Киллер
Шрифт:
– Как - все?
– Что-то мелькнуло - и все...
– Фишман нервно потирает пухлые короткопалые руки.
Я уже слышал разъяснения врача опергруппы, поэтому мне состояние Фишмана понятно. Убийца, без всякого сомнения, прекрасно владеет приемами каратэ или у-шу - с того места, где он стоял, нанести такой точный и молниеносный удар может только незаурядный мастер. Но почему он оставил в живых именно Фишмана?
– Наблюдение "засветилось"...
– хмуро буркает Палыч, будто подслушав мои мысли.
Да уж, в седьмом отделе траур - пролетели они со своими подопечными, как фанера над Парижем.
Я ловлю взгляд Палыча - он, сощурив и так узкие глаза, будто держит на прицеле Фишмана. И я понимаю "зубра".
– Мне нужно задержать потерпевшего, - говорю я следователю вполголоса, отведя его в сторонку.
– Зачем?
– тот удивлен.
– К тому же он не совсем здоров...
– Хотя бы на сутки, - умоляюще шепчу.
– С какой стати?
– колеблется салажонок.
– И под каким предлогом?
– Предлог будет, - подходит Палыч.
– Ты пока его поспрашивай, - говорит он мне, кивая на Фишмана.
– Заболтай. А я... э-э... поищу Хнжняка.
Ах, "зубр" - голова! Нет, я в старика все-таки влюблен.
Через полтора часа все уладилось. На нашу удачу Хижняк вернулся из своей "ссылки" и подбросил нам кое-какие документы по торгово-закупочному кооперативу "Свет", которых оказалось достаточно для задержания Фишмана (правда, с большой натяжкой, ну да семь бед - один ответ) Конечно, Ивана Савельевичц нам уломать бы не удались ни под каким предлогом.
Но молодой его коллега просто не мог представить, в какую кашу он может угодить по нашей милости.
КИЛЛЕР
Я паковал чемоданы, когда в дверь постучала Хрюковна.
– Что нужно?
– спрашиваю я не очень дружелюбно.
– Гы...
– осклабилась Хрюковна.
– Там к тебе морда ящиком пришел. Пущать?
Это Додик. Я ждал, что он припрется: вчера у меня был по телефону неприятный разговор с шефом.
– Впусти.
Додик как всегда с дебильной ухмылкой от уха до уха.
– Во овчарка, - кивает он на дверь, за которой топталась Хрюковна.
– Ей бы зэков в зоне сторожить.
– Зачем пришел?
– не поддерживаю треп Додика и включаю телевизор почти на всю громкость.
– Шеф кличет. Срочно. Едем. Прямо сейчас.
– Никуда я не поеду. У тебя все? Тогда топай.
– Не дуркуй, красавчик.
– Додик напирает на меня своим брюхом.
– Мне приказано тебя доставить обязательно. Живым... или мертвым. Усек?
– Убирайся...
– цежу я сквозь зубы.
– Красавчик, к чему эти трали-валн? Без тебя мы не уедем. Посмотри... подходит к окну.
Я смотрю. Еще довольно светло, и я вижу, как во дворе расположилась компашка - три лба, и каждой - косая сажень в плечах. Думаю, что это еще не все в сборе.
– Уже иду - смиряюсь я и начинаю одеваться.
Додик прислоняется к дверному косяку, цепким взглядом шарит по комнате. Конечно же, мои чемодана с барахлом не остались незамеченными...
– Жди...
– Додик останавливает машину за городом неподалеку от бензозаправки.
Он вытаскивает ключ зажигания и уходит вместе со своими хмырями, которые всю дорогу хлестали баночное чешское пиво на заднем сиденье и дышали мне и спину перегаром. Они вооружены,
по крайней мере Додик и его помощник по кличке Феклуха: пока мы усаживаемся в машину, я успеваю их "прощупать".Шеф возникает из темноты неслышно, как привидекпе. Он усаживается рядом на месте водителя.
– Свое решение менять не собираюсь, - упреждаю и его вопрос.
– Я завязал.
– Хочешь уехать?
– спокойно говорит шеф, располагаясь поудобней.
– У меня нет возражений.
– Тогда что вы от меня хотите?
– Выручи. В последний раз.
– Нет!
– Я так не говорил, когда вытаскивал тебя из весьма щекотливых положений. Ты неблагодарный человек...
Это правда. Я ему многим обязан. Впервые он меня выручил, когда я едва не отправил на тот свет очередного отчима. Мне грозило как минимум лет пять колонии, но шеф "смазал" где надо, и я отделался лишь Исключением из инфизкульта. Второй раз, уже перед тем, как я начал на него работать, поддержка шефа пришлась очень кстати: я, к тому времени прозанимавшись почти три года в одной подпольной шарашке у-шу, влип в драку на танцплощадке. Меня пытались пырнуть ножом, пришлось защищаться жестоко, и парень, который решил побаловаться "пером", остался калекой на всю жизнь. Доказать свое право на самозащиту я не смог, потому как танцплощадка находилась в другом районе города, где у меня не было ни друзей, ни сочувствующих. Свидетели клепали на меня, что только могло им в голову взбрести. Шеф опять не поскупился, купил всех свидетелей на корню, в суде они отказались от своих показаний, и я остался на свободе.
– Отпустите меня, - прошу я.
– Поверьте, я и впрямь больше не могу. Дошел до точки.
– Я тебя не держу. Мы просто работали вместе.
И ты не был ни в чем обижен. Ты волен поступать как тебе заблагорассудится. Но ты забыл, что долг платежом красен.
– Свои долги я вам уже вернул. С лихвой. Если вы считаете, что платили мне слишком много, я верну вам деньги.
– Деньги... Мальчик мой, разве это деньги? Так, шелуха, мизер... Ты еще только на подступах к настоящим деньгам. К большим деньгам. И ты будешь их иметь, сколько захочешь: сто, двести тысяч, миллион.
Выполни мою последнюю просьбу - даю слово, что последнюю!
– и я возьму тебя в компаньоны. Голова у тебя работает прилично, человек ты надежный, проверенный - лучшего помощника трудно сыскать.
А "чернухой" заниматься больше не будешь. Для этой работы люди всегда найдутся...
– Спасибо за доверие, но я не хочу. Плевать мне на большие деньги. Они меня к "вышке" приведут.
– Ну этого я, предположим, не допущу, - мягкий, убаюкивающий голос шефа вдруг стал скрипучим, неприятным.
– "Вышка" предполагает судебное разбирательство...
Я понимаю и чувствую холодок под сердцем. Значит, дорога у меня теперь только одна...
– Кончать меня сейчас будут или как?
– спрашиваю я сквозь зубы.
– Предположим, это совсем непросто сделать...
Не возражаю, тут я согласен.
– Но зачем ты так плохо обо мне думаешь?
– продолжает шеф.
– Или я тебе дал повод?
Я не отвечаю, смотрю, стиснув зубы, в ночную темень. Вот он, финиш... Возможно, я приду к нему и позже, все зависит от моего согласия. Какая разница?