Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Киммерийская крепость
Шрифт:

В Москве было немало мест, где шла действительно крупная игра. Команда высококлассных профессионалов – их было не больше сотни – отнюдь не бедствовала, несколько сотен за вечер считалось удачей средней степени, а хороший куш мог достигать двух – пяти тысяч. Кроме заработка, бильярд неизбежно вёл к интересным знакомствам, — немало советских начальников самого разного пошиба отдавали дань азарту этой игры, о которой кто-то очень неглупый заметил: «Это не шахматы, это – Бильярд! Тут думать надо!»

Несколько недель Гур присматривался к игрокам в приличных местах, а тренироваться ходил в заводской клуб. И только убедившись, что он вполне в состоянии «вступить в профсоюз», пришёл со своей идеей к Мишиме.

Мишима откликнулся не сразу. Только на следующий вечер, усадив Гура на татами в «гостиной» на своей

половине, медленно проговорил:

— Если это действительно может принести тебе деньги, я не стану запрещать. Но это – лёгкие деньги. Значит, найдутся те, кто захочет отнять их у тебя. — Мишима помолчал. — Вот правила, которые ты должен выучить. Первое. Никогда не забирай у того, кто играет с тобой, все деньги до последнего. Второе. Никогда не играй лучше, чем требуется для того, чтобы выиграть. Третье. Никто не должен знать твоё настоящее имя, кто ты и откуда. Четвёртое. Игра – только ремесло, которое приносит доход, её собственная ценность ничтожна, игра ради игры – бесцельная растрата времени, которое ты мог бы посвятить Знанию. Пятое. Злость на того, кто захочет отобрать твой заработок, не должна туманить разум. Если придётся убивать – делай это с холодным умом и спящим сердцем. Запомни.

— Ты думаешь, мне придётся из-за этого убивать, сэнсэй? — Гурьеву подобная мысль как-то не приходила в голову.

— Придётся, — спокойно ответил Мишима. — И не однажды. Карма.

В первый же вечер Гур выиграл шестьдесят полновесных червонцев, обеспеченных золотом, драгоценными камнями и другими активами Государственного банка. И вновь убедился, что Мишима – мудрый и крайне предусмотрительный человек.

На него набросились сразу же, как только он вышел из клуба. Ни один из нападавших не ожидал отпора. Такого отпора. Гур расшвырял их, как котят, в общем-то, без особого труда. Каждому досталось по два удара – основному и контрольному. Убедившись в том, что любители поживиться за чужой счёт ещё долго будут наслаждаться ласковым теплом прогретой за день солнцем брусчатки, Гур спокойно вышел на улицу, взял извозчика и поехал домой.

Деньги были нужны ему вовсе не для кутежей. Первые свои гонорары Гурьев потратил с дальним прицелом. Заказал себе у знаменитого краснодеревщика складной кий в специальном футляре, а у не менее знаменитого Журкевича, одевавшего весь корпус советских дипломатов – три комплекта «спецодежды»: жилетки, галстуки-бабочки, рубашки из тончайшего голландского полотна. Обувь тоже обошлась в кругленькую сумму. Настоящий ас и выглядеть должен по-настоящему. Мелочами вроде перстня с бриллиантом в карат и тростью с серебряной головой сокола он обзавёлся значительно позже, когда «премия» в сотню-другую червонцев сделалась скучной рутиной.

Так в московской команде игроков экстра-класса взошла новая звезда первой величины – Люкс. За полгода он заработал себе репутацию Мастера с большой буквы, бесстрастного и точного, как арифмометр. Он никогда не поддавался азарту, не связывался с фраерами, не отыгрывался и щедро давал фору. Прозвище было претензией, но Гурьев сумел его оправдать. К противнику за столом он относился как бы с лёгкой снисходительностью, словно не замечая пропихов и нажимов – разве что сделанных уж слишком нахально. И тогда следовала знаменитая «серия Люкс» – Гурьев даже не позволял партнёру прикоснуться кием к шарам, укладывая их в лузы один за другим с невероятной скоростью. Те, кому довелось видеть «серию Люкс» собственными глазами, начинали понимать, что обычно он играет даже не вполсилы, а в десятую её часть. Он никогда не лепил киксов, не выставлял отыгрышей и славился фантастическими триплетами, загонявшими по два шара зараз с незаказанной позиции. Такой игры не могли упомнить даже самые заядлые ветераны, и сразиться с Люксом, даже проиграв, почиталось за честь… А в остальном он свято следовал правилам, изложенным Мишимой. Тщательно подобранный грим – очки с простыми стёклами, набриолиненные и прилизанные волосы, тонкая щёточка накладных усов – делал Гурьева совершенно неузнаваемым. В этом тоже состояла часть иезуитского плана Мишимы – Гурьев должен был научиться менять внешность, походку, манеры так, чтобы сливаться с ролью в единое целое.

