Ким Джинсу. Путь к вершине

Мои дни начинались с того, что Ли Минсу вёл меня от одной задачи к другой, рассказывая о том, как работают процессы в этой корпорации. Всё было гладко, ровно и предсказуемо — структура, иерархия, отчёты, переговоры. Но как только я углублялся в суть происходящего, мне становилось ясно, что большая часть этих процессов была до боли знакома. Больше того, многие из них выглядели устаревшими. Это был настоящий театр абсурда. Внутри я едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как серьёзные лица людей раздувают значимость рутинных процедур, которые я бы давно усовершенствовал, если бы хотел.

Минсу, конечно, старался. Он с педантичной точностью рассказывал мне о каждом нюансе работы. Иногда я ловил себя на мысли, что его стремление впечатлить меня было даже трогательным, как если бы он был старшим братом, показывающим младшему, как правильно катать мяч. В его манере говорить о вещах, которые для меня были элементарными, чувствовалась искренняя убеждённость в том, что всё это для меня — великая наука. На самом деле, это было скорее напоминанием о том, как легко можно запутать систему, если она слишком полагается на «опыт и традиции», забывая о необходимости обновления.

Каждый день приносил мне всё больше понимания местного менталитета. Я начал видеть, что корейская корпоративная культура, которую я до этого знал лишь поверхностно, имела свои тонкости и правила. Например, деловой этикет здесь был возвышен до уровня искусства. Каждый жест, каждая пауза в разговоре имели своё значение. Иерархия была не просто структурой — это была своего рода незыблемая догма, где каждый знал своё место и редко пытался выйти за его рамки.

Однажды на встрече с одной из команд, отвечающих за внутренние коммуникации, я наблюдал, как их руководитель, старший менеджер в возрасте около пятидесяти лет, вёл долгие обсуждения с коллегами. Всё сводилось к тому, как лучше оформить еженедельный отчёт для Хвана. Я слушал это, сидя в углу, и едва сдерживался, чтобы не фыркнуть. Они обсуждали форматирование отчёта так, будто это был вопрос национальной безопасности. «Или, может, стоит использовать 12-й шрифт вместо 11-го?», — предложил кто-то с полной серьёзностью, а я внутренне вздрогнул от этого предложения.

— Файтинг, — тихо сказал я себе, пытаясь держаться и не выдать своего удивления. Внутри меня клокотал смех, но я знал, что нельзя показывать это. Здесь никто бы не понял моих насмешек. В этой системе такие вопросы были действительно важны.

Я начал понимать, что большая часть того, что здесь делалось, не имела ничего общего с эффективностью. Это была борьба за признание, за место под солнцем в глазах высшего руководства. Мои собственные наработки, которые я применял раньше, были куда более продуктивными и инновационными, но раскрывать свои карты здесь было бы слишком преждевременно. Я не хотел, чтобы кто-то начал задаваться вопросом, откуда у меня такие знания. Это было бы слишком подозрительно для человека, который только что вступил в команду.

Тем временем, я постепенно понял, что к Хвану я пока приближаюсь лишь формально. Мне поручали мелкие дела, анализировать текущие отчёты, но основное внимание уделялось тому, чтобы я «вошёл в курс дел». Это была своего рода проверка — наблюдают, как я справляюсь, сколько терпения у меня есть и как я вписываюсь в коллектив.

Единственное, что действительно оказалось полезным за эти две недели, так это расширение моих знаний о местных особенностях ведения дел. Я начал понимать, что корейская корпоративная культура сильно отличается от того, к чему я привык раньше. Здесь было важнее не то, как ты выполняешь свою работу, а как ты вписываешься в коллектив. Постоянные собрания, выслушивание мнений всех участников, даже если их идеи были откровенно бестолковыми, — всё это часть общего процесса.

Однако что-то внутри меня не давало спокойно сидеть на месте. Я начал чувствовать, что меня раздражает это постоянное притворство. Казалось, что все здесь знают о недостатках системы, но никто не решается что-либо менять. Все действовали по принципу: «Так было всегда, значит, так должно быть». Это напоминало мне медленно двигающийся поезд, который давно пора модернизировать, но никто не решается даже предложить это, потому что все боятся сбить его с рельсов.

Я, конечно, сохранял своё спокойствие. Играл по правилам, выслушивал, делал вид, что внимательно учусь. Но внутри меня что-то подталкивало к действию. Я чувствовал, что могу изменить всё это. Но пока нужно было ждать подходящего момента. Пока что я был всего лишь «ассистентом помощника», и это положение позволяло мне оставаться в тени. Я мог наблюдать и анализировать, не вызывая лишнего внимания.

Порой, находясь на очередной встрече или просматривая очередной отчёт, я ловил себя на мысли, что делаю всё механически, без особого энтузиазма. Но всё это было нужно. Это было частью той игры, в которую я вступил. Я понимал, что сейчас от меня ждут терпения и сдержанности, но рано или поздно мне предстоит показать, на что я действительно способен.

Ситуация становилась особенно комичной, когда мои «кураторы» старались объяснять мне вещи, которые я знал лучше их самих. В такие моменты я чувствовал, как внутри меня закипает смешанное чувство превосходства и легкого раздражения. Но я держал всё это в себе, позволяя людям верить, что они ведут меня по пути просвещения.

— Джинсу, ты понимаешь, как важно следить за всеми мелкими деталями в отчётах? — спрашивал Ли Минсу на одной из встреч, как если бы я только вчера узнал, что такое отчёты.

— Конечно, Минсу-ним, — отвечал я с искренним видом, хотя внутри меня кипела мысль: «Я могу сделать это лучше и за полчаса».

Эти две недели были для меня скорее тестом на терпение, чем на знания. Я молча собирал информацию, наблюдал, и всё больше убеждался в том, что моё время ещё не настало.

К концу второй недели маму наконец выписали из больницы. Этот день был долгожданным и полон облегчения, смешанного с лёгким страхом. Мы с Ханой встретили её у дверей больницы, и впервые за долгое время я видел её с улыбкой на лице. Она выглядела лучше, чем раньше, но я знал, что это ещё не конец пути. Врач предупредил нас, что ей нужно оставаться в постели ещё какое-то время и строго следовать схеме приёма лекарств. Мы с Ханой оба пообещали, что будем следить за этим. Мы уже слишком многое прошли, чтобы допустить повторение этого кошмара.

Когда мы вернулись домой, мама медленно села на диван, и я вдруг осознал, насколько сильно изменился её облик за эти две недели. Она больше не выглядела такой слабой, её лицо приобрело свежесть, а глаза — ту жизненную искру, которую я не видел долгое время. Но в то же время я понимал, что ей ещё предстоит долгий процесс восстановления, и это заставляло меня чувствовать некую ответственность за неё и Хану.

Хана, как всегда, взяла на себя часть забот по дому, готовя ужин, а я проводил маму в её комнату, помогая уложиться. Мы обменялись короткими фразами, обычными для нас в такие моменты. Но за этими словами скрывалась моя тревога — я постоянно думал о том, что ещё предстоит сделать, чтобы всё окончательно стабилизировалось.

Тем не менее, в тот же вечер я не мог отмахнуться от другой, более глубокой проблемы, которая всё сильнее поглощала меня с каждым днём. Пока мама и Хана старались вернуться к нормальной жизни, я всё больше ощущал нечто странное внутри себя. Это чувство накапливалось уже несколько дней, но я не осознавал его в полной мере до этого момента.

К концу второй недели я поймал себя на мысли, что уже не понимаю, кто я сейчас на самом деле. Кто я теперь? Макс, оказавшийся в теле Джинсу? Или Джинсу, который обладает знаниями и опытом Макса? Этот вопрос стал настоящей мукой для моего сознания. Каждый раз, когда я пытался найти ответ, во мне сталкивались два мира — мир прошлого, где я был блестящим кризис-менеджером, и мир настоящего, где я был человеком с прошлым Джинсу. Оба этих мира казались мне такими реальными, но в то же время такими разными.

Иногда, глядя в зеркало, я видел перед собой лицо Джинсу — молодого, энергичного парня с тёмными глазами и корейскими чертами лица. Я привык к этому отражению, но каждый раз не мог избавиться от ощущения, что это не я. В голове возникал образ Макса — высокомерного, уверенного в себе профессионала, который всегда знал, как действовать. Я вспоминал свои успехи, свою жизнь и понимал, что многое из этого осталось в прошлом.

Но в те моменты, когда я погружался в работу, всё менялось. Я ощущал, как Макс оживает во мне, будто старые навыки и знания просыпались вместе с ним. Я анализировал, принимал решения, действовал так, как делал это раньше. Всё это происходило автоматически, как если бы я всё ещё был тем самым Максом, но в новом теле. Это давало мне уверенность, силу и ощущение контроля над ситуацией.