Киллер

– Кио, голубчик, постарайся! С меня причитается.

– Да ладно, сочтемся. К вечеру заключение будет готово.
– Поздним вечером я позвонил в ЭКО.

– Обрадую тебя, Серега, - ответил на другом конце провода усталый голос Кир Кирыча.
– Именно из этого нагана был застрелен Лукашов. За бумагами зайдешь?

– Спасибо, Кир! Ну ты молодец... Бумаги завтра.

Будь здоров!

КИЛЛЕР

Как я по-глупому влип, простить себе не могу! Попался на элементарную уловку, как молокосос. Взяли меня Додик с Феклухой в тот момент, когда я помогал подняться старушенции, ни с того ни с сего рухнувшей прямо передо мной. Это я уже потом понял, что старая стерва была "подсадной уткой", когда меня притащили к ней на "хазу" в пригородном поселке, Додик и Феклуха ржали, как помешанные.

Шеф появился на вторые сутки моего заточения.

– Ну, здравствуй, мой мальчик, - он уселся на табуретку, развяжите ему ноги, пусть сядет, - приказал он Додику.

Я лежал на кровати, связанный по рукам и ногам, - эти поганцы боялись меня, как огня, конечно, в данной ситуации это обстоятельство было слабым утешением.

– Шеф, да он...
– Додик скорчил глупую гримасу.

– Два раза я не повторяю...

Додик поспешил исполнить приказание.

– Ты голоден?
– участливо поинтересовался шеф.

Я молчал, с ненавистью глядя на его тщательно выбритое лицо.

– Не сердись. Ты сам виноват. То, что надумал завязать - ладно. С кем не бывает... А вот то, что осмелился водить меня за нос, - это уже наказуемо, и со всей строгостью. Тебе было поручено ликвидировать жену Лукашова. С некоторых пор она стала для нас опасна. Я тебе объяснил почему. Для тебя ее кончить... тьфу!

И нет. Невелика сложность. А ты все ходил вокруг да около, глаза мне замыливал, а сам лыжи вострил: билет на самолет прикупил, денежки припрятанные откопал. Те, что я тебе платил. Я! Не скупясь платил. К бабе своей собрался по-шустрому да втихаря? Ну это еще полбеды. Но за то, что ты пожалел жену Лукашова - пожалел ведь, а?
– и не выполнил мой приказ, ответ держать придется. Молчишь?

Шеф закурил и некоторое время смотрел на меня задумчиво, пуская дымные кольца.

– Выйди.
– указал он Додику на выход.
– Оставь нас одних.

Подождав, пока Додик плотно прикроет дверь, он начал:

– Как ты думаешь, зачем я тебя спасал, вытаскивал из всех твоих историй, приблизил к себе? За как!,е такие заслуги? Не знаешь. И мать твоя тебе этого не рассказывала... Впрочем, когда я с тобой познакомился, она уже была полностью деграднрованной. Водка, пьянки-гулянки... Значит, не знаешь? А я тебе расскажу. Она была моей любовницей, стала ею в четырнадцать лет.

Нe исключено, что ты мой сын, - он гнусно ухмыльнулся.
– Хотя... нет, не похож, совсем не похож... Видно, нагуляла тебя с каким-нибудь ублюдком. Такие дела, мой мальчик.

Он поднялся.

– Но будь ты и моим сыном, простить тебя все равно не имею права. Таковы наши законы, и они незыблемы. Мы тебя будем судить. Чтобы другим неповадно было...
– Он прошелся по комнате.
– А бабу эту, Лукашову, мы сейчас поедем кончать. Без тебя обойдемся, слабонервный. Но прежде мы с нею побеседуем кое о каких вещах. Жди.

– Я тебя... и на том свете... найду...
– Мне казалось, что я схожу с ума: голову, словно раскаленным обручем схватило, в глазах потемнело, а по жилам будто расплавленный свинец прокатился.

Он посмотрел на меня с брезгливым сожалением и молча вышел.

Вскоре от дома отъехала машина.

В комнату вошел Додик.

– Балдеешь, красавчик? Вот, оставили меня тут сторожить. А как по мне, то тебя нужно было сразу в расход пустить, не разводить трали-вали. Лишняя морока только. Подумаешь, фигура... Давай сюда свои лапы, я их веревками забинтую. В сортир, гы-гы, и стреноженный попрыгаешь...

Всю свою ненависть я вложил в этот удар ногой, мне даже послышался хруст височной кости. Додик завизжал, как заяц-подранок, упал и забился в конвульсиях, из его ушей потекла темная кровь.

Я вышиб плечом дверь и прошел в грязную крохотную кухню, где возилась старушенция.

– Режь, стерва старая, иначе зашибу...
– едва сдерживая бешенство, показал я на свои связанные руки.
– Ну!

Старуха что-то прошамкала и покорно перерезала кухонным ножом веревочные узлы.

Я выскочил на улицу с единой мыслью - догнать, опередить! Подняв руку, остановил голубые "Жигули".

– Тебе куда, парень?
– спросил водитель.

– В город...

– Не по пути...
– И водитель хотел закрыть дверцу - видно, что-то во мне ему не понравилось.

Тогда я рванул дверцу на себя и уселся на сиденье.

– Поехали, - сквозь зубы процедил я.
– Прошу тебя... Нужно человека спасать... Я заплачу...

– Да пошел ты...
– И водитель потянулся за монтировкой, которая лежала у него на подхвате.

Я достал свой наган, который отобрал у Додика.

– Выметайся. Быстро!
– взвел я курок.

Перепуганный водитель не выскочил, а вывалился на шоссе. Я сел на его место и дал газ. Вскоре поселок остался позади.

ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

Карасев. Все, что я смог собрать о нем, лежит у меня на столе: характеристика, справки, свидетельские показания. Есть и фотографии, правда, десятилетней давности: настороженный взгляд, упрямо сжатые губы, квадратный подбородок. Симпатичное лицо. Убиица - "профи"... Он? В тот вечер, когда был убит Лукашов, алиби у Карасева почти стопроцентное. Во всяком случае, если судить по показаниям его соседей. А не верить им невозможно - особой любви к Карасеву они не питали. Но не мог же он быть одновременно в своей комнате и в парке у ресторана "Дубок"?!

Избитые неизвестным юнцы не смогли с полной уверенностью ответить на вопрос, когда им показали фото Карасена: не тот ли это человек? "Вроде похож... Как будто он... А может, и ошибаюсь... Вот если бы увидеть его в натуре, да в полный рост..."

Если бы... Исчез Карасев, испарился. Бесследно. Примерно через неделю после убийства Лукашова. Впрочем, судя по рассказам соседей, такое за ним замечалось и раньше-случалось, не бывал дома по два-три месяца.

Был на заработках, "шабашил", объяснял, когда спрашивали. Весьма вероятно. Но как истолковать присутствие на тряпке следов порохового нагара и свинца?

Мои размышления прервал телефонный звонок:

– Ведерников? А ты, оказывается, упрямый... Слышишь меня, алло?

– Слышу, - отвечаю, с трудом сдерживая внезапную дрожь-это снова "доброжелатель".

– Фишман - последнее предупреждение. Забудь о том, что он наболтал. А убийцу Лукашова, хе-хе, - снисходительный смешок, - мы тебе на блюдечке с голубой каемкой преподнесем. Услуга за услугу. Идет? Что молчишь?

– П-паскуда, - хриплю я, от бешенства заикаясь.
– Я до вас все равно доберусь, - добавляю совершенно непечатное.