Никто ничего не знал о нём, кроме того, что Гурьев считал нужным о себе сообщить. Его рассказы и обмолвки, впрочем, не отличались однообразием,

что обеспечивало дополнительную сумятицу в умах и сердцах. Именно этого они с Мишимой и добивались. Впрочем, подобная тактика отнюдь не гарантировала избавления от эксцессов.

Сразу после майских праздников двадцать седьмого года наступили прибыльные времена, — несколько недель перед тем, как наиболее заядлые игроки из любителей с деньгами съедут на крымские и кавказские курорты подлечить расшалившиеся от чекистских перетрясок нервишки, а профессионалы потянутся за ними. Гурьев не собирался на гастроли – во всяком случае, в этом году.

Уже под вечер, отыграв три партии подряд, Гур присел за столик выпить стакан чая и передохнуть. Вдруг к нему – даже не спросив разрешения – подсел здоровенный мужик и заявил без предисловий:

— Неплохо зашибаешь, парень. Пора это… делиться, в общем, пора.

— С кем же это? — Гур сделал вид, что он до крайности удивлён, и поставил стакан на стол. — Я не понял.

— А ты у Флинта спроси. Спроси, спроси. Я тебя тут подожду, — мужик достал папиросы, прикурил и кинул горящую спичку в стакан Гурьева. И осклабился, видимо, считая себя записным остряком и балагуром.

Гурьев кротко улыбнулся в ответ и перевёл взгляд на Флинта. Тот делал ему отчаянные знаки. Гур поднялся, подошёл к столам и, взяв Флинта под локоть, отвёл в сторону:

— В чём дело, дружище?

— Это Гирин шакал. Денег требует?

— Да.

— Надо дать. Не заводись, хуже будет.

— Что значит – «хуже»?

— Руки поломают. Или ноги. Беспредельные суки, я тебе говорю!

— И что? Все платят?

— Все. Лучше потерять вечерний заработок раз в месяц, чем сидеть полгода – зубы на полку.

— Вы какие-то странные, честное слово, — Гурьев досадливо цокнул языком и покачал головой. — Сколько наших людей в городе? Сотня, полторы? И руки не из задницы растут, и денег в достатке. Договориться не можем?

— Собирались уже. И так раскладывали, и эдак. Они по одному подкарауливают. Я же говорю, беспредельные суки, с ними даже блатные связываться не хотят. Про деловых я вообще молчу.

До Гурьева и раньше доходили слухи о Гириной команде. Начав с мелочей, Гиря переключился на шарогонов и «катал», как на самую денежную, после нэпманов, публику, к тому же лишённую сколько-нибудь реальной возможности воззвать к правосудию. Да и то, — какое правосудие у Советов? Не каждый был готов расстаться с деньгами бестрепетно, потому не обошлось без увечий и даже покойников. Так что репутация у Гири и его подручных сложилась соответствующая.

Выбор был прост: либо заплатить сегодня и платить всегда, либо дать бой. Ему было не столько жалко денег, сколько тревожила мысль, что из-за этих рыл вся с таким трудом выстроенная им система конспирации может рухнуть в одночасье. Гурьев прекрасно отдавал себе отчёт в том, что сладкая жизнь шарогона не может продолжаться вечно. Людей с доходами, которые трудно либо невозможно контролировать, советская власть ненавидела даже больше, чем прямых идеологических противников. Уничтожение таких людей, желательно со всеми чадами и домочадцами, чтоб даже дух и память всякую искоренить, было для советской власти делом чести, доблести и геройства. Он мысленно выругал себя последними словами за то, что до сих пор не удосужился проверить, не является ли этот самый Гиря и K° передовым отрядом бравых «экспроприаторов экспроприаторов» из «чеки». Так сказать, ЧОНом. [124] Однако времени на размышления и рефлексии уже не оставалось.

124

ЧОН – часть особого назначения.

— Понятно. Этот урод за главного у них, что ли?

— Нет. Правая рука.

— Добро. Разберёмся.

— Люкс, лучше не связывайся. Здоровее будешь, ей-богу!

— Не переживай за меня. Лучше снимай партию и сбегай за извозчиком. И жди меня на улице. Да, ещё инструмент мой сложи и возьми с собой, потом я его заберу.

— Люкс!

— Делай, что тебе сказано. И побыстрее.

Оставив Флинта, он вернулся за столик. Мужик уже откровенно торопился и нервничал:

— Чё так долго трепался, ты, фраер?! Гони бабки, быстро!

Поделиться с друзьями: