать на высокоточных весах, куда доброволец якобы ложился умирать. А потом выяснялось,
Умирающих добровольцев как-то не нашлось. Разве что Юрка задрых однажды на этом ложе, обкушавшись водочки. А вот зав отделом, профессор наш, Владимир Михайлович Сомов, вернувшись из командировки, сильно был недоволен. Твёрдый материалист, советское воспитание.
– Кот из дому, мыши в пляс. Аспиранты, водку жрёте, а как дети малые. Кто вам позволил койку из клиники тырить да ещё ценные весы к этой железяке подсоединять?
Естественно, имущество клинике вернули, весы поставили туда, где они нужнее. Повеселились и забыли.
Годы шли, мировоззрение у населения несколько поменялось. Колдунов и экстрасенсов развелось немыслимое количество. Литературы по эзотерике – тонны. Поди разбери, что полная чушь, а над чем стоит и поразмыслить. Мы уже не Сашка и Юрка, а доктора наук Александр Николаевич и Юрий Сергеевич. Только наш Сомов каким был, таким и остался. Чего приборы не показали, того для него не существует.
И вот однажды появился он на работе к середине рабочего дня, что само по себе было поразительно. Созвал всех нас и достал из портфеля, такого же древнего, как и сам, шесть бутылок коньяка.
– Вот, дорогие мои, не хотел вам говорить раньше времени, а теперь уже сомнений нет. Засиделся я здесь. Четвёртая степень, неоперабельная. Пару месяцев ещё поскриплю, но давайте простимся, пока я на ногах.
Очень уж неожиданно это было. Не жаловался ведь никогда. Смотрели мы на него и не знали, что сказать. А он скомандовал:
– Отставить панику! Я хорошо пожил. Бегом за закуской и посидим.
Сели, конечно. Поначалу и кусок в горло не шёл. А он сам взялся нас развлекать, байки травить о своей жизни. О многом мы никогда и не слышали. Действительно, старик-то у нас достойный. О научных открытиях и говорить нечего. И в личной жизни – со своей Евгенией Васильевной шестьдесят пять лет как один день.
Вот тут кто-то и произнёс слово «душа». Кажется, именно Юрка.
Сомов рассмеялся:
– А помните, мракобесы, как вы душу взвешивать собирались?
И тут же задумался. Замолчал.
И мы молчали.
Поднял наш профессор голову и объявил:
– Замечательно, что вспомнил! Проведу свой последний эксперимент. Собирайте такую же ерунду. Сейчас у нас и весы поточнее, и в клинике кровати поудобнее. Хочу доказать, что души не существует. И помирать веселее будет.
Нам, честно говоря, не весело стало, а как-то жутковато. Это что же, он прямо в лаборатории умирать собрался? И именно мы должны будем его смерть фиксировать? Кто же такое разрешит? Жена бедная что скажет? И куда потом результаты приложить?
А он словно мысли прочёл.
– Да! Столько лет здесь проработал, здесь и концы отдам. С начальством договорюсь. Как только совсем плохо станет, лягу в нашу же клинику. В критический момент прикатите сюда. Евгения Васильевна против не будет. А результаты… ну, ничего зря не бывает. Опишете опыт в пику этим выдумщикам. Может быть, и ещё кто захочет последовать моему творческому примеру.
И не возразишь ведь. С ним спорить всегда было бесполезно.
Вряд ли директор института такое
бы разрешил просто так, но заслуженному учёному исполнить его в прямом смысле слова последнее желание позволил.Прошли эти два месяца очень тяжело. Мы привыкли, что профессор всегда с нами, и даже в отпуск уходит редко. Правда, он постоянно звонил и указания давать продолжал. Но по голосу чувствовалось, что плохо человеку, злится он на свою беспомощность, а признаваться в этом не желает. И мысли все были о том, что никого чаша сия не минует, те, кто был его учениками (и я в частности), тоже когда-нибудь да подойдут к критическому возрасту, и кому как суждено прожить последние дни – неизвестно…
Увидели – испугались. Половина от человека осталась. Но шёл сам, хотя и опираясь на руку жены – Евгения Васильевна, всегда стоически переносившая все тяготы жизни с гениальным учёным, поддержала и это его решение.
«Смертное ложе» осмотрел, прилёг, сам всё проверил. Кстати, подсоединили оборудование высочайшей точности – сам выбирал. И уже не шуточную установку соорудили, как первая койка с весами, а обустроили герметичную камеру, чтобы свести на нет все погрешности по причине потерь испаряющихся жидкостей и прочих побочных явлений.
Поворчал Сомов для порядка, но вроде бы остался доволен.
– Вот, Женечка, следи, чтобы никто не профилонил. Иначе буду с того света являться и мораль читать!
Нет бы ему промолчать…
Когда дней через десять самое страшное началось, жена вместе с ним осталась. Никто не рискнул её из лаборатории попросить. Сидела в уголке, бледная, но не плакала. Ждала. Владимир Михайлович лежал уже без сознания, хотя приборы показывали, что ещё был жив.
Настроение у «экспериментаторов» сами понимаете, какое было.
Вот тут всё и произошло. Приборы во время грозы мы никогда не отключали – всё всегда было качественно заземлено, как опыты прерывать-то? Да и не заметили, что гроза началась – окна в лаборатории отсутствуют. Не тем головы заняты были, чтобы за погодой следить. Всё внимание – на мониторы, где уже заметно, что душа, если она есть, с телом только что рассталась. А на том, который массу показывает, возникли явственные колебания, и что хочешь с таким фактом, то и делай.
И вдруг треск, приборы заискрили, свет погас. Евгения Васильевна заохала, все в ужасе. Темнота, друг друга не видно, не то что койки с телом. Попытались включить аварийное открытие дверей – забаррикадировались для таких исследований, чтобы посторонние не любопытствовали. Не получается. А тут голос откуда-то с потолка:
– Как всегда. Откуда у вас руки растут? Простую вещь до ума довести не можете!
Абсурд. Осмотрелись. Глаза к темноте уже несколько привыкли. И сверху стало заметно какое-то размытое пятно волокнистой структуры. Слабо светящееся. А сквозь непонятные волокна проглядывало хорошо узнаваемое лицо дражайшего нашего профессора.
Евгения Васильевна закричала: «Володечка!», лаборантки завизжали, остальные судорожно защёлкали кто зажигалками, кто мобильниками.
Пятно заколыхалось, но не рассеялось.
Наконец включилось аварийное освещение.
Тело признаков жизни не проявило. Пятно помутнело, но никуда не исчезло.
– Кажется, Сашка, доигрались, – тихо произнёс Юрий Сергеевич. Сел на пол и взялся за голову.
– Это я старый пень, виноват, – раздалось из субстанции. – Сказано умными людьми – не шутите со смертью! Признаю свою ошибку. Всё, как эти болтуны писали. И тоннель, и свет в конце тоннеля. И тут вот это! И как я теперь туда попаду… не знаю точно, куда, но куда следовало?